– Кому должен?

– Я вам говорила, – фыркнула средняя по возрасту, – что сюда придет непосвященный чужеземец. Можно простить ему невежество. Пока простить...

Аданэй не нашелся, что сказать, а женщина откинула с волос покрывало и приблизилась почти вплотную.

– Меня называют Маллекша. Я скажу, что тебе делать. Сейчас мы пойдем вглубь леса, где Прета впадает в Бишимер, – она понизила голос до полушепота. – После полуночи откроется тропа в мир-по-ту-сторону. Ты ступишь на нее и увидишь реку. Истинную Бишимер. В нашем мире лишь ее отражение. А дальше… Никто не скажет тебе, что будет дальше... Просто знай: нужно пересечь Реку и вернуться. Как ты это сделаешь и по силам ли тебе это – неизвестно. Духи ночи и смерти охраняют путь, они могут явиться в любом обличии. Но если твои помыслы чисты, а дух силен – ты выстоишь. Тогда Солнечный бог покинет подземное царство и в твоем обличье придет на нашу землю. Если же нет… – Маллекша пожала плечами, сунула ему в руки факел и приказала: – Иди!

Звучало это все жутковато, и Аданэй передернулся. А тут еще жрицы зашептали, зашипели заклинание на незнакомом языке. Зато по телу вдруг разлилось тепло, мысли растворились, а лесная глубь начала манить. Сейчас он хотел только одного: чтобы шепот не прекращался и шелестел вечно. Ноги сами понесли Аданэя вдоль Преты и завели в чащу. Жрицы следовали поодаль.

Он впервые оказался в таком мрачном лесу. Исполинские ели заслоняли кронами небо, свет факелов расползался по могучим стволам, ложился на заросшую травой тропинку – и растворялся во тьме. Ветки шуршали, хрустели под ногами, словно кости, а воздух казался вязким и тяжелым.

Вильдэрин рассказывал, что эта чащоба не любит людей, а некоторые деревья вместо воды питаются человеческой кровью – подманивают к себе неосторожных путников, сдавливают корнями, перемалывают плоть и кости. Обычно Аданэй не воспринимал его россказни всерьез, но сейчас они не казались ему такими уж нелепыми. Вспомнился и рассказ о лесной ведьме, забирающей души и обращающей их в камни.

Он шел долго, стараясь не потерять узкую тропку. Журчание воды стало громче: Аданэй приблизился к месту, где две реки сливались в одну. Деревья расступились, открыв взгляду ночное небо и черную Бишимер. Ничего величественного в ней не было: река как река – таких и в Иллирине, и в Отерхейне немало. На всякий случай он все-таки замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, вспомнив, что именно на ее берегах, если верить байкам, случались самые жуткие истории.

Жрицы приблизились к нему и снова зашептали заклятия. Их речь то ускорялась, то замедлялась, становилась то громче, то глуше. Он поддался ритму слов и звуков, сознание поплыло, тело стало неповоротливым, тяжелым. Аданэй не сразу ощутил, как силы покинули его, глаза закрылись, он закачался, будто пьяный, и упал на землю. Последние проблески сознания исчезли.

Жрицы постояли над неподвижным телом, развернулись и двинулись к выходу из леса.

Далеко внизу темнела земля, и она стремительно приближалась. Аданэй в ужасе закричал – точнее, попытался закричать, но из горла вырвался лишь странный клекот. Он взмахнул руками, будто надеялся ухватиться за воздух, и вдруг взлетел.

«Это сон! Во сне все возможно!»

Повернув голову вправо, оторопел: вместо руки – темно-бурое крыло. Посмотрел влево – то же самое.

«Я коршун?!» – удивился он, мысленно рассмеялся и отдался на волю крыльев, уверенный, что все это ему только снится.

Однако сон был великолепен, небо смотрело на него сотнями сверкающих глаз, а внизу темнел лес, рассеченный черной лентой реки.

«Бишимер… – вспомнил Аданэй. – Они сказали, что нужно через нее перебраться… А я перелечу!»

Отбросив лишние мысли, он устремился к реке. Спустившись ниже, пролетел над водой, потом снова взвился. Небо, звезды, простор, вокруг никого – давно уже он не испытывал такой чарующей свободны, и никогда – такого счастья. Никогда не чувствовал столь тесную связь с миром и единство с ним; казалось, он даже понимал, о чем поет ветер и шепчут звезды.

