Повисла пауза. Мелкий буравил взглядом своих товарищей, ожидая ответа. Его эта ситуация, видимо, давно выводила из себя, и вот на привале он взорвался.

И действительно, если остроухие забрались так далеко от границы своих мрачных владений – вечных, жарких и влажных лесов, то не к добру это. Все собравшиеся здесь, так или иначе, это понимали. Но молчали, пытаясь скрыть свои страхи и неприятные мысли о грядущем. Тишина затянулась и, когда Богдан уже хотел что-то спросить, чтобы как-то разрядить напряжение, подал голос Торба:

– Мелкий верно говорит. Трое ушастых сидели на том самом месте, где мы потом их порешили и лагерь разбили. Судя по всему, высматривали что-то, следили за рекой.

– Да, я это и говорю, – поддакнул Мелкий. – Сидели там. А, значит, что?

– А что? – спросил Проныра. Возможно, он не понимал глубины проблемы. Но, скорее, хотел услышать, что по этому поводу думают другие.

– Да то, башка твоя баранья, одними деньгами забитая!..

– Тише вы, – пробасил Торба. – Спокойно.

– Раз три ушастых так близко к Кракону пробрались, значит, беды не отворотить, – покачал головой Богдан, вмешиваясь в перепалку. – Я за десять лет в страже, конечно, ловил этих ублюдков. Доводилось. Но там были, как бы так пояснить, приграничные конфликты и рейды. Либо нападения на поселения вблизи их непролазных лесов. Либо случайные банды, которые добираются сюда. Они к нам, ну, а люди, те, кто южнее живет, к ним похаживают. На границе уже давно неспокойно. Но места-то те не близко, дней пять от Краки, а то и семь, смотря как двигаться. Многого я не знаю, говорить точно не буду, сколько там и чего, но слышал от других всякое.

Все остальные товарищи слушали его, не перебивая. Его опыт и десятилетняя служба давали ощутимо лучшее понимание происходящего.

– Боюсь, война уже началась. Или вот-вот начнется. Тот шаткий мир с ушастыми, что держался десятилетия, что начался еще до нашего рождения, рушится.

Он смотрел на них, собравшихся у костра в лесу, вдали от жилищ и дорог. Все они ждали этих слов. Каждый понимал это про себя, но сказать о том, что началась большая, настоящая война, не решался. Лица товарищей посуровели, свет от пламени играл, плясал, отблескивал от стальных предметов на их одежде, отбрасывал пляшущие тени, делал черты более острыми.

«Все, как в старые добрые времена», – думал Богдан. Добрые ли? Это другой вопрос. Но тогда, во времена юности, в иной его жизни, закончившейся примерно десять лет назад, он знал, что каждому из них готов поручить свою жизнь. И как показало то, что сделали товарищи-ветераны сегодня, прошедшее десятилетие для них всех не значило почти ничего. Все они, по уговорам или собственной воле, пришли ему на помощь. Сейчас, здесь, у этого самого костра, собралось то братство, о котором они с Торбой и Злым так часто вспоминали последние годы.

– Да, скорее всего, война, – повторил он ровным голосом. – Но она еще не началась в полной мере. Или пока что до нас не добралась. Вы лучше вот что мне скажите. Как спасение мое организовали?

– Да как, Бугай... – начал Злой.

И он, с участием резкого словца Мелкого, ворчания Торбы, уточнений Левши, да со скромной помощью остальных, поведал о произошедшем. Лишь Болтун в своей манере тихо сидел в стороне, слушая и не влезая в разговор.

А история вышла примерно такая.

Узнали они о том, что Богдан в застенках, совершенно случайно. На их встречу пришел только Злой, Торба, да Князь забежал осушить бокал лучшего в том кабаке вина. Злой выпил лишнего и отправился к Бугаю высказать все, что думает. Гнева набрался, решил ругаться, на чем свет стоит, поносить товарища самыми страшными словами. Пришел к дому, а дворник и говорит, что, мол, нет его, Зоря с дочкой днем ушли с вещами, а вечером стража приходила, увела сослуживца с собой. Вроде без цепей, но потом все жилище его перерыли, вместе с яснооким, который присутствовал при аресте. После этого Злой, изрядно протрезвев и ошалев от услышанного, рассказал все Торбе. Тот отправился к Славомиру Борыничу в городское поместье поговорить. И завертелось, закрутилось как-то само.

