– Это не смерть от сердечного приступа, – медленно произнес Давид. – И не мистическая чушь. Это убийство.

– М-м-м… – неопределенно промычал Розовски. – Знаешь, я, все-таки, сварю еще кофе, а вот потом…

Вернувшись из кухни и поставив поднос с дымящимися чашками на столик, Натаниэль снова сел в кресло и сосредоточенно посмотрел на друга. Конечно, Гофман не шутил. И, конечно, Розовски сразу понял, что у Давида есть свои – и серьезные – соображения насчет происшедшего. Натаниэль хорошо знал своего друга, а если и валял сейчас дурака в разговоре с ним, то просто от усталости.

– Вот что, – сказал Натаниэль. – Это очень и очень серьезное обвинение. Даже при твоей сегодняшней, вполне естественной, нервозности, бросаться им не стоит. У тебя есть основания считать, что это именно убийство?

– Есть, – твердо ответил Давид. – Более того – я знаю, кто преступник.

– Это интересно… – Натаниэль глубоко затянулся сигаретой, с сожалением посмотрел на нее и положил в пепельницу. – Шестой раз даю себе слово бросить курить… Ты заявил об этом полиции?

Гофман покачал головой.

– Бессмысленно, – сказал он. – Они бы посчитали меня сумасшедшим.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты тоже сочтешь меня сумасшедшим, едва я назову тебе имя убийцы. Разница лишь в том, что тебя я надеюсь убедить… Других мне убедить не удастся. К сожалению, я в этом уверен. А ты, я надеюсь, поможешь мне.

– Каким образом? Ты хочешь, чтобы я взял его на горячем? – Натаниэль прищурился. – По закону о частном сыске, я не имею права на арест или задержание подозреваемого, это дело полиции. Впрочем, давай попробуем. Называй имя. Итак, кто он?

– Не так все просто, – Давид, словно в ознобе, потер руки. – Не так все просто… Господи, какую чушь я сейчас сказал! Не просто? Да это практически невозможно! Ты не можешь его арестовать. И не только потому, что это нарушение закона. Точно так же этого не может сделать полиция – даже если представить на миг, что полицейские мне поверят.

– Почему же? – Розовски нахмурился. – Что значит – невозможно арестовать? Нет доказательств?

Давид покачал головой.

– Нет преступника, – сказал он.

Розовски фыркнул.

– Извини, Давид, но, в таком случае, я вообще перестаю понимать, чего ты хочешь. Если нет преступника, то нет и преступления. Именно так считают в полиции, если не ошибаюсь. Я, кстати, считаю точно так же. Чего же, в таком случае, ты требуешь от меня?

Давид Гофман несколько раз вздохнул, зажмурился. Открыл глаза и внимательно посмотрел в глаза своему старому другу.

– Я неправильно выразился, – сказал он. – Преступника нет здесь и сейчас. Но я знаю его. Я знаю, как его зовут и где он жил.

– Где же?

– В Цфате, – спокойным голосом сказал Гофман.

– В Цфате? – Натаниэль покачал головой. – Очаровательное место. Вообще, мне нравится Галилея. Жаль, что я так привык к нашему сумасшедшему Тель-Авиву. Кстати, там сейчас мама гостит, у родственников, я ее неделю назад туда отвозил. Конечно, я бы с удовольствием съездил еще раз, но…

– Ты не понял, – сказал Гофман. – Я говорю совсем о другом Цфате. В том Цфате ты еще не был. И не мог быть. И вряд ли тебе удастся туда съездить.

– Другом Цфате?

– Да, потому что убийца моего лаборанта умер триста восемь лет тому назад. Его звали Давид Сеньор, он был раввином и каббалистом и жил в Цфате в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году.

После этих слов, Гофман одним глотком выпил успевший остыть кофе и удовлетворенно уселся в кресло.

– Я-то думал, что это корреспондент перегрелся на солнце. Или перебрал. А дело вовсе не в корреспонденте. Что ж, при случае непременно извинюсь перед ним за необоснованное подозрение, – сказал Розовски после продолжительной паузы.

Гофман наблюдал за ним с легкой усмешкой. Казалось, сказав главное, Давид мгновенно успокоился.

Впрочем, изумление Натаниэля было не столь сильным и не столь продолжительным, как, видимо, ожидал Давид. После еще одной, вполне естественной паузы, Розовски, в свою очередь, улыбнулся – с несколько неопределенным выражением – и неторопливо произнес:

– Можешь мне не верить, но, честно тебе скажу: я ожидал чего-то подобного. Только, пожалуйста, не зачисляй это ощущение по разряду какой-то мистики. Просто экспресс-анализ сказанного… – он вздохнул. – Ладно, Давид, рассказывай, слушаю тебя. Не думаю, что имя предполагаемого преступника и время его жизни – это вся информация, которую ты собирался мне сообщить.

