– Сюда синяя тварь не залезет, а остальные – ерунда.

Да, это правда, синяя тварь меня раздражала своей живучестью. Нет, не так, полно тварей и более живучих, но эти нападают на нас с завидной регулярностью.

– Лом! – крикнул я – крик потонул в скрежете металла.

– Чего? – все же услышал я голос зама.

– Ты где? Что там? Выход в черепаху как?

Я старался уловить мгновения затишья между скрипами железа, получалось так себе, но ответ я все же получил и даже полный.

– Пятый выход! Три стрелка, Маут. Площадка – выход. Черепаха. Зазор есть. Дверь.

– Ник? – так и не поняв сказанного, спросил у рядом стоявшего аналитика.

– Перед Ломом четверо: три стрелка и Маут. На входной площадке – она больше, там три человека поместится. Черепаху, видимо, уже сдвинуло. Чтобы закрыть дверь, надо двоих убрать с площадки.

– Стрелков – в черепаху, с Маутом поместятся, дверь закрыть! – проорал я, вплетая голос в общий шум.

– Может, и Маута в черепаху? – спросил Ник.

– Не знаю, Ник, проще оставить здесь.

– Математическое поле кризиса соответствует модели персонального листа ответственности, – заговорил Ник, выдавая нервозность.

Когда Ник терял спокойствие, то проявлял свою истинную суть – аналитик данных. Я всегда считал, что это специфическое состояние мозга – восприятие мира через математические модели. Когда Ник спокоен, он способен свою речь пропускать через фильтр, делая ее понятной для не столь умных, вроде меня. От него я третий раз слышу подобное, первый раз – когда сарпа сбежала, а отряд нервничал; второй раз – через пару дней после этого. Я специально попросил его:

– Ник! Что случилось? Попроще объясни!

– Принципы фундаментального распределения вероятностей, не интегрированные.

– Ник!

– Я стараюсь, Гор, но вероятность нахождения нас в этом мире равна нулю.

– Значит, вероятность нашего выживания – единица.

– Че это? – опешил аналитик.

– Если нас здесь нет, но мы еще живы. – Я повернулся, чтобы посмотреть на аналитика.

Миг назад часть башни со скрежетом и визгом снесло, стало светлее, холоднее. Можно увидеть лицо аналитика и Сейлы, глаза Ника были полны непонимания, глаза Сейлы – офигевания и охреневания. Да, точно, полного охреневания.

Я улыбнулся во весь рот. Мое лицо с такой улыбкой – очень доброе, не очень умное, очень милое и не очень располагающее к общению. Это такое специальное выражение для прекращения общения, которое я применяю, когда этого общения не избежать. Оно вносит свою изюминку, сюрреализм и полную шизу. Так могу только я и Петр Блад, легендарный основатель ятори, – я с него и учился. Самое интересное, именно его протекция сделала меня командиром, как раз после того, как я ему улыбнулся… Он тогда сказал, что командиры мрут, как мухи, и предложил мне стать командиром. Если бы я его плохо знал, подумал бы, что он мне желает зла, но я-то знаю, он всем желает зла одинаково.

Дальше был скрип, самый сильный. Стойка крепления на анкеры к первому уровню попыталась оторваться, ибо загнуться не могла из-за своей формы – двутавра, сотого, но анкеры, видимо, были другого мнения и выдержали, а стойка зазвенела от напряжения, как язычок варгана.

Биение пошло по всей оставшейся части башни. Многотонные камни дрожали. Люди внутри, ощущая себя песчинкой на теле чихающего великана, испытывали тот древний ужас, что испытывала первая тварь, получившая в подарок способность испытывать страх и его испытавшая. Не знаю, что испытывала та тварь, но я испытал всю гамму чувств от восторженного страха до ужаса поглощения.

Звон нарастал, уже перейдя в состояние, когда его не слышит ухо, но тело ощущает. Блоки первого уровня пришли в движение, стремясь стать ближе друг к другу и убрать все пустоты занятого нами коридора. Невидимым обручем сжималась башня. Металлическую часть второго и третьего уровня давно унесло, стойки вырвало. Все это должно было сделать ночь светлее, но становилось только темнее. Притом что ветер не ощущался, я различал в этом темно-сером сумраке движение. Это движение забирало свет так, что я даже не видел свои руки, поднятые в тщетной попытке удержать сдавливающие камни. Впрочем, руки уже не нужны, камни подобрались к плечам. Наплечник – единая пластина – надежно удерживал камни, или камни надежно зафиксировали наплечник. Это с какой стороны посмотреть… Если бы было возможно смотреть. Тьма проникла в глаза и мысли, в уши и ощущения. Тьма принесла облегчение, отстранив накатывающий ужас перед перспективой быть раздавленным.

