Ведьма вгляделась в почти неподвижного противника, судя по ее словам, заклятого врага всего чародейского племени. Врага, представшего пред ней в одиночку, без защиты и без товарищей-стражников. Он стоял посреди ее жилища, опутанный невидимыми нитями, задыхался, но продолжал бороться, тянуться вперед к ней, к своему врагу, которого ненавидел сейчас, пожалуй, больше всего на свете.

Руки ее взметнулись, Бугай отлетел к стене, врезался спиной, почувствовал боль в пояснице и затылке. Клинок звякнул о деревянный сруб, но меч не вылетел из его руки, ставшей с ним сейчас единым целым. Зато легким удалось сделать вдох, от которого закружилась голова. И вновь эта давящая мощь, не дающая пошевелиться, накрыла его.

«Вставай!» – что-то внутри Богдана рвалось наружу. Ярость, о да, она заполняла его всего. Казалось, разносилась по всему телу, вместе с кровью, словно некое внутреннее пламя.

Ведьма пристально смотрела на прижатого к стене врага и вновь начала делать пассы руками. Затем щелкнула пальцами, повернулась спиной, схватила с расположенной за столом тумбы кубок, кинула туда щепотку какого-то порошка, сыпнула другого, затем добавила третьего. Все это делалось так быстро, что Бугай с трудом улавливал ее манипуляции. Он почти не понимал, что происходит вокруг, а видел лишь цель своего существования в убийстве врага.

Он вкладывал все силы, чтобы вновь начать свой путь заново. Добраться и убить! Разорвать! Сломать! Искромсать! Теперь пройти нужно больше, шагов пятнадцать, может, четырнадцать. Если дело пойдет так медленно, то каждый шаг важен. И их необходимо пройти.

Все вокруг него померкло. Остался лишь он, эта комната и враг перед ним. А еще запах, сводящий с ума. Все та же кровь, мускус и высушенные травы...

И вновь он с неимоверным усилием сделал первый шаг, оторвавшись от стены. В висках стучало, легкие горели, требуя кислород, глаза вылезали из орбит. Все тело испытывало колоссальное напряжение, и только благодаря бушующей в груди ярости он двигался, неспешно, безмерно медленно для такой ситуации, но все же не стоял на месте.

– Что-то еще, что-то еще. Есть что-то. Но что? – бормотала себе под нос ведьма. – Что же это? Проклятие! Хммм, – она словно обезумевшая металась у стола, изрекая малопонятные слова, издавая какие-то совершенно дикие завывания, смех, хихиканье.

Остановилась, замерла, всматриваясь в кубок, и выпалила:

– Чары!

Внезапно она резко повернулась к Бугаю, успевшему сделать еще шаг, плеснула тем, что смешала в кубке. По комнате поползла дымка, в которую колдунья стала вглядываться, а пальцы ее вновь бегали, сплетались и расплетались, словно повелевая туманом.

Ее снова затряс смех, на этот раз она согнулась, схватившись за грудь, без какой-либо возможности остановиться. Она смеялась так, словно сейчас выплюнет наружу свои легкие, слезы текли из ее глаз, она чуть не упала на пол, на колени. Лишь то, что она опиралась руками о стол, спасало ее от этого.

Шаг, еще и еще.

Ведьма дернулась, взглянула на Богдана.

– Проклятие! Одно добралось. Да? – она уставилась ему в глаза, казалось, смотрела в душу. – Да, я знаю, вижу, добралось. Бездна, сколько же там силы. Сколько наших прокляли тебя!

Теперь ведьма смотрела в туман немигающим взглядом.

– Твоя первая кровь, твое первое проклятие направляло остальные. Мясник! Ублюдок! Там, далеко за горами, та наша неведомая сестра была первой! И что же? – вопрос она задала тихо, почти шепотом, а потом заорала:

– Дочка! Твоя дочка, мясник!

Она указала на него крючковатым пальцем и заголосила еще громче с невероятной радостью:

– Твоя дочка – наша!

В этот момент что-то в груди Бугая взорвалось. Легкие, до этого горевшие огнем от нехватки кислорода, сделали глубокий вдох. Казалось, яркое пламя из середины груди разливается по всем его сосудам, заменяя кровь. Так бывало с ним, и он, не веря, все же ждал вновь проявления чуда. Боялся каждый раз, что не произойдет, но ярость приносила ему силы, необузданную мощь.

Сердце сжалось и, казалось, перестало биться, остановилось, по рукам и ногам прошла судорога. Он дернулся и сделал шаг, ощутимо быстрее, чем это удалось ему раньше, затем второй, третий.

