Одного из гребцов он схватил за голову, заставил посмотреть ему в глаза, проорал, чтобы тот не смел ухмыляться, отвесил ему хлесткую пощечину. Толкнул второго в плечи. Развернулся и, продолжая поносить все и вся на чем свет стоит, прошествовал на корму.
Богдану было плевать на слова. Даже получи он зуботычину, вряд ли бы это что-то изменило.
По приказу капитана матросы стали отвязывать канаты.
Отчалили, кое-как оттолкнувшись веслами. Ударил барабан, нужно было подстраиваться под такт одновременными движениями весел. И тут сразу же возникла первая проблема: половина новоявленных гребцов явно не справлялась. Еще бы, ведь они никогда не занимались этой работой. Корабль закачался на волнах, начал слегка вертеться, то туда, то сюда. Но Богдан подозревал, что капитан сталкивался с данной проблемой каждый раз, знал, как ее решить, и только и ждал этого мгновения.
Да, он отлично знал ответ и решение. Тут же над палубой разнесся его очередной крик о никчемности, тупости, убогости всех сидящих за веслами. По его приказу по палубе двинулся грузный верзила с плеткой и стал раздавать удары нерадивым гребцам. Богдан работал за двоих, попадая в такт, поскольку на пацана рассчитывать не приходилось – слишком он был дохл, и участь получить удар плетью их обошла.
«Потом подстроится», – подумал ветеран. А пока надо постараться делать то, что угодно господину капитану, не высовываться и хорошо работать.
Когда корабль более-менее выровнялся и начал набирать скорость, а стоны и вопли, вызванные ударами плети, поутихли, Богдан пихнул своего напарника, оскалив зубы и прошипев, что прикончит его на привале, если тот не начнет работать. Парень дернулся, испуганно глянул и включился в греблю с большей отдачей. Старался он, как мог, ведь ему было чертовски страшно от всего окружающего. Богдан чувствовал это. Чуна страшился своего напарника, опасался боли от удара кнутом, боялся стражу, вооруженную арбалетами. От взгляда же на ясноокого мальца вообще пробивала судорога, и он с трудом сдерживал постыдные позывы внизу живота. Но этот страх давал ему некоторую силу, хотя особой помощи от него сложно было дождаться.
Монотонная тяжелая работа, как это ни странно, расслабила ветерана. Он налегал на весло, отключив свой разум и вспоминая старые времена. Таких, как Чуна, он видел в ополчении, их было не так уж много, но встречались. Они гибли. Умирали, как правило, первыми. Либо же из-за их слабости, трусости и тупости, совершенной неприспособленности и страха погибали хорошие парни. Но порой случалось так, что они выживали в одной-двух переделках, показывали себя, проявлялись, раскрывались, учились и менялись в лучшую сторону. Казалось, они ломали внутри себя какие-то скрепы. Становились собранными и отважными. Тогда на них можно было положиться. Особенно, если до этого ты умудрился вытащить их задницу из какого-то дерьма, грозившего смертью. Они запоминали такое и ценили. Вот и сейчас Богдан решил насколько возможно вытаскивать этого молокососа, так сказать, подставить ему плечо. Это было несложно, ведь парень от такой гребли свалился бы к полудню, а опытному, крепкому ветерану, недаром прозванному Бугаем, тяжелый труд пошел на пользу, прочищая разум.
Солнце всходило все выше и начинало припекать. Гребцы кряхтели и постанывали все чаще, на руках, непривычных к такой работе, появлялись мозоли. Конечно, душегубы, казнокрады, мошенники и прочие нечистые на руку люди не привыкли гнуть спину и наваливаться на весла в полную силу. А Богдан, набивший мозоли при работе с мечом и натренировавший все тело в изнурительных схватках, как настоящих, так и учебных, не особенно страдал от гребли.
Их поили водой. После полудня им раздали по куску хлеба и солонины. К тому же поднялся приличной силы ветер, и трое матросов шустро развернули парус. Гребцы не прекратили своих трудов, но темп ударов барабанщика снизился. Занимали работой их сейчас, скорее всего, не ради пользы, а чтобы каторжане не сидели без дела.
Можно было немного оглядеться по сторонам. Аккуратно, не вызывая ненужного к своей персоне внимания толстяка с плетью или капитана.
