Варвара

Кажется, мы с ним оба мазохисты, иначе зачем решились на эту съемку? Первый раз, прямой эфир — окей, там мы согласились на эмоциях после вручения премии, эта была наша минута славы, и мы не могли отказаться. Но сейчас?

Я сижу рядом с ним, и мне невыносимо тяжело. Чувствую между нами такое напряжение, что кажется, поднеси спичку — и вся редакция взлетит на воздух. Между нами — пульсирующая боль, которую мы оба прячем.

«Я не завожу романы со спортсменками», — врет Илья.

Но я знаю, для чего он врет. Мы не можем признаваться в своем прошлом.

Интервью заканчивается, и я облегченно выдыхаю. Мне уже надоела эта пытка, и смотреть на то, как Сазон целенаправленно заигрывает с главредом, мне тоже не нравится. О боги, нет, это не ревность, как я могу ревновать чужого человека? Это… Даже не знаю, как правильно назвать. Раздражение? Да, подойдет. Он специально меня выводит. А может, я просто придаю слишком большое значение действиям Ильи.

Мне делают укладку и макияж, готовя к съемке, а Сазонов в это время продолжает строить глазки Майе, которая не может от него отлипнуть.

— Ох, Варвара, у вас такие красивые густые волосы! — говорит стилист, которая собирает меня к фотосету. — Жаль, что вы их коротко отрезали. Нет, не подумайте, что я лезу со своим мнением, вам и с каре хорошо. Жаль, что не успела поработать с вашей длиной и сделать что-то крутое.

— Думаю, вы и сейчас сделаете красиво, я вам полностью доверяю.

— А почему сделали каре, если не секрет?

— Как и у всех девушек, новая прическа — новая жизнь, ушла из большого спорта и захотела перемен.

— Но теперь прическа позволяет увидеть вашу татуировку, мне кажется, это такая изюминка. Сейчас сделаем красоту.

— Спасибо, — я улыбаюсь мастеру и позволяю ей делать со мной все, что угодно.

Меня очень сильно накручивают, так, что волосы, собранные в завитки, укорачиваются и еще больше открывают шею. Делают яркий макияж с акцентом на глаза. Подбирают аксессуары — длинные серьги-цепочки, которые свисают почти до плеч, значительно ниже моих волос. Предлагают разные образы для съемок, мне предстоит несколько раз переодеваться, Сазонову тоже.

— Вас будет снимать один из лучших фотографов Москвы, ребят, — говорит Майя, стараясь произвести на нас впечатление. — Доверьтесь ему, он сделает что-то нереальное.

— Хорошо, — за нас двоих отвечает Илья, и наша фотосессия начинается.

Сначала фотограф работает с нами по одному: начинает с меня, потом переключается на Сазонова. И когда мы потихоньку срабатываемся, привыкаем к нему и камере, он уже ставит нас рядом и предлагает позировать вдвоем. Это сложно, ведь мы сами по себе и уже не можем перестроиться, слишком привыкли быть одиночками.

— Так, ребята, я вас не на паспорт фоткаю, расслабьтесь. Это же обложка глянца, давай сделаем красиво!

Не получается. Мы слишком зажаты друг перед другом. Не хотим обнажать свою душу под камерой.

— Варя, повернись спиной и покажи татушку. И ты, Илья.

Молча слушаемся инструкций. Становлюсь спиной в кадр, чуть убираю волосы со спины, открывая свои Олимпийские кольца. У Ильи татушка на руке, на запястье. Кстати, я тоже хотела набить там же, но почему-то передумала. Шея — это такое интимное место, которое не всегда видно другим, ведь бывает закрыто воротником или шарфом, а у девушек прикрыто волосами. Как будто это могут увидеть не все.

Чувствую руку Ильи на моей спине. Наверное, он делает так, что его татушка с кольцами оказывается четко под моей. Интересная задумка. Но от одного этого прикосновения, мимолетного, через ткань, меня начинает мурашить. Страшно. Почему тело так на него реагирует?

Нас отправляют переодеваться, и если первые образы были больше в стиле casual, то здесь все совершенно иначе. Мне приносят узкое, по силуэту платье с глубоким декольте, украшают шею тонкой цепочкой и обувают меня в лодочки на высоком каблуке.

Чувствую себя Золушкой на балу, которая вот-вот увидит принца. А принц-то хорош… Мой принц… Бывший.