Если бы мозги, или что там, могли сейчас рассуждать, они бы непременно пришли к выводу, что я мертв, а потому резкое включение света и яркая вспышка не произвели бы никакого эффекта, что, впрочем, и случилось. Резко стало светло до боли в глазах, ни закрытые века, ни ладони не помогали. Свет отыгрался за все время своего отсутствия.

В просветленной тишине я услышал только свое дыхание, сопение Ника и неровные всхлипывания Сейлы. Многие теории посмертной жизни гласят, что нас после всего ждет пустота и медленное растворение в небытии, когда мы сгораем от ужаса за свои ошибки и миг растягивается до вечности. Нет, я-то знаю, живое – не мертвое, мертвое – не живое.

Свет померк и исчез так же быстро. Я успел только сделать вдох этого светящегося воздуха, сохраняя свет внутри себя. Тьма – часть вторая, заключительная, по-видимому, сейчас камни… или сомкнутся, или нет. А вот страх исчез, возможно, это свет, что я вобрал в себя, или просто все ресурсы, имеющиеся у меня для ощущения страха, кончились, так называемое состояние – перегорел. Когда эмоции отсутствуют и разумная часть, не подгоняемая эмоциональной, замирает, ибо цели и задачи, не окрашенные гормонами, не светят и не греют. Остаются только крайние условия – последний инстинкт, заложенный в самую глубину: инстинкт выживания. Но даже он без силы эмоций только чуть-чуть сподвигнет к размышлению и выполнению главной задачи – выжить.

Так сложились камни, наплечник резко выгнулся дугой, чуть не срезав мне голову. Плечи вжало в тело, и все замерло, закончившись. Нет, бздынь – лопнул металл наплечника, и я инстинктивно повернулся боком, обдирая плечи о сдвигающиеся камни, – выдох.

Вдохнул свет и выдохнул свет. Все закончилось. Серая мгла светлеет, я шаг за шагом продираюсь к выходу, не могу даже вдохнуть полной грудью, нет для этого места.

Ник и Сейла меньше меня, стоит переживать за Лома, если бы для этого остались силы. Вылез и осмотрелся. Ураган удалялся медленно, становясь сильнее, прошелся по нам и крепости. Соседняя башня почти целая, то есть в том виде, в каком уже была, – разрушенном.

Наша башня… Я взобрался наверх… наверх первого уровня. Плита перекрытия осталась только над нами, над тем местом, где стояли я и… Видимо, из-за того, что к плите никаких стоек не крепилось, можно сказать… Я прошелся – коридор сжался не везде, разве что нет ни Лома, ни Маута, ни Элифа… Остальные в прострации, оглушенные или ошарашенные, смотрят на меня и не видят. За мной поднялся Ник. Вот она, мощь разума. Он выглядит лучше всех.

– Поле ожиданий интегральных событий…

– Ник!

– Это гадаж, Гор, полный гадаж. – Он указал на крепость. По развалинам крепости ползали твари.

Что-то неприятное… Надежда – а вдруг портальная секция уцелела? Ее не так просто разрушить. Главное, чтобы уцелел обратный принимающий контур и маг портала.

От крепости в сторону леса устремилась стая павианов, небольшая, голов пятьдесят.

– Нашествие закончилось, – констатировал Ник потухшим голосом.

– Ник, посчитать людей. Анализ и рекомендации, – попытался я командным голосом вывести аналитика из… в общем, привести в чувства. – Ник!

– Да. Понял, сейчас.

Понадобилось четверть часа, чтобы всех достать, привести в чувства… познакомиться.

– Меня зовут Гор, я командир сводного отряда ятори, в который вы входите с этого момента и до момента проверки портальной секции. После этого будем решать, что дальше. Это Ник – отрядный аналитик. Сейла – мой заместитель. Дальше слева направо представиться – позывные и оружие.