Опалы В ладье И в солнечной ладье, и в лунной, Мы долго плыли по волне. Рассказ об этом, полнострунный, Гребцами был доверен мне. Уж мы исчерпали земное, – И цвет, и колос, – навсегда. И нам остались только двое, Два бога, Небо и Вода. Вода, лазурная богиня, И Небо, звёздно-синий бог. Привет сердец тебе, Пустыня, Где нет следа, где гаснет вздох. В ладье и солнечной и лунной, Мы долго плыли по волне. И не смущал нас гул бурунный, И звон звучал струны к струне, Когда ж кровавого заката Пожар последний догорел, Одело призрачное злато Красивость наших стройных тел. И серебристою улыбкой Из мглы высот продлился луч. И в этой сказке лунно-зыбкой Я лунно-зыбко стал певуч. Доверясь только светлым далям, Мы – духи лунной полутьмы. И где вздохнём, и где причалим, Об этом знаем только мы. Роса («Две-три капельки смолы…»)
Две-три капельки смолы На сосне Суть прозрачные хвалы Жизни, Солнцу, и Луне. Иней в звёздочках немых, На окне Есть звездистый стройный стих Жизни, Солнцу, и Луне. Бриллиант-хрусталь-роса, Вся в огне, Зыбь лобзаний, в небеса, Жизни, Солнцу, и Луне. И слеза, что так светла, В тишине, Есть бессмертная хвала Жизни, Солнцу, и Луне. Звёздный звон В звёздах – звон. Но мы не слышим. Но ведь мы не слышим много. Вот лунатик у порога. Вот он вышел. Он на крыше. Должен он идти всё выше. Он проходит по черте. Как идёт он, я не знаю; – Безошибочно, по краю, Он проходит в высоте. Белый призрак, спит, но дышит, Лик подъятый озарён. Я не слышу, он же слышит Лунный зов и звёздный звон. Лунный сок Обильная соком Луна Золотой расцвечает свой мёд. Поля. Полумгла. Тишина. Полночь счёт свой ведёт. Всё в золе пепелище зари. Счёт идёт. От единства чрез двойственность в стройное три, Мировое четыре, безумное пять, Через шесть освящённое семь, Восемь, Вечности лик, девять, десять опять, И одиннадцать. Дрогнула темь. И двенадцать. Горит вышина. Просиял небосклон. Лунным звоном вся полночь полна, Лунный звон. И воздушно, с высокой и злой высоты, На леса, на луга, на листы, на цветы, На мерцанья болот, на шуршание нив Полнолунница льёт свой колдующий мёд, И безумья струит, и взращает прилив, Заковала весь мир в голубой хоровод. О, Луна, яд твой светлый красив! Новый серп Я Новый Серп средь лунных начертаний. Подсолнечник в Июльском я саду, Лик Солнца, зачинатель мирозданий, А в ночь, меня ища, люби звезду. Я зыбь морей в немолкнущем буруне, Бездонный безызмерный небосклон, Я незабудка в Мае и в Июне, Я маковое зёрнышко, я сон. Месяц Месяц меряет недели, Изменяясь в красоте. Вот он виден еле-еле, Серповиден в высоте. Вот он серп для жатвы годный, Заострённый там внутри. Вот плывёт над бездной водной Полумесяц, – посмотри. Всё пышнее, всё светлее, Вот он встал как полный шар. Словно где-то там, алея, В круге зарева – пожар. Вот всё позже он восходит, С краю выем, убыль в нём. Чахнет бледный, грустно бродит, Опрокинут, виден днём. Меньше, тоньше, гаснет, тая. Умер. Нет нам лунных нег. Ждём. И вновь черта златая, Месяц меряет разбег. Окрайность Ты мне являешься Царевною жемчужин, Вся осиянная начальною Луной, Чей серп утонченный, взрастая, всеокружен. О, Златоокая, зачем ты не со мной? Опалы нежные я сердцем собираю, Из тайных раковин зову я жемчуга, И глянь на Море ты… Туда… В окрайность… С краю Я влаги зачерпнул, и дождь к тебе бросаю. Те брызги для тебя. Ты всё мне дорога. Но, множа говор волн, с лазурью Моря дружен, Я разлучён с Луной, и с лучшей из жемчужин. Из всех глубин
Из всех глубин собравши все жемчужности, На берегу, я думаю, один, О роковой блистательной ненужности Всех жемчугов глубин. Обрывы скал. Мой край – необитаемый. Здесь гибнут все, в прибое, корабли. И праздник дней, всегда в минутах чаемый, Всегда, навек, вдали. Лишь всплески волн, в бесчисленной повторности, Несут напев, не здесь пропевших, струн. И жемчуга горят, в своей узорности, Как сонмы мёртвых лун. |