На нем костюм, надетый на белоснежную футболку. Дорогущие часы на запястье, волосы приглажены. Каким же он взрослым стал, поверить не могу, ведь прошло всего четыре года.

— Давайте теперь раскроем вас с другой стороны. Побудьте страстными и дайте нам эмоции, — зачем-то говорит фотограф.

Разве он забыл, что не лав-стори фотосессию делает? И мы не семейная пара, мы разные люди. Даже сейчас подходим к выбранному фону и становимся по разным углам. Смотрим друг на друга, и по студии летают молнии.

Сазонов подходит на шаг ближе, и я повторяю его действие. Еще шаг. Расстояние сокращается. Что за парфюм на нем? Необычный, взрослый. Я что, носом тянусь к его шее, чтобы лучше ощутить аромат? С ума сошла.

Между нами уже меньше метра. Сазон смотрит с вызовом, словно издевается. Еще шаг. Мы слишком близко. Здесь тесно и душно, пространство резко сужается, и я не могу дышать, ощущаю только его терпкий парфюм. Тереблю волосы, разбирая пальцами кудри. Илья протягивает руку и дотрагивается до пряди, выбившейся из-за уха. Опускает руку чуть ниже, к тонкой цепочке на шее, подхватывает ее указательным пальцем и тянет на себя.

Одними глазами говорю ему: «Ты ненормальный».

Мне кажется, расстояние между нами становится критически маленьким. Щелкает камера, светится вспышка. Фотограф молниеносно перемещается вокруг нас, снимая со всех сторон. Но мы вообще ничего не видим. Илья отпускает цепочку и проводит ладонью по моей шее, кончиками пальцев дотрагиваясь до места, где расположена татуировка.

А я…. Господи, я почему-то хватаю его за рукав пиджака и не могу отпустить. Поправляю часы на его запястье, хотя они и без того сидят идеально. Чуть задираю их и провожу пальцем по его татуировке в ответ.

Сокровенный смысл в этом. Дотрагиваемся до символов, которые обозначают все в нашей жизни. До тех колец, что обвенчали нас со спортом, лишив колец обручальных. Ведь все могло быть иначе между нами…

Разворачиваемся в кадр, беру Сазона под локоть и прижимаюсь плечом к его плечу. Боюсь, что сейчас зашатаюсь и упаду, ноги не держат, а каблуки еще хуже делают. Нет, я знаю, если я вдруг упаду — он успеет поймать, ему можно доверять, он сильный и надежный. Но я не готова падать в его объятия. Мне нельзя.

— Стоп, снято, — совсем как в кино объявляет фотограф.

Сазонов тут же выдергивает свое руку и отстраняется от меня. Я не ожидала от него такого, и становится грустно. Он уходит переодеваться, даже не взглянув на меня, а я застываю на месте. Что это было сейчас?

Конец съемки проходит смазано, мы хотим быстрее отделаться и освободиться, чтобы покинуть студию. Но все равно встречаемся внизу, на парковке перед зданием. Наши абсолютно одинаковые «олимпийские» машины стоят рядом. Правда, его припаркована идеально в силу опыта, а мне еще предстоит поучиться такому.

— Паркуешься неплохо, но слишком близко к соседней машине, оставляй больше места про запас, — зачем-то он лезет со своими советами.

— Я только учусь.

— Научишься.

— Больше никаких совместных съемок, да? — спрашиваю, зажав в ладони ключ от машины.

Сазонов подходит ко мне очень близко и почти нависает надо мной.

— Разумеется. Больше не будем.

— Отлично. Если увидишь меня в Питере, можешь не утруждать себя приветствием и пройти мимо, если хочешь.

— Почему я должен увидеть тебя в Питере? — спрашивает, не понимая.

— Возвращаюсь туда. Меня позвали в Школу олимпийского резерва.

— А, ну удачи. Всех благ. Пока.

Даже не дослушав мое ответное прощание, он щелкает ключом, открывая машину, садится на водительское сидение и первым выезжает с парковки, оставим меня одну. Как оставила его когда-то я.

Решение переехать в Питер было не самым простым для меня, тем более, когда-то я уже переживала, что выбрала вернуться сюда. Но тогда это было самым правильным решением, ведь именно моя родная Школа олимпийского резерва помогла мне вернуться в большой спорт и стать чемпионкой.