– Нет, отчего же, – пожал плечами Вильдэрин, – я могу рассказать, здесь нет особой тайны. Великая терпеть не может, когда при ней упоминают племянницу, и я молчу, но самому мне приятно вспоминать Аззиру и говорить о ней. – Юноша уселся, скрестив ноги, на лежащую возле Аданэя подушку и, поигрывая свисающей с нее кисточкой, начал рассказ: – Аззира впервые заговорила со мной, когда мне исполнилось десять. Она была на несколько лет старше. Мы столкнулись у знакомой тебе статуи – в то время мальчик-пленник стоял этажом ниже. Именно Аззира рассказала мне историю этой скульптуры.

– Ту самую, которую ты однажды обещал рассказать мне? – не удержался Аданэй.

– Ту самую, – с усмешкой вторил Вильдэрин. – Напомни мне о ней как-нибудь в другой раз. А то на сегодня и без того слишком много историй. – Он помолчал, в задумчивости накрутил на палец черную прядь, и продолжил: – Аззира ведь просто подошла и как будто ни с того ни с сего рассказала. А потом, после того случая, она несколько раз показывала мне свои рисунки. Не знаю, чем я это заслужил. Кажется, царевна хорошо ко мне относилась, но я никогда не понимал, о чем она думает. Аззира редко говорила и совсем не смеялась так, как смеются дети. Она либо жутко усмехалась, либо пронзительно хохотала. И этим взаправду пугала многих, даже взрослых. Я несколько раз видел, как они с Латторой стояли друг напротив друга, Аззира смотрела на нее, а Латтора бледнела, дрожала и плакала. Может, видела какую-то угрозу: взгляд Аззиры всегда был красноречивее ее языка. И да, в ней всегда чудилось что-то зловещее... Это было видно даже по ее рисункам… – Вильдэрин прервал рассказ и, будто обращаясь сам к себе, неразборчиво проговорил: – Кажется, я помню где… вроде убирал в сундук… Подожди! – Вскочив с места и схватив лампу, он вышел в соседнюю комнату.

Его не было довольно долго, Аданэй даже успел заскучать. Вернулся юноша со свернутым холстом в руках и, отряхнув его от пыли, развернул на ковре и осветил.

– Вот, смотри, это один из ее рисунков, она оставила его мне перед ссылкой. Ничего не сказала, просто сунула в руки и ушла.

Аданэй вгляделся в истрепанное полотно. Мрачная картина притягивала взгляд. Если не знать, что ее написала отроковица, то ни за что не догадаться.

Среди бледной хмари – темные руины. Промеж них бродят полупрозрачные тени. Нет четких очертаний, единственная цветное пятно – обнаженная черноволосая девочка. Стоит с краю полотна, вытесненная серым миром, словно живет сама по себе и наблюдает за теми, кто смотрит на картину. Длинные волосы, словно плащ, покрывают худощавое тело. В хмуром, исподлобья взгляде горит не то злость, не то печаль. По безвольно опущенным рукам стекает кровь, в пах вогнан нож, а за спиной угадываются морские волны, играющие чьей-то отсеченной головой.

Потусторонняя картина одновременно пугала и завораживала.

– Кто это? – спросил Аданэй, ткнув пальцем в девочку.

– Аззира. Она себя рисовала.

Аданэй вздрогнул и свернул холст.

– Жуткая картина.

Юноша кивнул.

– Да, но у нее все были такими, это еще не самая страшная.

«Мне в жены уготована безумная», – обреченно подумал Аданэй, но ради достижения цели готов был жениться и на безумной.

ГЛАВА 9. Стрела Смерти всегда найдет свою мишень

Белесая хмарь укрывала мелководную, непригодную для судоходства Туманку. Утро в Отерхейне, как всегда промозглое, заставляло воинов плотнее кутаться в шкуры и плащи, прятать носы от холода. Этельды пересекали реку вброд и шли дальше – к Каменистым холмам.