Князь и Злой через разных людей узнали, что Богдан осужден. За что и почему, доходчиво никто не объяснял. Вроде как за душегубство и предательство законов Союза. Жена заключенного с дочкой пропали, и с того дня от них вестей никаких не было. Никто не видел их ни живыми, ни мертвыми. Попытки их найти закончились фактически ничем. Пара людей из порта говорили о том, что вроде бы садились они на корабль, но верить им особого резона не было. Слишком сильно от них разило перегаром да тухлой рыбой, и уж очень настырно просили эти господа за слова свои монетку на лечение.

И тогда они втроем – Князь, Злой и Торба – решили, что надо Богдана выручать. Как? Попробовали взятку дать, да оказалось, что не все так просто. Что люди, стоящие за арестом их товарища, очень высокопоставленные, и их связи ведут непосредственно к городскому чародею и самым известным краконским аристократам. К старым, могущественным родам, имеющим немалое влияние. Это удивляло и беспокоило еще сильнее, но ситуацию с подкупом удалось свести к простой формальности.

Обставлено дело в итоге было довольно обыденно. Вот, мол, почтенные стражники, наш знакомый, негодяй такой, в беду попал. Можно ли как-то помочь ему, искупить звонкой монетой прегрешения его перед городом? На это последовал жесткий ответ: «Нет!». И тогда созрел совершенно безумный план по спасению товарища.

Князь – известный деловой человек со связями в разных гильдиях, вдобавок к этому из молодой аристократии, которая проявила и зарекомендовала себя во время последних междоусобных войн. Конфликты эти завершились полтора десятилетия назад и повлекли за собой несколько лет хаоса. Славомир Борынич из рода всего в пару поколений, дед его выслужился и получил титул.

Чтобы не привлекать внимания, Князь отбыл из Кракона к себе в загородное поместье. Торжественно, в сопровождении личной охраны и слуг. Отправился так, чтобы только слепой мог не увидеть это. Этим он постарался максимально отвести от себя какие-то подозрения в сговоре со своими старыми сослуживцами. До отъезда, в присутствии третьих лиц, славный Славомир имел разговор с торговцем кожаными вещами Горыней, публично пригласив его в ближайшее время, по старой памяти боевой юности, к себе в поместье по случаю скорого рождения первенца. А также просил передать приглашения всем своим старым товарищам по службе.

Дальше Злой пропал для всех, пустив слухи, что его работодатель задолжал немалую сумму поставщикам кожи, что дела идут у него совсем паршиво, что вложился он в некую доходную на словах авантюру, да прогорело все. Поползли слухи, что самого Злого порешили в канаве, то ли за некие любовные хождения к замужним женщинам, то ли за долги нанимателя. Кто там разберет.

Но на самом деле Злой, под предлогом передачи приглашений на рождение первенца, отправился собирать всех. А Горыня, подключив связи и возможности, по бросовой цене распродал товар. Уходить из Кракона он планировал насовсем, ведь то, что они затевали, было отчаянным преступлением, и все имущество стоило перевести в более легкие и переносимые активы – золото и драгоценные камни. Продал столько, сколько успел за несколько дней, по себестоимости, даже дешевле, предлагая товар постоянным клиентам и конкурентам, и те соглашались. Затем ночью в лавке Горыни произошел пожар, и с тех пор в городе его больше не видели. Поговаривали, что угорел он той ночью.

Но дело обстояло совсем иначе.

Мелкого вытащить было проще некуда, он от скуки сходил с ума на мясном рынке. Семьей обзавестись не удосужился, на месте ничего не держало. Мать умерла, а о старике-отце могли позаботиться многочисленные родственники, его братья и сестры, ведь уже десять лет они отлынивали от этого, сваливая большинство обязанностей на него. Разделка мяса ему осточертела, как и пресловутая родня, и ничто, по большому счету, не держало его в Краконе. В один прекрасный день вместо него в лавку торговать мясом пришел двоюродный или троюродный брат.