– Прикажешь его позвать?

– Не нужно. Я сейчас спущусь, пусть подождет.

Элимер прикрыл дверь, подхватил с пола пояс с оружием и надел. Зарина потянула кхана за руку и воскликнула:

– Не уходи, жизнь моя! Какие-то дикари! Что с ними станется? Уже совсем ночь, до завтра подождут. – Элимер глянул на нее так, будто она сказала сущую глупость, но Зарина не заметила. – Неужели из-за них ты снова покинешь меня?

– Придется.

– Останься!

– Доброй ночи, Зарина. – Он поцеловал девушку в висок и вышел из покоев.

Она стояла потерянная, потом в ярости ударила ногой дверь: правитель пренебрег ею из-за жалких дикарей! Скоро ярость сменилась слезами.

Элимер спустился по лестнице и удивился, заметив в зале Ирионга и Варду: не ожидал увидеть их в столь позднее время.

Таркхин пояснил:

– Когда я выслушал Фарема, подумал, что вопрос нужно решить поскорее. Вот и собрал… небольшой совет.

Кхан кивнул. Прошел в другой конец залы и опустился в деревянное кресло. Напротив него стоял невзрачный человек в запыленном плаще, к нему Элимер и обратился:

– Ты из серых воинов и привез весть, которую считаешь важной.

– Да, повелитель.

– Слушаю.

– Месяц назад к айсадам пришли вожди других лесных племен, а также туризасов. Тогда мы не придали этому большого значения, подумали: это из-за праздника – иногда дикари справляют Весеннюю Луну вместе. Мы ошибались. Племена объединились в туризаских степях и думают идти на нас войной. Пройдут в обход Дейнорских лесов, через Зеркальное ущелье. Они как раз собирались выдвигаться, когда мы отправились с донесением.

– Когда это было?

– Позавчера, еще до восхода. Молю о прощении, повелитель: мы поздно поняли их замысел.

– Да, – Элимер в раздумьях постучал пальцами по подлокотнику, – это ваша ошибка. Но хотя бы с донесением успели вовремя. Если дикари и впрямь двинулись в обход лесов, то раньше, чем дня через три, не появятся. Но я не понимаю, на что они рассчитывают… Нам даже не пришлось их выманивать.

– Может, у них появилось что-то, о чем мы не знаем? – предположил Ирионг. – Ведь даже если дикари объединились, их все равно меньше, чем нас, и они плохо вооружены. Может, они надеются на какую-нибудь хитрость?

– Скорее, на помощь высших сил, – возразил Варда. – То, что у нас зовется военной хитростью, они называют трусливыми уловками, не думаю, что у них в запасе может быть одна из них. Наверняка это просто наши приграничные поселенцы слишком осмелели и разозлили лесной народ.

– Поселенцы... Постоянно лезут в эти леса! – поморщился Элимер. – А дикари думают, что весь Отерхейн идет на них войной.

– А туризасы? Они-то с чего воевать решили? – Ирионг покосился на разведчика, а затем взглянул на остальных.

– Наверное, боятся за свои степи, – усмехнулся кхан. – Можно подумать, нам своих не хватает. У нас еще Вальдакер не достроен, и селения не везде есть, куда нам еще неосвоенные равнины?

– Какой бы ни была причина самоубийства дикарей, – сказал Таркхин, – а главный вопрос в том, что будем делать мы.

Ирионг развернул карту и обратился к серому:

– Где, говоришь, они пройдут?

– Вот здесь. – Разведчик ткнул пальцем в пергамент. – Тут лес почти граничит с горами. Потом они, должно быть, спустятся по Каменистым Холмам и обрушатся на ближайшие поселения.

– Я понял. Мой кхан, если наши этельды выйдут на рассвете, мы встретим дикарей на холмах. Удобная позиция.

– Успеешь собрать людей?

– Их понадобится не так много.

– Хорошо. Тогда завтра на рассвете. Я сам их поведу.

Повисло молчание, затем Ирионг спросил:

– Но, мой кхан, дикари – это не Антурин… И даже не Урбиэн с Тилироном. Они не стоят того, чтобы ты рисковал жизнью.

– Никакого риска. Я возьму Видальда с ребятами, они еще ни разу не подводили. Пусть дикари – те, которые выживут, – не рассказывают потомкам, как струсил выйти против них проклятый шакал. Кажется, так они называют меня, а, Варда? – увидев, что советник смутился, Элимер рассмеялся. – Можешь не отвечать, я и так знаю. Ирионг, готовь войско. И всем приятной ночи. Нам не мешает выспаться.

