– Что значит «в тетрис»? – задала волнующий ее вопрос Эмо.

– Э?

– Предположу, это связано с древней историей. Один каменщик обнаружил, что камни можно складывать с нарушением горизонтальных уровней. Такая кладка была прочнее. Каменщик занимался облицовкой колодцев. Тетрис – облицовка колодцев с нарушением горизонтальных уровней.

– Откуда ты это знаешь? – спросил я.

– Почему Гор послал Торвина в тетрис? – не дала себя сбить Эмо.

– В детстве перед школой мы проходили тестирование и ждали своей очереди, там был журнал «Интересные факты», мы разглядывали картинки.

– Але, Ум, почему «в тетрис»?

– А почему «але», Эмо? Общепринятое выражение, как любит говорить Ум. Предположу, что колодец глубок, и, отправляя кого-то в тетрис, отправляют в глубокую нору.

– А, да? Как в жопу?

– Хм, да, только вежливо.

– Согласно тому же журналу «Интересные факты» ничто не имеет такую низкую стоимость владения, как вежливость, и не ценится так...

– Что, так и было написано?

– Предположу, что окончание фразы было на другой странице, но нас вызвали на тест.

– Мы помним все, что с нами было?

– Так Фикс сказал, что все испытывали подобное. Но маст только у нас, значит, это не артефакт.

– Фикс сказал, что зафиксировал внешнее проявление, схожее с нашими. Маста, кроме нас, ни у кого нет… Возможно, у Торвина. Предположу, что наше поведение не связано с мастом.

– Надеюсь, – тихо подумала Эмо, – мы не будем выглядеть как Торвин, если это артефакт.

Я сел за стол и улыбнулся Таисии, сидевшей справа.

– Как дела?

– Уф… я как будто проснулась, – сказала девушка, – и не ела месяц.

Я потянул носом… Аромат жареной картошечки с луком и укропом, заправленной соусом «зеленья». Хрустящие палочки во фритюре «Сурабхин», смесь сирени с розмарином и вишней. Голод накрыл с головой… голод по запахам, вкусам…

– Предположу, что все так накинулись на еду, чтобы заглушить потребность в сексе, – сказал Ум.

– Секс? Где? А мы? – встрепенулась Эмо.

– В правилах стоит прямой запрет на физический контакт с женщиной. Предположу, это плохо влияет на процесс обучения.

– Правила! – проворчала Эмо. – Кто читает правила?

– Мы прочитали. Предположу, что все.

Все ели, смотрели в тарелки и ели, я тоже смотрел в тарелку и ел. Периферийным зрением Фикс фиксировал Таисию, но не передавал сигнал Эмо. Эмо сосредоточилась на вкусах, запахи Фикс ей тоже не передавал. Молча разошлись по комнатам.

Ланд назвал этот режим – легкость. В комнате появились тренажеры, на которых я должен выполнить упражнения за определенные промежутки времени, плюс отвечать на вопросы Ланда по пройденному материалу. Сначала по темам предмета, предметам, тренажерам. Я не успевал даже сам с собою общаться.

– Тридцать минут, – отсчитал таймер Ланд. – Десять минут – расслабление, начинаем с мышц черепа, десять минут – растяжка.

Через два часа Эмо клюнула и пошла спать, заниматься резко стало тяжелее, что заметил Ланд и предложил передохнуть.

В ванне я чуть не уснул. Точнее, я уснул, а Ланд спустил воду, поэтому чисто с технической точки зрения я спал в ванне, да и… я спал в ванне.

– Гор! – Нежный голос зовет… – Гор!

– Да, дорогая.

– Горький!

– А! Что?

– На занятия!

Я спал в ванне, которая появилась, как и все другие появляющиеся из стен и пола предметы, в центре комнаты. В ванне я спал, конечно, голый, а Сейла, стоящая в дверях, мне-то хорошо была видна. Я сел, разминая затекшее тело. Ванна – не лучшее место для сна, даже анатомическая марсианская ванна с джакузи.

– Через пять минут занятия, – выделяя каждое слово и смотря прямо в глаза, сказала Сейла.

– Кто тебя просил читать эти чертовы правила? – шипела Эмо.

