Прошло полчаса. Все это время они оба молчали, никуда не собираясь и вообще почти не двигаясь. Затем вдалеке раздался собачий лай, и Шейра встрепенулась, посмотрела в ту сторону. Ветки раздвинулись, и на залитую рассветом поляну выбежал Бурый. Остановился и обнажил клыки, зарычал. Следом показался Еху.

– Бурый! А ну, спокойно! – приказал он. – Великого кхана не признал?

Пес, успокоенный голосом хозяина, подошел и обнюхал Элимера. Убедившись, что этот запах он знает, отбежал, виляя хвостом.

– Тебя, вождь, даже звери не любят, – с ехидцей бросила Шейра. – Не только люди.

– Лишь бы слушали и подчинялись, остальное неважно.

Он поднялся навстречу Еху, больше не обращая внимания на айсадку, хотя не был уверен, что удалось скрыть от нее, как его уязвили эти слова.

А вот наблюдательный лесник наверняка заметил: скользнул взглядом по раздосадованной девушке, затем остановился на нем. Но любопытничать не стал, да и не посмел бы. Улыбнувшись, сказал:

– А я уж думал: когда снова великого кхана увижу? Ну, хоть в этот раз, может, задержишься?

– Нет. Я только за ней пришел, – кивнул Элимер на Шейру.

– Гостью нашу забираешь, значит... Это жаль. Я уж к ней попривык, да и с Бурым они сдружились. Но надо так надо.

– Идем, – велел кхан айсадке, едва удостоив ту взглядом. Потом подумал и добавил: – Попрощайся с Еху, но не задерживайся. Жду тебя у опушки. Дорогу найдешь.

Он двинулся к тропинке, пролегающей между елками, но увидел огромный, набитый всякой всячиной мешок на волокуше и обернулся к старику.

– Еху, давай я тебе лошадь отправлю. Чтоб в следующий раз на себе все это не волочь.

– Что ты! Сдалась мне животина эта? По лесу на ней ехать – мучение, а в деревню я редко хожу. Опять же, ухаживай за ней, следи, – смешавшись, он прибавил: – Да и боюсь я, кхан, коников этих. Как в детстве жеребец сбросил и чуть не затоптал – так все, и близко не подхожу. Родитель, помнится, и ругал меня за трусость, и бил, а все без толку. Не могу – и все тут.

Элимер и правда не помнил, чтобы хоть раз видел Еху верхом или вообще близко к лошадям, даже когда тот был помоложе. Что выглядело, конечно, странно для любого жителя Отерхейна, но прежде он не заострял на этом внимание.

– Ну, тогда пришлю тебе какого-нибудь мальчишку в помощники.

– Чтобы безмозглый юнец под ногами путался да зверье пугал? Хотя… вдвоем, пожалуй, веселее, да и я моложе не делаюсь, хоть смена будет. Спасибо, повелитель. Да благоволят к тебе боги.

Элимер скрылся в чаще, а старик повернулся к девушке. Она как раз занесла шкуры в дом и снова вышла. Стояла у порога, тоскливым взглядом посматривая вокруг. Еху приблизился к ней.

– Ну, давай что ли… – начал он и сам себя прервал, воскликнув: – Погоди-ка! – Он скрылся в своей пристройке, а через долю минуты появился вновь. В руках нес короткую шерстяную накидку. – В степи холодно. Кто знает, захватил наш повелитель что-нибудь для тебя или нет? У них, у правителей, головы другим заняты. Так что надень это.

– Спасибо, – откликнулась девушка, забирая из рук старика накидку.

– Вот и умница. А теперь прощаться давай. Скучать по тебе буду, да и Бурый тоже. Ты уж, если окажешься в этих краях, приходи, навещай старика.

– Конечно, – кивнула Шейра. – Сразу, как только с Видальдом в степь выберусь… Если только ваш вождь не запрет меня...

– Не запрет! – махнул рукой Еху. – Хотел бы запереть, так кого-нибудь из своих людей за тобой прислал – и в темницу. А раз сам приехал, то… – Он оборвал фразу и снова махнул рукой. – Ну, прощай, девонька.

Айсадка улыбнулась на прощание, обняла старика и зашагала к зарослям, не оборачиваясь, чтобы не травить душу.