– Нет! – ведьма запаниковала. Место радости мгновенно занял страх. Рука ее инстинктивно схватилась за кинжал, но вряд ли он мог бы остановить того, кто сейчас медленно двигался к ней, разрывая путы ее чар. Она уставилась на него, стала что-то напевать и вскинула руки растопырив пальцы.

– Где она? – прохрипел в ответ совершенно незнакомый Богдану голос. Но как бы безумно это ни звучало, он понимал, что говорит сейчас сам.

– Нет! – ведьма вновь кричала, а его ноги сделали шаг, затем еще один и еще. Ветеран уже был у стола, чувствовал, что легкие его не дышат и был уверен, что идет сквозь чары этой ведьмы, прорывается каким-то невероятным образом, преодолевая их, руша или обходя.

– Нет! – она вновь схватила попавшиеся на глаза ингредиенты, швырнула их в приближающегося врага, обходящего стол. Жертва внезапно перестала быть таковой, и хищник не знал, что делать. Чародейка паниковала.

Вспыхнуло и мгновенно погасло у ног Богдана пламя. Ноздрей коснулся отвратительный запах кислятины, смешанной с дымом, но он не мог перебить собой того запаха, что всегда приходил к нему в момент сражения – кровь, мускус, травы. Он шел, не останавливаясь. Ведьма, с безумной улыбкой на лице, резким движением завладела флаконом с алой жидкостью. Дернула пальцами и крышка слетела. Она, секунду помедлив, запрокинула голову, пытаясь выпить, но...

Ветеран рванулся вперед, окончательно разрывая заклятье, меч взметнулся, преодолев последнее сопротивление ее чар. Клинок развалил тонкую шею надвое, и голова, не успевшая проглотить зелье, отправилась в полет по комнате. Шлепнулась на стол, рядом с телом Власты. Глаза ведьмы все еще жили и буравили Богдана ненавидящим взглядом. Тело начало заваливаться набок. Рука выронила флакон, тот разбился вдребезги об пол, проливая содержимое. Рот ведьмы дернулся и издал последнее, одно единственное слово:

– Кракон!

Богдан вскочил на стол, перехватил меч обратным хватом и вонзил его ей в темя. Сталь прошла с хрустом сквозь кости и мозг, пригвоздив голову к дереву столешницы.

В глазах мутилось, бегали черные точки. Окровавленной ладонью он провел по лицу, отдернул руку, всю в крови, вновь дотронулся до щеки и бороды, спрыгивая на пол. Хотя со стороны это больше напоминало не прыжок, а падение. Крови было много, видимо, от напряжения лопнули сосуды в носу. Голова раскалывалась на части, словно по ней врезали дубиной. Руки и ноги слушались с трудом. Он вновь мог дышать. Дарующее силы тепло в теле уходило, и вместо него толчками врывалась боль надорванных мускулов и тягучая усталость.

Он застонал, чуть не упал, опершись рукой о столешницу. Та, измазанная в крови, соскользнула, но ему каким-то чудом все же удалось удержаться на ногах. Больше всего хотелось лечь и отключиться, но Бугай встряхнулся, распрямился и неверным шагом направился к Князю. Когда он, покачиваясь на ватных ногах, оказался в центре помещения, в комнату ворвался Злой, совершенно безумный, весь в крови и чьих-то внутренностях. На лице – свежие глубокие царапины, левая рука болтается плетью. За ним пыхтел Торба, который выглядел несколько лучше, но тоже изрядно битым.

– Ведьма сдохла, – Бугай усмехнулся, смотря на них через алую пелену, застилающую глаза.

– Ты самый больной на голову ублюдок из тех, кого я знаю, братишка, – Злой отшвырнул в сторону меч и улыбнулся кривой усмешкой, торопясь обнять и поддержать товарища. – И самый везучий! Нож тебе в печень!

– Что с ним? – это уже говорил Торба, указывая на скрюченного Князя. – И сам-то как? Ты больше похож на мертвого, чем на живого.

– Прости, я был занят. Глянь сам. – Бугай со стоном, не без помощи Злого, сел на пол, запрокинул кружащуюся голову. – Снаружи все?

– Да, там была какая-то тварь, браток. Может, оборотень, волколак или что-то вроде, бездна поймет этих ведьминых прихвостней. Мы его кончили, с трудом. Что ни говори, годы безделья сказываются, – Злой явно радовался, что товарищ жив, и с довольной физиономией осматривал окружающее пространство. – Выпить бы чего. Горло промочить.