Санкт-Петербург

Михайловский дворец

Свет, помня, что графиня Вавилова — дочь декабриста, совсем упустил из внимания личность её матери — Эмилии Вавиловой, в девичестве Шернваль. Когда-то новость об этом браке гремела во всех салонах — Вавилова не хотели отдавать шведке, а после и род Шернваль захотел забрать дочь из семьи декабриста.

Но, что более интересно, по матери Елизавета являлась племянницей самой Авроры Карамзиной (а до того — Демидовой) — знаменитой красавицы и светской львицы, фрейлины и статс-дамы, оставившей Россию после смерти второго супруга. Осознание этого факта, вероятно, сведёт свет с ума, ведь, если Лизавета действительно дочь своей матери, то она унаследовала хотя бы часть её и тётушкиной красоты. Впрочем, тот факт, что графиня Вавилова предпочитала скрывать внешность, только лишь подпитывал разного рода сплетни.

Из выпуска еженедельного петербургского фельетона:

«…Небезызвѣстная особа поразили свѣтъ сотканнымъ самимъ Викторомъ Франкенштейномъ нарядомъ, однако же не изъ-за того ли сударыня изволили строить вокругъ себя этотъ fleur mystérieuse, если не изъ желанія скрыть ​черкесскіе​ корни?…»

Примерно такие сплетни гуляли по салонам. Демид же в это не верил, он прекрасно знал нрав горцев и не сомневался: будь Лизавета хоть на толику черкесской, её бы выкрали из поместья Мирюхиных и воспитали в семье предполагаемой матери, чего уж говорить о том, что над родом Вавиловых повис бы не эфемерный «злой рок», а самая настоящая кровная месть. В этой «теории» и без того было множество несостыковок, но свет хлебом не корми — дай придумать очередную небылицу.

Впрочем, Лизавета беззаботно прогуливалась по гостевой с кузеном и, вероятно, не знала об этих слухах, а тот факт, что оба они предпочли беседовать на шведском, не позволил большей части присутствующих понять их семейного разговора. Хотя Демид всё ещё оставался на мнении, что где-где, а в Кружке Елены Павловны сплетни зарождались редко, а то и никогда.

— Князь, — рядом встал Лев Толстой.

— Граф, — кивнул Демид. Впервые к этому человеку он чувствовал некоторую неприязнь, но понимал беспочвенность этого и природу — он просто-напросто ревновал.

— Вы привели нашу чудесную Лизу. Как она?

— Не изволил интересоваться.

— Полагаю, Демидов увел её у вас со свойственной ему бесцеремонностью.

— Не без этого.

— Учтите, графиня будет нарасхват, её присутствия ждут чуть ли не за каждым столом сегодня — и ваша тётушка тому главная причина.

— Не сомневаюсь.

— А если вас смущает наше с графиней старое знакомство…

— Не смущает, — отрезал Демид.

— Ну что ж, я всё равно предпочту уточнить, что не имею к графине никаких романтических интересов — мне того не позволяет совесть. Не знай я её, возможно, смел бы на что-то надеяться, но я, к своему счастью, знаю, а потому моя любовь к Елизавете Владимировне сугубо платоническая и, я бы даже сказал, возвышенная. Её разум кажется мне редчайшим сокровищем, и я восторгаюсь им с момента нашего знакомства. Иногда люди рождаются с природной мудростью и повышенной чуткостью ко всему сущему, словно бы поцелованные Богом.

— Не могу не согласиться, — кивнул Демид. — Определённые размышления графини нельзя назвать обыденными.

— Вы, я заметил, влюблены в неё, — не спросил — утвердил Лев Николаевич. — Не смотрите на меня так, это не столь очевидно, я просто прекрасно понимаю это чувство, да и с вами знаком довольно, чтобы заметить некоторое изменение в ваших глазах.

— В вас говорит писательское начало, — отшутился Демид.

— Обычная человеческая наблюдательность. Ну и, конечно, наша с вами долгая дружба.

— Пошёл ты, — шикнул на него Демид, разбив весь образ светского разговора. — Зачем только приехал? Донимать меня?