– Ты прав, – Гофман кивнул. – Конечно, я пришел к этому выводу по причинам, на мой взгляд, достаточно веским, – он заглянул в пачку сигарет, лежавшую на столе. – У тебя больше нет сигарет?

– Я же сказал – пытаюсь бросить курить, – хмуро ответил Розовски. – Пытаюсь – и только. Без всякого успеха, так что… Сигареты возле телефона, на тумбочке.

Давид Гофман поднялся с места, неторопливо прошелся по комнате. Видно было, что он не столько хотел курить, сколько собраться с мыслями. Так же медленно он распечатал новую пачку, вытащил сигарету и только после первой затяжки повернулся к детективу.

– Итак? – повторил Розовски.

– Итак, для начала я попробую связно изложить суть дела… – он откашлялся. – История с проклятьем Давида Сеньора достаточно хорошо известна среди историков, занимающихся средневековой каббалой, в частности, цфатскими каббалистами.

– Я не историк и не каббалист. Кто такой Давид Сеньор?

– Потомок знаменитой семьи испанских евреев, вынужденных в 1492 году бежать от преследований инквизиции в Турцию. Прадед Давида Сеньора, знаменитый дон Авраам Сеньор был министром королевы Изабеллы. Но и это не спасло его в те времена. Дон Авраам Сеньор вынужден был креститься, а некоторые его родственники – прямые предки Давида Сеньора – бежали из страны… Он родился в Измире – там, где жил Шабтай Цви, старший его современник, впоследствии – самый знаменитый из Лже-Мессий. Специалисты считают, что именно общение юного Давида с шабтианцами и повлияло на все дальнейшее.

– На что именно?

– Ну, сначала – на желание изучать Каббалу. Он приехал в Цфат именно с этой целью – слава цфатских знатоков и учителей Каббалы разносилась далеко по всему тогдашнему еврейскому миру. Несколько лет учения там я опущу, если не возражаешь.

– Не возражаю. Честно говоря, я вообще не понимаю пока что, как все это связано…

– Не перебивай, пожалуйста. Думаю, через несколько минут ты все поймешь… На чем я остановился?

– На том, что несколько лет учения ты опустишь.

– Ах, да… Так вот, в 1686 году уважаемые и авторитетные раввины – Лев Бен-Ари и Шимон Бар-Коэн – впервые столкнулись с рабби Давидом Сеньором. До них дошли свидетельства того, что Давид Сеньор делает прозрачные намеки на особую миссию, уготованную ему Всевышним. Однажды он даже заявил, что душа умершего к тому времени Шабтая Цви переселилась в него, и с некоторых пор он чувствует особый смысл в собственном существовании.

– Подобные утверждения могли оцениваться как еретические? – спросил Натаниэль.

– Нет, в общем-то. Учение о реинкарнации…

– О чем, о чем?

– Реинкарнация – переселение душ, – пояснил профессор.

– О Господи… – пробормотал Натаниэль. – Уж не веришь ли ты сам в эту чушь?

Профессор неопределенно пожал плечами.

– Может быть, чья-то душа переселилась в тело твоего лаборанта? А потом взяла да и улетела? – невесело пошутил Натаниэль. – Если так, ты хочешь сообщить мне ее приметы? Разыскивается душа такого-то… Сумасшедший дом! Хотя, с другой стороны, Израиль всегда чуть-чуть смахивал на сумасшедший дом. Сейчас в особенности.

– Нет, я вовсе не об этом. Ты будешь слушать, или нет? – нетерпеливо спросил Гофман.

– Да слушаю я, слушаю… – проворчал Розовски. – Сам не знаю почему…

– Так вот, учение о реинкарнации не противоречит взглядам некоторых каббалистов, не в этом суть конфликта, а в том, что речь шла именно о лжемессии и еретике Шабтае Цви. Рабби Ицхак Лев Царфати попытался сгладить конфликт. На первых порах это ему удалось. Но вскоре отношения цфатских каббалистов с новоявленным мессией вновь обострились. Дело в том, что Давид Сеньор, как оказалось, занимался в Цфате не только высокой, но и практической каббалой. «Практическая каббала» – это магия, – пояснил профессор. Натаниэль Розовски кивнул и ничего не сказал. На лице у него явно отражались скука и разочарование. Словно не замечая этого, профессор продолжал: – Как сказано в документах, «он говорил заклинания, смешивал краски, предсказывал будущее». Не очень ясно, кстати говоря, вот, например – «смешивал краски»… Что имеется в виду?