– Конечно, Сейла, я мигом оденусь. – Я подскочил из ванны, пошел к шкафу в стене.

Трусы, майка, носки… штаны, рубаха. Развернулся к ожидавшей девушке. Уперев руки в бока, она смотрела.

– Ой, сейчас. – Снял все и надел тренировочный костюм. – Все, готов.

Вчера я, когда мог, жаловался Ланду, что его легкий режим не то чтобы совсем легкий, судя по тому, как гоняла нас Сейла без всяких тренажеров. Я всегда говорил, что один человек всегда может довести другого человека до состояния нестояния лучше, чем что-либо.

Это был самый длинный самый короткий день – так обозначила его Эмо, и я согласился и даже не дал с ней поспорить Уму, что так не бывает. Бывает. Сегодня, например. К концу дня девушки в соблазнительно обтягивающих костюмах меня интересовали чуть больше, чем никак. Я бы даже ванну сейчас с ними принял, и да – да восторжествует жизнь.

– Чертовы правила! Скажи мне, Ум, тебе же известно, что правила нарушают? – спросила Эмо… и уснула.

– Предположу, что завтра наше занятие, и хорошо бы прочитать лекцию о том, как переводить сильное психоэмоциональное состояние в полезный вид деятельности.

– В секс, например.

– В усиленную учебу, я имел в виду!

– Да ладно, Ум, чего кипятишься? Полностью разделяю твою точку зрения: учиться, учиться и учиться.

– Я понял! – сказал Ум, успокаиваясь. – Чертовы правила.

– Че ты сказал?

– Правила нарушать неправильно!

Со своим Умом я полностью согласен, поэтому мы и принялись изучать тему психоэмоционального регулирования. На эту тему оказалось очень много материалов, видимо, вопросы регулирования часто и давно вставали и решались.

Тема изобиловала как теорией, так и практикой. Но, что самое главное, помогала. О чем в конце занятия мне сообщил Баламут и подтвердили Фикс с Эмо.

Следующий день – занятия Торвина. Его неподвижность вкупе с монотонным голосом плюс сам предмет – поток сознания – вводили в состояние отупления. При этом слова по отдельности понятны, а вот вместе – полная ерунда. При этом эта полная ерунда собиралась в логические цепочки, но логика ускользала от меня, да и от Ума. Эмо хихикала, утверждая, что все, конечно, так и есть, более того, она это все и так видела.

С учетом того, что Эмо была замечена в фантазировании, но не замечена во лжи, это наводило на невеселые мысли о несправедливости бытия. Ум добил тем, что ложь – это атрибут ума. Короче, поток сознания я знал, но не понимал. На вопросы Торвина отвечал верно, но неправильно. Притом что Баламут отвечал полную хрень, а Торвин ему одобрительно кивал. Это единственное движение, что позволял себе Торвин.

Когда отвечал я, Торвин задавал следующий вопрос. Когда отвечал Баламут – Торвин говорил «правильно» и кивал своим капюшоном. Девчонок так вообще не спрашивал, зато они кивали, когда отвечал Баламут. Но что окончательно выбило во мне все – это когда я задумался, что ответить, и пока я молчал, Торвин сказал «верно» и кивнул. Повторное молчание такого результата не дало.

Ланд тестировал меня на знание потока сознания, утверждал, что все верно.

– Бездушная железяка, – фыркала Эмо.

Слово «артефакт» произошло от «арт» – искусственное, «факт» – сделанное, искусственно сделанное. И в этом смысле артефакт – все, что нас окружает. Предмет артефакторики вел Баламут, и на мой вопрос: «Можно ли самого Баламута назвать артефактом?» он ответил, что ороков – в каком-то смысле можно, конкретно его, Баламута, – нет.

Баламут свой предмет вел незатейливо, показывал картинки, рассказывал свойства.

В настоящее время артефактом зовется предмет, чье воздействие на окружение фиксируется, но не может быть объяснено наукой. Предметы, чье воздействие имеется, но не фиксируется и не может быть подтверждено, никак не называются, так как их нет. Артефактов не очень много, но мы все никак не могли добраться до маса и его разновидности маста.