Кхан ехал на своем любимом жеребце – чалом Кречете – в сопровождении телохранителей. Он понимал, что только прихоть заставила его отправиться на дикарей самому, и что время можно было провести с большей пользой. Ирионг и советники сказали верно: возглавить несколько этельдов и разгромить лесной и степной народы под силу и обычному сотнику. Но в том-то и дело, что кхана невыносимо тянуло в эту битву, где не придется строить далекие планы, где можно находиться в настоящем мгновении, в гуще боя, не убегая мыслями в прошлое или будущее. Тем более что сражение обещало быть легким и яростным. Дикари упрямы, они вряд ли сдадутся, а значит, этих безумцев, нарушивших покой страны, ждет только смерть.

Настроение в этельдах царило разудалое, воины тоже рвались в бой – тащиться по степи им наскучило, зато предстоящая схватка казалась развлечением: это не крепость брать и не с сильным государством сражаться.

Утренний холод сменился полуденным зноем, шкуры с плеч перекочевали в мешки, притороченные к седлам коней. Вода во флягах убывала. У Сонного Озера остановились, чтобы пополнить ее запасы и напоить коней. От них в бою зависело многое: воин на усталой или плохой лошади – воин лишь наполовину.

Шейра ехала на пегом коне и не отрывала глаз от Зеркального ущелья на горизонте. Когда племена приблизятся к нему, то соберутся вместе и хлынут на шакальи поселения. А там либо победа, либо смерть, которую воспоют в веках.

«Если будет, кому воспеть», – подумала айсадка и содрогнулась.

Дети младше десяти лет остались в лесах, совет вождей решил, что они смогут прокормить и защитить себя до возвращения взрослых. Если же никто не вернется, то и детям лучше стать добычей зверья, чем дожидаться, когда придут темные люди и уведут в рабство, вынуждая забыть свою кровь. Народ может жить, лишь пока есть надежда на победу и свободу, если же ее не остается, путь один – уйти в долину вечной охоты.

Шейра оглянулась. Еще ни разу не видела она столько людей, собравшихся вместе: тоги, лакеты, равены, айсады и туризасы. Много юных воинов: храбрые девочки и мальчики ехали, насупившись, пытаясь скрыть неуверенность. В эту битву – великую! – взяли даже их, отроков. И она могла стать для них первой и последней.

«Народы, воспитавшие таких смелых детей, сильны, – думала Шейра. – Мы победим. Нам помогут духи – и мы победим».

Солнце ушло на запад, утонуло в сизых тучах, тусклые сумерки размыли очертания лесов, затуманили Зеркальные скалы и скрыли морщины на человеческих лицах.

Белая Куница придержала коня и подняла правую руку. Люди остановились и с облегчением спрыгнули с лошадей – отдых был необходим и воинству, и скакунам.

В сгустившейся тьме Элимер заметил всадника; не успел и рта раскрыть, а Видальд уже взял лук на изготовье. Наездник приблизился, и в нем узнали разведчика. Телохранитель опустил лук, а Элимер тут же объявил привал: пусть воины отдыхают, пока он спокойно побеседует с серым.

Тот спешился и замер в нескольких шагах, ожидая, когда правитель разрешит подойти. Кхан подозвал его тотчас же.

– Говори.

– Мой кхан, меня называют Антер, я из серых воинов.

– Вижу. Дальше.

– Дикарям еще день до ущелья. Потом пара часов – и они у Каменистых Холмов.

– Быстрее, чем я думал. – Элимер повернулся к Видальду. – Нужно поторопиться и нам. Придется встать рано, выступить еще до рассвета. – Он снова обратился к серому: – Ступай, сообщи об этом Батерхану.

Разведчик отправился к тысячнику, а воины тем временем разжигали костры и расстилали на земле шкуры: шатры в поход не брали, чтобы не замедлять движение. Все, кроме дозорных, укладывались спать, чтобы не тратить и без того краткое время отдыха. Элимер тоже растянулся у огня и заснул почти сразу.

Когда он открыл глаза, на небе еще не погасли звезды, выступать в путь было слишком рано: ночная степь неверна, легко сбиться с дороги. Должен пройти хотя бы час, прежде чем снова выдвигаться. Взгляд кхана упал на Видальда – тот сидел у костра и всматривался в огонь.

– Ты рано проснулся, – бросил Элимер.

– Я и не спал.

– Нет? – он нахмурился. – После бессонной ночи внимание рассеянное. Как ты сможешь защитить меня в бою?

– Это, кхан, мое дело, не твое. Я еще не давал повода усомниться.

– Ты не слишком-то учтив.