– Нет! – его крик пресек очередной щелчок кнута.

– Да, Богдан, да. Трус, лжец и предатель. А она – славная дочь Кракона.

– Нет, нет…– Бугай шептал это уже тихо, повторяя раз за разом, без остановки, а из глаз текли слезы, которые остановить он был не в силах. Где-то там, в груди, где билось его сердце, откуда накатывали волны ярости, теперь была пустота, холодная, безжизненная. Казалось, он физически ощущал ее, давящую и стремящуюся вырваться наружу. Разум затуманился от этого бессилия, от ощущения безысходности, бессмысленности бытия, никчемности всего окружающего и происходящего.

Силы покинули его, он обмяк в цепях, повторяя вновь и вновь:

– Нет...

– Папа, – услышал ветеран сквозь подступающий бред и безумие. – Папочка.

Это были ее слова, красивый девичий голос Росении, его дочки, одной из тех немногих, ради кого он существовал на этой земле. Той, которая не позволяла ему погрузиться с головой в бред своих кошмарных снов и ужасы воспоминаний, не совершить глупость на очередном задании. Не умереть.

«Боги, она здесь! Этот ублюдок, кем бы он ни был, не лжет – она у них».

– Папа, все хорошо. Ты будешь жить, и я тоже. Все будет хорошо.

Через бред, накатывающую волнами боль и наваливающееся откуда-то изнутри сумасшествие он почувствовал, как к плечу прикоснулась маленькая теплая рука девочки...

Богдан медленно приходил в себя. Начинал ощущать каждый участок своего избитого тела. Болело, казалось, все. И вряд ли он отправился к предкам, раз ему так больно. Как говорят – жив и коптит небо. В голове гудело так, словно по ней вчера били что было сил. Да так оно и было, бездна забери их всех! Спину обжигала боль, просторная рубаха, накинутая на него, прилипла к телу. Это могло значить только одно, кровь запеклась. Болели бока, руки и ноги – там, куда приходились бессчетные удары.

Внутренности выворачивало, сдавливало в спазмах, его мутило и тошнило. Голова кружилась, как после знатной попойки, а скорее, как от того, как на ней от удара трескается стальной шлем, а ты остаешься жить.

Мерзкий запах бил в ноздри. Глаза ничего не видели. Неужели ослеп? Но тогда бы горело лицо от того, что ему выкололи глаза. Но этого он не чувствовал. Значит, вокруг – темнота.

Когда Богдан более-менее осознал себя, то понял, что валяется, свернувшись калачиком, на гнилой соломе. От холода тело дрожало, что причиняло еще большую боль. Ветеран попытался двинуться, дотронулся до лица. Руки нащупали рядом какую-то липкую лужу. Да, его рвало здесь. Попытка отползти не увенчалась успехом. Спина уперлась в леденящий и скользкий камень. Он попытался распрямиться – тоже безуспешно. Камера была столь маленькой, что ни лежать, ни стоять в полный рост здесь было невозможно. Даже по диагонали он не уместился бы.

«Только уродец, карлик смог бы расположиться здесь с удобством», – подумалось Богдану. Хотя о каком комфорте можно говорить, когда ты мочишься под себя и валяешься в испражнениях, своих и чужих, оставшихся от прошлых «постояльцев»?

Отхожее место – дырка в углу, нещадно смердящая. Все вокруг него измазано и испачкано. Солома, в лучшем случае, отсырела и прогнила. В худшем – это не просто влага, а плесень, моча и рвота. Вонь, невероятная, невыносимая, столь ужасная, что к ней вряд ли удастся привыкнуть.

Он попытался вспомнить, что было до этого, как он оказался здесь, и на глаза накатились слезы. Все напрасно. Росена у них. Боги, проклятие той ведьмы из ранней юности настигло его. Пришло так и тогда, когда он меньше всего ждал. В самый обычный, если не сказать, хороший, светлый день жизни, появилось из ниоткуда. И ударило по самому больному, дорогому. Нанесло столь сильный удар, что не описать словами.

Он заплакал, стон вырвался из его горла. Судороги прошли по спине.

Богдан сжался на куче соломы, пытаясь сохранить хотя бы немного тепла, плакал, стараясь делать это как можно тише, и думал, насколько боль в голове и теле позволяла это делать.

