– Итак: что происходило в Цфате? После того, как раввины Леви Бен-Ари, Ицхак Лев Царфати и Шимон Бар-Коэн единогласно осудили Давида Сеньора как лже-Мессию и последователя лже-Мессии Шабтая Цви, Давид решил отомстить им. Он давно занимался воздействием сочетания различных цветов на психику человека…

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что Давид Сеньор тщательнейшим образом изучал законы, позволяющие воздействовать на подсознание человека с помощью продуманной системы цветовых пятен, – Розовски подошел к столу и взял в руки таинственную книгу. – Собственно, нам все это тоже известно, и довольно давно. Знаешь, хрестоматийные истории с двадцать пятым кадром в кинофильме, которого мы не замечаем сознательно, но в подсознании фиксируем, так что при определенной последовательности можно вызвать заранее запланированную реакцию человека.

– А что это за двадцать пятый кадр? – спросил Алекс.

– Старая история, – сказал Давид Гофман. – Как известно, скорость движения ленты в киноаппарате – 24 кадра в секунду. При этой скорости глаз человека не фиксирует отдельных кадров, и возникает иллюзия движения. Если в обычный фильм, после каждых 24 кадров вклеить еще один – двадцать пятый – с изображением, например, айсберга, то люди, ничего не заметив, после киносеанса побегут пить горячий чай, чтобы согреться. Хотя, в действительности, дело может происходить жарким летом. Просто их подсознание зафиксировало образ ледяной глыбы. Понятно?

– Понятно.

– На этом строились попытки воздействовать на подсознание человека, минуя фильтры, установленные сознанием. Потом появились куда более тонкие разработки: все эти нашумевшие истории с зомбированием, кодированием подсознания, и так далее. Но в основе лежало все то же – 25 кадр киноленты.

– В самую точку! – воскликнул Натаниэль. – Это и была практическая каббала Давида Сеньора. Он ровно год писал эту книгу. Ее текст вполне бессмысленен. Но все эти цвета, в которые окрашены различные слова – эти слова, вернее, эти цвета, – имеют глубочайший смысл. Обрати внимание – он тщательнейшим образом раскрасил только некоторые слова в своей книге. Их сочетание вызывает у человека, который прочитает всю книгу, внезапную остановку сердца. Говоря современным языком, Давид Сеньор, с помощью этой книги, программировал подсознание своих читателей на смерть. И, чем бессмысленнее текст, тем прочнее оседали в подсознании сочетания и комбинации цветовых пятен из этой книги… Именно так Давид Сеньор, фактически, убил людей, которых считал своими врагами, и потому смертельно ненавидел – цфатских раввинов Леви Бен-Ари и Шимъона Бар-Коэна. Дочитав присланную Сеньором книгу, сначала Бен-Ари, а потом Бар-Коэн скончались…

– Очень красиво, – сказал после паузы профессор Гофман. – Но бездоказательно. Столь же бездоказательно, как и история с магическим проклятьем. И, кроме того, существуют, по меньшей мере, два человека, прочитавших эту книгу и оставшихся в живых. Во-первых, цфатский раввин Ицхак Лев Царфати. А во-вторых, – он перевел взгляд на лаборанта, – присутствующий здесь Габи Гольдберг.

Габи сидел, неестественно выпрямившись. Натаниэль ободряюще улыбнулся ему, и снова повернулся к Давиду Гофману.

– Видимо, Ицхак Лев Царфати и твой лаборант – а мой бывший стажер – обладают неким общим, причем совершенно не мистическим, свойством. И этим свойством не обладали остальные читатели книги… А что ты так волнуешься, Габи? В смерти Михаэля ты не виноват, успокойся. На вот, закури, – Розовски протянул Габи лежащую на столе пачку. – Кстати: я ведь просил «Данхилл» с ментолом, а ты привез обычный.

Габи вытаращил глаза.

– Я же просил с ментолом! – он повернулся к профессору, словно ища подтверждения, и в это время Натаниэль вытащил из-под диванной подушки вторую пачку сигарет. Точно такую же, как и первая. Только цвет одной пачки был красным, а другой – зеленым.

– Которая из них твоя? – спросил Розовски.

Габи оторопело смотрел на сигареты, потом неуверенно протянул руку, коснулся одной, другой.

– Н-не знаю, – наконец, выдавил он.

– Ну-ну, не расстраивайся ты так, – сказал Розовски. – В конце концов, дальтонизм – это еще не преступление, – и, повернувшись к Гофману, пояснил: – Наш Габи путает красный цвет с зеленым. Видишь, пачка обычного «Данхилла» отличается от «Данхилла» с ментолом только цветом. Рисунок, размер, форма – абсолютно одинаковы. А цвет – нет. Обычная пачка – ярко-красная, а пачка ментоловых – ярко-зеленая.

