– Информацию?… Ах, да, конечно, – вспомнил Розовски. – Это наше новое дело отшибло у меня память. Значит, Габи договорился. Молодец. С него вечеринка, – он повернулся к Баренбойму. – Входи, Володя, – у него язык не поворачивался назвать Баренбойма «волком». Даже на иврите. – Так что ты хотел мне сообщить?

Баренбойм мгновенно посерьезнел.

– Ты спрашивал, не были ли связаны Ари и Шмулик?

Розовски не спрашивал, но жест, которым он поощрил Баренбойма на дальнейший разговор, можно было принять за согласие.

– Так вот, – Баренбойм понизил голос. – Был я, как-то, в Кесарии… то есть, в Ор-Акива, у родственников. Недавно приехали, занесло их в эту дыру. Гуляли с ними… в шабат, стало быть.

– Точно? – Розовски весь обратился во внимание. – Именно в шабат?

Баренбойм удивленно посмотрел на него:

– А где я возьму другое время? Я ведь кручусь целыми днями, ты даже не представляешь, Натан, если я сейчас что-то имею, сколько мне это стоит здоровья, и нервов, и всего…

– Ладно, ладно, я верю, рассказывай. Значит, в шабат ты гулял по Ор-Акива…

– Нет, это родственники живут в Ор-Акива. А гуляли мы по Кесарии. Приятное место, красиво. Ну, и посмотреть приятно, как люди устроились. Да… – он замолчал, стараясь припомнить поточнее. Натаниэль его не торопил.

– Ну вот, – снова заговорил Баренбойм. – Идем, смотрим на эти виллы… Между прочим, в России сейчас есть не хуже, а даже лучше, и не только для обкомовцев…

– Ты хочешь сказать, что в Кесарии живут обкомовцы? – с серьезным видом спросил Розовски. Баренбойм оторопело на него уставился:

– Что?… При чем тут… Я просто хочу сказать, что раньше в Союзе шикарные виллы имели только обкомовцы, а сейчас, если зарабатываешь нормально, тоже можешь иметь.

– А-а… Ну-ну. И что же Кесария?

– А то, что мы проходили мимо виллы Розенфельда как раз тогда, когда он из нее выходил.

– Ари?

– Нет, при чем тут Ари? Если бы Ари, я бы не удивился.

– А ты удивился?

– В тот раз нет, – честно ответил Баренбойм. – А сейчас – да.

– Чему именно? – спросил Розовски.

– Так ведь с виллы Ари выходил Шмулик Бройдер, собственной персоной! – торжествующе завершил рассказ Баренбойм.

– Ты уверен?

– Конечно.

– Та-ак… – Розовски помрачнел. После всех сегодняшних событий ему вовсе не улыбалось навесить на себя еще и расследование обстоятельств гибели Шмулика. А, судя по всему, и особенно – по рассказу Баренбойма, без этого не обойтись. Он спросил: – Когда это было, не помнишь?

– Почему не помню? Помню – в день рождения моей племянницы Вики. Она и живет в Ор-Акива.

– Замечательно. А поточнее? Видишь ли, – произнес Натаниэль с абсолютно серьезным выражением лица, – я и собственный день рождения не всегда вспоминаю, а твоей племянницы – тем более.

– В мае. 16 мая этого года.

Четыре месяца назад. Тогда же Розенфельд внес в страховой договор пункт о смерти в результате убийства. Что было четыре месяца назад? Розовски пометил в ежедневнике. Надо выяснить, чем занимался президент «Интера» весною. Он черкнул вверху страницы: «Срочно», поставил восклицательный знак и трижды подчеркнул. Многовато заметок появилось в этом разделе за сегодняшний день.

– Ну что? – спросил Баренбойм. – Я прав? Есть между ними какая-то связь?

– Н-да-а… Покойники хорошо знали друг друга, ходили друг к другу в гости и пели хором веселые кладбищенские песни… – задумчиво произнес Натаниэль. – Ты прав, прав. Ты мне очень помог.

– Что ты, Натаниэль, не о чем говорить, – польщено улыбнулся Баренбойм.

Дверь отворилась, в кабинет вошел Алекс.

– Можно?

– Садись, рассказывай.

Алекс выразительно покосился на Баренбойма. Тот немедленно поднялся.

– Мне пора, Натаниэль, – он протянул руку Розовски. – Рад был помочь. Тете Сарре привет.

– Обязательно. Пока, Володя.

Когда дверь за Баренбоймом закрылась, Алекс уселся в кресло напротив шефа.