Правителя догнала на выходе из леса. Он стоял, поджидая ее, слегка склонив голову набок. Скоро они дошли до привязанных лошадей. Гнедая встретила равнодушно и продолжила жевать траву. Чалый откликнулся веселым ржанием. Еще дальше, на открытой равнине, стояли несколько телохранителей, Видальда среди них не было. Кхан подошел к Чалому, потрепал его по холке. Затем вытащил притороченный к седлу плащ, подбитый мехом, и молча бросил его Шейре. Она поймала, набросила на плечи поверх накидки, и тоже приблизилась к лошадям. Собиралась забраться в седло, но кхан удержал, потянув ее за руку.

– Шейра, – глухо сказал он, не глядя на нее, – я не считаю тебя развлечением. И прихотью тоже. Хотел, чтобы ты знала.

Договорив, он выпустил ее руку и вскочил в седло.

Она не понимала, что думать об этом. Не о нем и его словах – о себе и своем поведении. Когда вождь сказал, что желает ее, она и правда решила, что, исполнив его желание и отдавшись ему, сможет вернуть свободу. Но что ей мешало сразу уточнить, так ли это? Это разом избавило бы их обоих от последующей злости и неловкости. Но ей зачем-то взбрело в голову сначала гладить и целовать его и только потом спрашивать. Не потому ли, что в черных глазах вождя горело пламя обожания, которым она хотела насладиться? Ведь ни один мужчина еще не смотрел на нее так, даже Тйерэ-Кхайе. Особенно Тйерэ-Кхайе. Потому что он таким взглядом смотрел на Регду-Илу, и странно, что Шейра прежде этого не замечала.

Но не могла же она испытывать к шакалу какие-то нежные чувства? Айсадка прислушалась к себе. Вроде нет. Хотя, безусловно, его неожиданное признание польстило ее самолюбию, а заодно многое объяснило: почему вождь позволил ей почти свободно перемещаться по окрестностям, зачем сам отправился за ней в поселение, зачем привез в лес и там своими руками омывал ее лицо от крови и грязи. И почему теперь сам забрал ее от Еху. Ладно, пусть Видальд ранен, но вождь мог прислать за ней кого угодно другого.

Тут в голову Шейры закралась новая мысль: а вдруг темный вождь не отпускает ее именно потому, что она по неведомой причине слишком уж пришлась ему по нраву и получить ее один раз ему недостаточно? Тогда, может, он ее отпустит, если она, напротив, станет ему неинтересна? Но как этого добиться, если она не знает даже, чем так его привлекла? Возможно, получится это выяснить, просто понаблюдав за ним какое-то время… Она решила попробовать.

Когда выехали в открытую степь, айсадка на себе ощутила, как злятся духи ветров. Поток воздуха нес колючую пыль, теребил тяжелый плащ, поднимал его полы, касался тела холодным дыханием. Она даже немного обрадовалась, завидев на горизонте Инзар, но когда оказалась внутри, то выяснилось, что и в городе, защищенном стенами, тоже гуляют сильные ветра.

Осень в степи – самая жестокая пора в году. Теперь-то уж станет не до прогулок по равнине и не до охоты. Зато освободившееся время Шейра сможет использовать, чтобы лучше узнать темного вождя и понять, как стоит вести себя с ним, чтобы он вернул ей свободу.

ГЛАВА 20. Идущие дорогой лжи порою добиваются своего

Очень скоро все во дворце прознали, что у царицы появился новый любимец.

Рабы, свободные прислужники и даже несколько не слишком знатных вельмож, выждав около месяца, чтобы убедиться, что Айн – не кратковременное увлечение, потянулись к его покоям с просьбами и намеками, стремясь использовать его близость к повелительнице и влияние на нее в своих интересах.

Аданэй тут же вспомнил, как Вильдэрин сетовал, что, превратившись в царского наложника, остался почти без друзей. Теперь-то стало ясно почему. Раз уж даже Аданэя так донимали малознакомые люди, то запросто можно представить, как осаждали юношу давние знакомые, желая ухватить свою часть выгоды от его нового положения. Наверняка многие из его приятелей считали, что он само собой обязан позаботиться и о них.

Но на памяти Аданэя просители к Вильдэрину уже почти не приходили, а это значило, что к тому времени он уже отвадил их. Легко предположить, что, ничего не добившись, они решили, что юноша попросту зазнался. И если Аданэю было нетрудно гнать всех этих приставал, он и не знал их толком, то Вильдэрину, должно быть, приходилось непросто отказывать своим друзьям. Особенно учитывая его мягкий нрав и юный возраст, ведь тогда ему не исполнилось и семнадцати.