Давид, прищурившись, посмотрел на Розовски.

– А как ты объясняешь случай с рабби Ицхаком? Это не противоречит твоей теории?

– Ничуть, – Натаниэль продолжал улыбаться. – Я хочу еще раз обратить твое внимание на два момента, связанные с книгой и с Ицхаком Лев Царфати, – он раскрыл книгу на первой странице. – Прочти. Вот здесь и здесь.

Давид Гофман прочел вслух:

– «Ибо наказаны будут не те, кто проливает кровь сынов Адама на сочную траву, забывая, что кровь – это душа, но те, кто скрывает за бельмами учености истинное, незамутненное зрение…». – Ну и что?

– А теперь внизу страницы.

Гофман посмотрел вниз.

– Та же самая фраза, – сказал он. – Видимо, Давид Сеньор вкладывал в нее особый смысл.

– В ее окраску, – поправил Розовски. – Обрати внимание на то, что на странице, в этом тексте, выделены другими цветами четыре слова: два в конце и два в начале. Верно?

– Верно.

– В начале, как видишь, в слове «дам» («кровь») первая буква – «далет» – окрашена красным, а в слове «деше» («трава») та же первая «далет» – зеленая. То есть, в соответствии с цветовыми, если можно так выразиться, характеристиками субъектов. А в конце страницы в слове «кровь» – первая «далет» окрашена зеленым, а в слове «трава» – красным. Черт побери, Давид Сеньор, преступник, словно издеваясь над теми, кто попытается раскрыть его тайну, то бишь, надо мной, фактически дает ключ, дает понять, что его «зрительный яд» не смертелен для дальтоников. И, кроме того, поскольку книга была передана сначала Ицхаку Лев Царфати, и вступительные слова книги обращены к нему, я сделал вывод, что, во-первых, Ицхак Лев Царфати страдал тем же недостатком, что и твой лаборант, – Розовски перевел взгляд на Габи, все еще сидевшего с опущенной головой. – И что Давид Сеньор, зная о недостатке старика, дает ему понять, что суть и тайна его книги заключается не в смысле выделенных им слов – во всей книге – а в сочетании использованных красок. Для чего он это сделал – не знаю. Не исключено, что, будучи, от природы наблюдательным человеком, Давид Сеньор мог обратить внимание на физиологический недостаток рабби Ицхака и впервые задуматься об особенностях цветового восприятия. А прислал он эту книгу сначала рабби Ицхаку потому, что убить хотел двух других. Поскольку Давид Сеньор уже знал, что на дальтоника – рабби Ицхака – его зрительный яд не подействует, он понимал, что книга беспрепятственно перейдет к двум другим – его врагам… вернее, тем, кого он считал своими врагами. Так и произошло.

– Ну, а как ты понял, что Габи дальтоник, – Гофман покосился на лаборанта. – Я вот только сейчас узнал об этом.

– Я тоже, – сказал Маркин. – Хотя и проработал с ним вместе почти полгода.

– В лаборатории он путал две папки, одна из которых была из зеленого пластика, а вторая из красного. Больше они не отличались друг от друга практически ничем внешне: ни толщиной, ни размерами. Я тогда отметил этот факт чисто механически.

– Но ведь он мог путать папки просто по рассеянности. Я, честно говоря, так и думал.

– А я проверил. Только что, на твоих глазах, с помощью сигарет «Данхилл». Кстати, терпеть их не могу. Это была вторая, контрольная, проверка, – Розовски засмеялся. – И все, как видишь, логично. Ицхак Лев был дальтоником. И все остроумные построения Давида Сеньора оказались бессильными перед этим природным дефектом. Так называемая магия несостоявшегося мессии не сработала.

Тишина, воцарившаяся в комнате, казалась странной. Натаниэль оборвал рассказ столь внезапно, что Давид Гофман почувствовал себя неловко. Он выжидательно посмотрел на сыщика, но ни продолжения рассказа, ни даже каких-то необязательных слов не последовало. Розовски полулежал в кресле и задумчиво глядел в потолок. Гофман чуть заметно пожал плечами, взглянул на Маркина. Алекс, видимо, тоже был несколько обескуражен. Хотя рассказ Натаниэля ему показался занимательным и, возможно, даже убедительным. Единственное, чего он не понимал – зачем шеф вызвал его. Оставалось предположить, что Натаниэлю просто хотелось обеспечить себя доброжелательными слушателями. Алекс улыбнулся, чуть насмешливо: вот уж не ожидал такого тщеславия от Розовски, – перевел взгляд на Габи, словно приглашая его посмеяться вместе. Но улыбка тотчас застыла, едва он взглянул на лаборанта.