Река, достаточно широкая в Краконе, чтобы разместить несколько строительных доков и создавать небольшой флот, понемногу сужалась. Порогов здесь не было, да и отмелей, сложных и резких поворотов русла тоже. Шли они ходко, хотя поднимались по течению на восток, в сторону гор. То тут, то там виделись дымки, струящиеся к небу. Кое-где на реке встречались небольшие лодочные причалы и совсем маленькие мостки. Корабль проплывал мимо деревень и хуторов, полей и рощ. Три раза им встречались крупные корабли и баржи, сплавлявшиеся вниз по течению. Река была судоходной, и по ней шла активная торговля Кракона с окрестностями, а также доставка ресурсов, добываемых в горах. Помимо крупных кораблей довольно много мелких суденышек сновало вокруг, но к ним никто не приближался. Все же от Кракона они пока что далеко не отошли, и жизнь вокруг реки, крупной транспортной артерии, кипела полным ходом. На корабль с гребцами никто не обращал внимания. Дело естественное, ветер не всегда позволяет идти под парусом с нужной скоростью, а что за люди сидят на банках, мало кого волнует. Наемные гребцы, рабы, каторжане или команда корабля – кому какое дело?
После того как им раздали еду, прозвучал приказ.
– Суши весла!
Все гребцы, изнывающие от усталости, втащили свои массивные орудия труда на палубу и принялись есть. В этот момент корабль обходился без гребной тяги, двигаясь под парусом. Скорость движения судна против течения замедлилась, но останавливаться капитан не собирался.
Богдан подумал о том, что ждет их впереди. Будут ли они останавливаться на ночлег или пойдут по реке и ночью, в темноте? Возможно, кому-то прикажут спать, а остальных заставят работать. Кто знает, как заведено здесь, на судне, транспортирующем каторжан. Обычный капитан торгового корабля дал бы отдохнуть своим людям, но тут в качестве гребной силы служили невольники-преступники. И что их ждет – сказать было сложно.
Цепкий взгляд опытного воина отмечал, что стражники изнывали от скуки. Поначалу они следили за гребцами и берегом, но через час-полтора после отплытия из Кракона потеряли бдительность, расслабились. Солнце жарило их, облаченных в доспехи и вынужденных стоять без дела. Хотя они и не трудились так тяжело, как сидящие на веслах, жарко им было так же, если не сильнее. Кто-то из бойцов стащил с головы шлем, кто-то отстранил от себя арбалет, а кто-то затеял тихую перебранку с сослуживцем. Всем было ясно, что сами по себе каторжане неспособны к какому-то сопротивлению или попытке побега. Все они прикованы, безоружны, заняты делом, отвлечение от которого сразу же будет заметно. Они утомлены работой на веслах. Ждать от них беды не приходится. А взбредет ли кому-то в голову напасть с берега на корабль, идущий под флагом славного города Кракона? Только полным безумцам и идиотам. Да и на этот счет у них имелся бесценный козырь.
Лишь он один, бессонный страж-ясноокий, следил за всем происходившем на корабле своими яркими, горящими глазами. На солнечном свете их почти невозможно было отличить от обычных людских. Он сидел, оглядывая гребцов, вставал, проходил мимо них от мачты к корме, затем оттуда к носу и обратно к облюбованному месту в центре корабля. Казалось, он не обращал ни на кого внимания, но Богдан мог поклясться, что этот ублюдок фиксирует все и отмечает каждую мелочь. Такие прогулки ясноокий совершал достаточно часто, чем явно беспокоил гребцов. Но надсмотрщик с плетью пугал их сильнее, поскольку в любой момент мог хлестнуть по спине жгучим бичом. И делал это, надо признать, с завидной регулярностью, напоминая зазевавшимся, что они не на прогулке.
Но само присутствие ясноокого давило на людей. Когда он смотрел кому-то в глаза, тому хотелось отвернуться, спрятаться и скрыться от этого пронзительного взгляда, прорывающегося куда-то в самую глубь человеческого естества. Богдан не был исключением, но он старался не обращать на этого неугомонного стража внимания. Хотя ему чудилось, что ясноокий следит за ним пристальнее, чем за всеми остальными. Эту мысль он старался от себя гнать, убеждая тем, что если бы его хотели убить, то сделали бы это либо на допросе, либо в камере. Зачем же убивать здесь, предварительно посадив на корабль и увезя из города?
