А меня она любит? Если еще нет, то сможет полюбить больше, чем ту жизнь, которую оставила в прошлом? Сможет ли быть всегда только моей?
Не знаю ответы на эти вопросы. Да и не сейчас буду выяснять точно. Сейчас буду обнимать ее, гладить ее нежные волосы, целовать этот смешной милый носик и мечтать до последней секунды, чтобы она осталась со мной. Сегодня и совсем.
Варвара
Я переехала жить к Сазонову.
Боже, что я творю-то вообще? Мы познакомились в июле, сейчас конец октября, и я уже неделю живу с ним в одной квартире.
Офигеть. Не знаю, как я согласилась на это, но он вновь поднял эту тему, когда вернулся с этапа Гран-при. Я подумала (вру, я очень мало и плохо думала) и решилась. Илья верно сказал, что это единственный вариант быть вместе регулярно. С учетом его сумасшедшего графика, тренировок, турниров, полетов и поездок, занятий в университете, найти время еще и на меня — что-то невероятное. Я это поняла и не требую невозможного. Но жить вместе — действительно подходящий к ситуации вариант.
Хотя у него куча своих подводных камней, о которых мы и не думали. Куда нам в нашем возрасте и с полным отсутствием опыта совместной жизни что-то такое знать? Мне восемнадцать. Я только-только поступила в универ. И буквально через пару месяцев съехала из общаги, ничего не сказав родителям, промолчав о том, что теперь обитаю у Ильи. Да и вообще, я сама пока не могу привыкнуть к этой мысли.
Сначала это похоже на эйфорию. Вечер, а мне не надо уезжать в общагу. Нам не надо расставаться на несколько дней или бегать по универу, судорожно выискивая друг друга ради возможности десять минут провести вместе.
Я даже не поверила сама себе, когда начала раскладывать вещи в квартире Ильи. Ну ведь так не бывает? Или бывает? Раз у нас получилось, выходит, бывает. Мы очень хотим быть вместе, и хотя обстоятельства не очень в этом помогают, мы ведем борьбу с обстоятельствами. Таким вот способом — совместной жизнью спустя всего несколько месяцев знакомства и в таком юном возрасте.
А какая разница, когда начинать? Нам же хорошо вместе.
Дом Ильи расположен достаточно близко к университету, добираться на метро не супер долго. Сазон с радостью подвозил бы меня, но он, как правило, уже рано утром уезжает на лед, а в универ подруливает позже, как появляется такая возможность. Из минусов — далековато от моего места тренировок, но я не принцесска изнеженная, поэтому справлюсь. И вот сегодня я в очередной раз приехала сюда, чтобы на некоторое время забыть реальность и представить себя все той же Варварой Евдокимовой, которая оставляла соперниц на турнирах далеко позади и претендовала на самые высокие достижения.
Неудачный опорный прыжок выводит меня из себя. Жестко приземляюсь, заваливаясь и падая прямиком на пятую точку. Ругаюсь про себя, быстро вскакиваю и стараюсь отдышаться перед новой попыткой. И тут вижу в зале одного из тренеров сборной.
— Валерий Михайлович! — приветствую его и подхожу ближе. — Здравствуйте. А вы в Питере?
— Привет, Варя, рад тебя видеть в добром здравии, — он обнимает меня и отходит на шаг назад. — Ты же помнишь, я тоже питерский. У меня небольшой отпуск, приехал домой, родителей повидать, а твоя волшебница Людмила Борисовна пригласила меня забежать, посмотреть на юные таланты. Даже не ожидал тебя здесь увидеть.
— Она вам не сказала, что я тренируюсь?
— Нет, не сказала. Я думал, ты решила уйти окончательно и бесповоротно.
— Глядя на мой прыжок сейчас, вы, наверное, решили, что лучше бы я ушла по-настоящему.
Он улыбается, не сводя с меня глаз.
— Варь, ты же сама все знаешь. Девочки в сборной порой прыгают еще хуже. А некоторые и на Олимпийских играх на жопу садятся, что теперь делать? Ничего страшного. Ты, главное, скажи мне, для чего все это делаешь?
Ох, а этот вопрос застает меня врасплох. Когда спрашивает Сазонов, я говорю, что мне нужны тренировки для того, чтобы поддерживать себя в хорошей форме и не терять связи с любимым делом. И я не вру ему, ведь это действительно так. Но всей правды я не говорю. Она намного шире и глубже.