— С превеликим удовольствием, я бы и Пашу подонимал, но вот — взял себе Лизу щитом — как чувствовал. Но ты не переживай — уеду я скоро. Мерзкое местечко!

— Помяни моё слово, такими темпами в любом месте своего обитания ты будешь слыть городским сумасшедшим.

— Изволь… согласиться. В этом обществе сумасшедший — всё равно что здравомыслящий. А насчёт Лизы… Уверен, со временем вы найдёте общий язык.

— Она замужем.

— Это обстоятельство однажды изменится.

Демид посмотрел на Льва с некоторым сомнением. Никто из них не отличался тёплым отношением к Фёдору, и всё же прочить ему скорую смерть Демиду казалось противоестественным. Впрочем, это не отменяло того, что он не желал ему и выздоровления.

— Я повыспрашивал — Фёдор одной ногой в могиле, другой — полоумный.

— Полоумный?

— Да, ходят разговоры, что он как малое дитя: ходит под себя, слюни пускает. Впрочем, может, только слухи.

— Ужасное существование.

— Едва ли он это осознаёт.

— Кто знает…

— Друзья мои, — к ним, наконец, подошёл Павел Демидов с Лизой, — и вы тут, Лев Николаевич! Рад видеть. Уже промыли мне кости?

— Не тратили время, — хмыкнул Толстой. — Дорогая Лиза, как вам общество нашего Павла? Уже наскучило?

— Наш разговор был довольно занимательным, — не согласилась Елизавета Владимировна, — кузен рассказал мне о тётушке и о моих бабушке и дедушке по маминой линии.

— Кузен? — удивился Лев, но быстро представил что-то в уме. — Ах, да. Так любопытно иногда складывается! Смотрите, выходит, наша троица — и все как-то связаны с Лизаветой Владимировной. Занимательно!

— А вы как? — удивился Павел.

— Знавались ещё во временно моей службы на Кавказе. Демид же, полагаю, познакомился здесь, в Петербурге?

— Мы с князем встретились в дне пути от Петербурга, — сообщила графиня. До этого момента Демид не был уверен — узнала ли она его с той встречи.

— Вот оно как… Интересно всё же складывается, — снова проговорил Лев и после, завидев Катерину Тютчеву, поплыл к ней. — Я вас оставлю…

— Признаюсь, у меня пренеприятнейшее ощущение, что я теряю в вашей — несомненно приятной, но всё же! — компании время, — вздохнула графиня. — У меня на этот вечер были деловые планы.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Какие же, дорогая кузина?

— Думала поспрашивать о проектах земских школ и больниц. Знаете, оказалось, в моих имениях такого вовсе не водится — думаю исправить.

— Школами у нас Лев интересуется, — Демид осмотрелся. — Он хочет открыть несколько для крестьян, но всё не соберётся — разрабатывает образовательную программу.

— Правда? Такое хорошее дело, однако.

— Вы можете поговорить с Безруковым на этот счёт. Правда, на подобного рода мероприятиях он редко бывает, чаще на увеселительных приёмах… Отец его человек большого ума, покровительствует множеству институтов, под их началом, обыкновенно, воспитываются и учителя.

— А врачей обучают как раз на средства Подземельного, их часто можно встретить вместе … — добавил Павел.

— Безруков и Подземельный? — удивилась графиня.

— Они вам знакомы?

— Не мне, но они с мужем имели некоторые дела, кои смогут сыграть в этом вопросе мне на руку…

Демида всего передёрнуло от слова «муж». Нет, решительно невозможно терпеть этот факт!

— Где, говорите, я смогу с ними встретиться?

— Безруков планирует приём, кажется, на следующей неделе? — Павел посмотрел на Демида.

— Да, полагаю.

— Нет-нет, не думаю, что я буду среди приглашённых. Они с Фёдором закончили… так скажем — не на очень хорошей ноте.

— Я сопровожу вас, — тут же вызвался Демид. — Полагаю, вы не горите желанием ходить по светским мероприятиям в надежде поймать кого-то из них? Поэтому, не стоит откладывать — на собственном приёме хотя бы Безруков, но точно изволит быть.

Демид едва смог скрыть воодушевление. Обстоятельства складывались как нельзя лучше.

Санкт-Петербург