– Итак?

Маркин собрался было рассказывать, дверь снова распахнулась, и на пороге появилась разгневанная Офра.

– Вы что, решили здесь заночевать?

– У нас еще есть дела, – сухо ответил Натаниэль. – А в чем дело?

– В том, что уже половина седьмого. Я работаю до шести.

– Замечательно, – сказал Натаниэль. – Свари нам по чашке кофе и можешь идти.

Офра перевела взгляд на Алекса. Маркин молча развел руками.

– Никакого кофе вам не будет, – заявила Офра. – Можете сидеть хоть до утра, я пошла. В конце концов, может быть у меня личная жизнь?

– Ну, конечно, конечно. Только свари кофе. Ты же не хочешь, чтобы мы тут просидели еще десять часов?

– А мне все равно… Десять часов?! – охнула она. – Почему десять часов?

– Потому, – объяснил Розовски, – что в такое время наши головы без кофе работают вяло. Мы будем разговаривать очень медленно. И застрянем на десять часов, не меньше.

Офра задумалась.

– Хорошо, – заявила она. – Я сварю вам кофе, но вы уйдете отсюда максимум через полчаса.

– Согласен, – Розовски благодарно улыбнулся.

– И завтра я выхожу на полчаса позже, – добавила Офра.

Натаниэль махнул рукой, соглашаясь. Офра вышла.

– Шмулик Бройдер живет… то есть, жил с женой в Рамат-Авиве, – сказал Маркин. – Переехал туда недавно, в позапрошлом месяце.

– Ты ходил к нему?

– Естественно. Тебя же долго не было на службе. Я и решил… – Маркин растерянно заморгал длинными ресницами. – А что, не следовало?

– Конечно, следовало, следовало, не обращай на меня внимания… – Розовски потер виски, поморщился. – Голова раскалывается. Сумасшедший день. Два сумасшедших дня, – поправился он. – Один клиент требует заранее установленных результатов расследования, другой клиент, вернее, клиентка, она же – подозреваемая, дает себя ухлопать, едва прилетев в Израиль. Третий… – он обреченно махнул рукой. – Может, на них наш климат так действует, а?

Маркин улыбнулся и пожал плечами.

– Ты сам сколько здесь? – спросил Розовски.

– Пять лет. А кто это дал себя ухлопать? – с любопытством, впрочем, достаточно академическим, спросил Маркин.

Розовски вздохнул.

– Выкладывай. Что собой представлял этот Бройдер?

– Да, в общем, малоприятная фигура. Из тех, знаешь, кто приехал в страну с надеждой быстро разбогатеть, по возможности, ничего не делая.

– Таких много.

– К сожалению… Так вот, за те четыре года, что он здесь, он попадал в поле зрения полиции, по меньшей мере, трижды. Правда, его ни разу не судили, но задерживали, как я уже сказал, трижды…

– По каким делам?

Алекс махнул рукой.

– По традиционным, – сказал он. – Проститутки из России, попытка наладить игорный бизнес – бездарная, кстати, попытка, он наступил на мозоль здешним ребятам. Хорошо, что Израиль – не Россия, остался жив. Что еще? Торговля некачественными товарами. Но все это – в самом начале репатриации. Потом, как будто, остепенился. Устроился на работу. В строительную компанию, прорабом. Он, в свое время, закончил строительный институт.

– Бывал в России?

– Нет.

– Был стеснен в средствах?

– В том-то и дело, что нет. Вернул все кредиты, купил приличную квартиру, недавно поменял машину.

– Так… – Розовски подошел к письменному столу, некоторое время рассматривал разложенные бумаги. Взял одну, поднес к глазам. – Ты не знаешь, он когда-нибудь имел контакты с компанией «Интер»?

– Не знаю.

Вошла Офра с подносом, на котором стояли две чашки кофе, молочник и сахарница. Молча поставила поднос на стол и так же молча удалилась.

– Как будто, все, – Маркин положил в кофе сахар, добавил немного молока.

– Значит, когда, говоришь, он образумился?

– Когда? – Маркин наморщил лоб. – Не менее двух лет назад. Что-то его, видимо, осенило.

– Или кто-то.

– Или кто-то.

– Та-ак… – Розовски похлопал себя по карманам. – У тебя есть сигареты?

Маркин виновато развел руками.

– Я же курю трубку, – сказал он.

– Трубку? Почему трубку? – Розовски непонимающе уставился на нее. – Какую трубку?