Росенка

Разочарование – вот то чувство, что съедало ее сейчас, лишало сил. Накатывало волнами, бросало в дрожь. Обида, грусть, тоска, злость – они тоже были, но все же казались вторичными. Ей хотелось реветь, свернуться калачиком, как она делала в раннем детстве, и звать на помощь... Только кого?

Маму? Как это бывает у всех детей. Ведь она, только она спасает и защищает. Столько яркости и чистоты в этом светлом образе. Мама!

Росенка всхлипнула. Мамочка уже и не помнит о ней. Забыла о собственной дочери. Чары тех, кто встретил их в порту, разрушили ее память, сломали что-то внутри, удалили, стерли. Все! Любовь, заботу, материнские чувства. Колдовство, внушавшее, что рядом с ней – настоящий монстр, что ее дочка – ужасающее чудовище, ведьма, оказалось сильнее, да и паника, испытываемая Зорей в момент бегства из дома, помогла укрепиться мороку. Где она сейчас? Мамочка! Плывет, скорее всего, на корабле через бескрайние воды. А может, ее отправили на корм рыбам?

Вряд ли кто-то вспомнит о ней. Магия стерла почти все, что связывало женщину с этим миром. Пугающее, по-настоящему отвратительное колдовство. Не огонь, молнии, свет и тень, а воздействие на разум, память и чувства, манипуляции с ними.

Росенка сжалась еще сильнее. Простыни, на которых она лежала, были мокрыми от слез и холодного пота.

Злость и обида накатили волной. Почему мама не защитила ее?! Ведь Зоря – взрослая и сильная женщина, а Росенка – лишь ее дочь, маленькая и беззащитная. Почему? Разум девочки понимал, что против тех сил, с которыми пришлось им столкнуться, мама не могла сделать ничего. Даже если хотела этого, попросту не смогла. Но как же тяжело признать себе, что самое дорогое и теплое, любимое и милое в твоей жизни существо бросило тебя на произвол судьбы по мановению чьей-то руки. Пусть и при помощи чар.

А как же любовь? Которая в книгах сильнее всего на свете и одолевает всяческие преграды? Как же?

Она вспомнила истории, которые читала, которым верила, и от очередного приступа разочарования слез стало еще больше. Ясноокие и городской чародей сделали свое дело. Они... Они...

Они обманули ее, обдурили всех, кого она знала.

Росенка верила, что эти славные чародеи, рыцари со светящимися глазами, мудрецы в молодых телах стоят на страже, как славные герои из сказок и легенд. Она считала, что они – эталон благородства и чести, могущества и бесстрашия, направленных на процветание страны и людей. Лишь в одном она не ошиблась. Эти чудовища в людских обличиях не испытывали никаких чувств, в том числе – страха, и сил им было не занимать. А их предводитель, городской чародей, словно кукловод, руководил ими посредством невероятных чар. И сейчас, судя по всему, в ближайшее время – он сделает ее такой же.

Росенка мечтала стать ясноокой, но когда осознала правду – ужас отвращения переполнил ее душу. Ее хотят превратить в еще одного монстра на службе. Он уже попытался сделать это, сразу, как только ее привели, но... Почему-то не смог. И именно после всего этого Росенка стала понимать, что происходит вокруг. Глаза открылись и накатили чувства горечи и разочарования.

От мысли, что она справилась единожды, девочке стало чуть радостнее. Она смогла дать отпор, защититься, отбросить чары, призывающие покориться городскому чародею. Но удастся ли ей сделать это еще раз?

Кто ей еще может прийти на выручку?

Отец? О нем вспоминалось с трудом. Словно сквозь липкую, тягучую пелену. Она не могла осознать его лица, искореженного шрамами, пугающего, почти звериного. Лишь по крупице получалось нащупать то, что связывало их.

Глаза ее вновь наполнились слезами. Он выгнал их с мамой из дома, бросил. Почему? Как так вышло? Ведь папа нес ее на себе через лес. Ударил ее, кричал, просил не творить той самой красоты, которую она показала ему, которой хотела поделиться. Тех невероятных чудес – когда вода в танце с листьями окутывает ее, поет и кружит в хороводе. Но почему, почему он сделал это? Росена силилась вспомнить.