Вот бы полет длился вечно!

Восторженный, Аданэй не заметил, как вокруг воплотились черные, почти невидимые на фоне ночи птицы. Сначала ощутил болезненный удар, потом разглядел крылатых тварей – лысые головы с загнутыми клювами, раздвоенные, как у змей, языки, горящие красным глаза и перепончатые крылья. Чудища шипели, вытягивая чешуйчатые шеи и хищные когти.

Аданэй взмыл в небо, но змеептицы последовали за ним. Их стало больше. Он камнем бросился вниз. Не помогло – чудовища опять настигли. Пугающе огромные, они, сверкая глазами, обрушились на него, желая разорвать на части. Одно из чудищ выставило когти и раскрыло клюв, набросилось спереди, а остальные – сверху и с боков, выдирая из него перья и клочья плоти. Спасения не было.

Теперь Аданэй сомневался, что видит сон: слишком реальной была боль, слишком явным – предчувствие смерти. В голове всплыли слова жрицы: духи ночи и смерти охраняют путь.

Змеептицы не отставали, желая добить жертву. У него уже не оставалось сил, чтобы бороться. Он посмотрел на противоположный берег: если сумеет туда добраться, то, может, чудища оставят его в покое?

Кровь сочилась из покалеченного, истерзанного тела, которое утратило легкость, отяжелело, тянуло вниз, к воде. «Умеют ли коршуны плавать?» – спросил себя Аданэй.

На том берегу тьма начала истончаться, и серебристые прожилки, подрагивая, поползли по ней, как паутина. Они становились всё толще, серебристое сияние разгоралось, оттесняя, уничтожая черноту. Чудовищам свет не понравился. Они изогнули шеи, заверещали, зашипели, но не улетали, по-прежнему кружа вокруг теряющего силы Аданэя.

Свечение сделалось ярче, образуя полупрозрачный сверкающий свод. Он разрастался и вот уже достиг середины реки. Затем вспыхнул, лопнул, распался мириадами брызг – и серебряный свет заполнил всё небо. Подобно дождю, устремился вниз, к реке. Змеептицы зависли на месте и завизжали – то были вопли невыносимой боли. Сияние кинжальными остриями пронзало их тела, разрезая на куски. Чудища разлетелись черными лохмотьями, а свет угас и вернулся туда, откуда пришел.

Все это не означало, что Аданэй спасен: израненному, истекающему кровью, на ослабевших крыльях, ему не добраться до берега! Еще чуть-чуть – и рухнет в реку. Тело становилось неподъемным.

Подул ветер, ударил под крылья, подхватил и понес к противоположному берегу. Аданэй надеялся, что несет его на спасение, но до последнего боялся поверить в удачу.

Берег приблизился, и удалось разглядеть, кого скрывало угасающее сияние. То была необыкновенной красоты женщина, прекрасная чуждой, холодной, нездешней красотой. Ее серебряные волосы мерцали, подобно звездному свету, и таким же светом горели глаза. Она вытянула правую руку в сторону. Деваться Аданэю было некуда. Он подлетел и опустился на плечо незнакомки, впившись когтями в ее кожу. Не намеренно, просто так получилось. Женщина не разозлилась и не вскрикнула от боли. Посмотрела на Аданэя ласковым взглядом, обнажила в улыбке острые клыки и проворковала:

– Ну, здравствуй, кханади. Наконец-то мы встретились.

Затем подула ему в глаза, и мир завращался, будто колесо.

Аданэй проснулся от собственного крика. Вскочил на ноги и первым делом глянул на руки: к счастью, это оказались именно руки, а не крылья – полет был сном. Он только пришел в себя, как услышал мелодичный женский голос:

– Наконец-то мы встретились, потомок элайету.

Откуда исходил звук, Аданэй не понял: казалось, будто со всех сторон сразу. Он в растерянности огляделся. Возле одной из елей стояла та, кого он видел в недавнем сне. Женщина, прекрасная далекой, потусторонней, пугающей красотой. Ее волосы не сияли звездным светом – они будто сами были этим светом. Таким же было и ее легчайшее облачение из ткани, которую он никогда в жизни не видел. Нездешняя красавица словно сошла с ночного неба. И только кожаный мешочек на ее поясе выглядел, как что-то привычное.