— А вы как думаете? — вместо конкретного ответа тоже задаю вопрос.
— Я думаю, лучшая спортсменка сборной после «крестов» не стала бы скакать в зале ради того, чтобы себя развлечь. Хотелось бы тебе фигуру поддерживать, ты бы в фитнес-центр пошла или на йогу, в конце-то концов. А ты здесь.
— Вот видите. Вы понимаете меня лучше, чем я сама.
— Иди еще раз попробуй, — своим тренерским тоном говорит Михайлович.
— Что?
— Варь, ты команды тренера выполнять разучилась? Еще одна попытка, давай-давай, а я посмотрю.
Выдохнув, ничего не говорю, разворачиваюсь и вновь иду на прыжок. Говорю себе, что нервничать не надо, это не соревнования и даже не контрольные тренировки в сборной. Если я снова проедусь на попе перед Михайловичем, ничего страшного не произойдет.
Настраиваю дыхание, убеждаю себя не закапываться в мыслях о неудаче, приступаю к новой попытке и выполняю образцово-показательный опорный прыжок.
Мой бывший тренер никак не комментирует, просто кивает и раздает следующие команды.
— Давай на брусья. Помню, что это твое коронное, покажи, как там дела.
Иду на брусья. Готовлюсь. Мысленно прогоняю в голове связки упражнений, которые успела натренировать за эти два месяца. Хотя нет, не так, — тренировалась я всю жизнь, а сейчас только восстановила, что могла. Хлопаю в ладоши три раза, настраивая себя, и демонстрирую достигнутые успехи. Достаточно хорошо. Конечно, до той самой версии Евдокимовой-королевы брусьев мне еще очень далеко, но я уже хороша.
— С бревном как дела?
Разумеется, все помнят, как я ревела после падения с бревна, из-за которого приняла в итоге решение завершить карьеру. И я помню. Боль была адской, и даже мне, привыкшей к травмам и сложностям, было просто невыносимо. Но я сделала это снова — натренировала упражнения на бревне.
Не падаю. Пару раз подвисаю, балансируя на краю, но какими-то нереальными силами удерживаю себя, не позволяя упасть. Завершаю, оказываюсь вновь «на полу», подхожу к Михайловичу.
— Вольные? — уточняю, по всей ли программе он решил меня погонять.
— Да хватит, я все вижу, все понимаю. Хочешь совет, Варь?
— Хочу.
— Лучше той Варвары, которой ты была до травмы, в сборной никого нет. Ты сейчас не та, но уже на половине пути. Если хочешь вернуться, шанс есть, но надо пахать еще больше.
— Кто возьмет меня обратно? — спрашиваю, мысленно усмехаясь этим странным идеям тренера.
— Весь тренерский штаб, — он явно удивляется моему вопросу. — Одна Олимпиада прошла, другая впереди. Турниров полно, и кто-то должен выигрывать золото для страны. Прямо сейчас ты этого не сделаешь, но еще пару месяцев интенсивных тренировок, и можно будет говорить о возвращении в сборную.
У меня в ушах шумит, или это пульс так бьет сильно, что в голове только эти звуки? Не верю тому, что слышу. Я… могу вернуться в сборную? Меня реально смогут взять обратно?
И не надо будет играть в счастливую первокурсницу, пытаться подружиться с совершенно чужими мне одногруппниками? Можно будет вернуться в Москву?
А как же Илья? Что будет с нами, если я однажды вернуть в сборную?
— Валерий Михайлович, вы сами-то верите в то, что говорите?
— Верю. Зачем бы я тут стоял с тобой и время тратил? Тут полно молоденьких девчонок, «свежая кровь», без серьезных травм. Но я уже полчаса смотрю, на что ты способна после травмы, потому что я знаю, Варя, что лучше тебе никто этого не делает. И ты сама должна вспомнить, как это было, вернуться и стать еще лучше. Если ты хочешь. Или жизнь обычной студентки тебе нравится больше? Учти, никто заставлять не будет. Не захочешь — забудешь о спорте навсегда. Два, максимум три месяца у тебя есть. Дальше говорить о том, чтобы вернуться, будет бессмысленно. Подумай на досуге, готова ли ты снова посвятить себя целиком гимнастике?