С этими словами кхан отправился в свои покои: об оставленной в одиночестве любовнице он уже забыл.

Столица погрузилась в сон, уснул и Элимер. Уже под утро ему приснилось, что в начале сущего была пустота…

…Бездонная пустота и непроглядный мрак. В них не было ни движения, ни покоя, ни времени, ни безвременья. Пока не зародился во мраке огонь. Откуда он возник, не знали даже боги, ибо они пришли позже. Вечность пронеслась, и вышла из пламени Праматерь сущего. Была лицом она черна, а телом бела, одним сердцем зла, другим добра, на четыре стороны смотрели четыре ее глаза.

Проглотила она те угли, что от пламени оставались, и отяжелело чрево ее.

В один день родила она богов, и старшим среди них был Гхарт, но Праматерь заточила его в оковы, ибо выйти он хотел из повиновения. Однажды не стерпел Гхарт и вызвал Праматерь на поединок.

Бились они тысячу лет и еще один день. Поверг Гхарт Праматерь в день последний. Но она была жизнь породившей, и Гхарт почтил прах ее. С танцем, от которого содрогнулось сущее, отправил ее тело в негаснущий горн, и превратилось тело в Гору. Своим алмазным молотом придал Гхарт ей форму, и стала Гора миром.

Танцевал Гхарт перед Горою-Матерью. Одной рукой взмахнет – звезды с луною появляются, другой – солнце поднимается. Как третьей рукой поведет – небо с землей разделяются. Четвертой – живые нарождаются.

Скрутил Гхарт из мрака черный жгут, и стал жгут змеем. Выросли у Змея крылья, рванулся он прочь.

На девятый день поймал его великий Гхарт, схватил за хвост, оторвал крылья и сказал:

«Быть тебе, порождению хаоса, охранителем мира. Трижды обернешься вокруг тела Горы и уснешь, пока последние времена не наступят».

Смирился Змей, обернулся вокруг Горы, закусил хвост и заснул до последних времен, как ему приказали. Держит он Гору, пошатнуться ей не дает.

Так есть и так будет до последних времен, когда прольется слишком много крови. Проснется тогда Змей, напьется этой крови, мощь обретет, отрастит новые крылья и вырвется на свободу.

Пошатнется Гора, и смешаются миры. Мертвые полезут в царство живых, богов не выдержит небо, а безымянные и многоликие твари хаоса на костях Матери плясать начнут, разрушая. Перепутается все местами, перевернется Гора вниз вершиною. Погибнет мир, нарушится порядок.

А что будет дальше, ведомо лишь Непознаваемым, что сами себя создали.

***

Спала столица, но Таркхин не сомкнул глаз – у него еще оставались дела.

Ему не понравилось, что Элимер надумал участвовать в походе: пора бы уже кхану наиграться в простого воина и успокоиться. Слишком рано он взошел на престол, не успел как следует насладиться юностью с ее безумствами, а потому иной раз забывался и пытался насладиться сейчас. Впрочем, нечасто. Первые месяцы власти – постоянный страх предательства, заговоров и смут – сильно его изменили, ожесточив сердце, и большую часть времени он умел держать себя в узде. Жаль, что не всегда...

Когда кхан решил пойти в бой, встревоженный чародей увидел за его плечами тень смерти. Он не отговаривал воспитанника, тот все равно не послушал бы, тем более что существовал другой путь. Тот, к которому Таркхин старался не прибегать без надобности: чары. Подобное вмешательство не одобрялось среди магов-хранителей, но все равно он пошел на него – уже не в первый раз.

Таркхин закрыл глаза и, взрезав ткань мира, отправил дух в иные пределы, чтобы отыскать среди узора сил и паутины судеб одну единственную нить – ту, которую кто-то вплел в судьбу воспитанника. Ту, которая ядовитой змеей обвилась вокруг нее, перекрывая ток жизни. Блуждая среди тенет времени, колдун спускался к корню Горы и возносился к ее вершинам. Не прошло и мгновения, но пролетела вечность, и Таркхин нашел нить изменений. Она пульсировала, воспаленно-багровая, похожая на опухоль, кровавыми отростками переплетаясь с жизнью Элимера. Она останавливала течение его жизни, разрывала сочленения причин и событий, занимая их место.