— Если вопрос в финансах, то, насколько я знаю, у вас сотни душ без дела — продайте, — продолжал предлагать варианты Безруков.

— Я не хочу никого продавать, а, скорее наоборот, больше заинтересована в покупке крепостных. Именно для них мне и нужны учебные заведения — хочу, чтобы они, когда отменят крепостное право — а его отменят — смогли без труда найти себе дело и влиться в общество.

Безруков не сильно поверил моим словам, впрочем, ему было всё равно, ведь купчая на усадьбу уже у него. Подземельный, казалось, и вовсе ни в чём не заинтересован.

— Я хочу, чтобы вы настроили своих отцов в мою пользу, а также, чтобы ряд специалистов из ваших институтов были насильственно направленны в подчинённые мне провинции. Если бы вопрос стоял в деньгах, это бы не стало проблемой, но никто не захочет работать земским доктором или учителям, имея альтернативу.

— Альтернативы у них не будет, — кивнул Безруков. — В этом нет проблемы. Если это дворяне — после учёбы они распределяются кто куда, а те, что побогаче — возвращаются к родителям. Бывает, учатся и крепостные — те прямиком к хозяевам. Можем определить на учёбу и ваших — не желаете, ваше сиятельство?

— Желаю, но, вы и сами знаете, отправить кого-то на учёбу в один из ваших институтов я могла бы и без протекции. А вот заманить кого-то на службу к себе — это уже сложнее, тем более такие вопросы непросто решать женщине.

— С вашей хваткой, уверен, никто не будет обращать внимание на этот маленький недостаток, — Безруков улыбнулся, прекрасна зная, что слова его прозвучали грубо, но будучи довольным тем, как он эту грубость обставил.

— Ну что вы, в бытности женщины нет недостатков, а вот в мужском обществе — полно. Потому я и обращаюсь к вам — мужчина с мужчиной найдёт общий язык, не так ли?

Подземельный хохотнул:

— Фёдор, определённо, не справился бы в вами. Едва ли ему подошла бы хоть какая женщина, обладающая мозгами.

— Всякий человек обладает мозгами, вам ли не знать?

— Разве что кроме мёртвого, — он почесал подбородок, — в институтах подобных мёртвых навалом.

— А мозги — по колбам, — кивнула. — Понимаю — наука, — хотя, к слову, я лукавила — подобных варварств наотрез не понимаю. Кажется, вполне можно найти другие способы изучения человека, кроме как разворовывать его тело после смерти. И ладно, если несчастный завещал себя науке, так нередко трупы просто выкупают за неимением у оных родственников, или же тела и вовсе могут принадлежать крепостным — и, поговаривают, есть случаи вскрытий заживо.

Впрочем, не о том сейчас надо думать.

— Олег, предоставь, будь добр, господам общий план, — на стол тут же легка исписанная бумага, рядом — карта. Лара тем временем добавила в наши чашки чай. — Здесь помечены все земли Вавиловых, они разделены на фрагменты, видите? Надлежит в каждый из этих фрагментов определить по лекарю, который, в свою очередь, возьмёт себе учеников и помощников из ближайших поселений. Таким образом, отслужив у меня не менее трёх лет, каждый из присланных вами специалистов, помимо ежемесячного жалования и содержания, получит выплату — по тысяче рублей за каждый год.

— Недурно, — покивал Безруков.

— Такие деньги, сами понимаете, не за просто так — выучить себе замену они не просто должны — обязаны. Выплата будет происходить после каждого ежегодного экзамена учащихся. Как вы понимаете, эта система — вне институтской. Как должно обучать — я не имею никакого понятия, а потому вверяю это вам. С моей стороны вашим отцам будут предоставлены территории — в вечное пользование без взимания платы, однако до тех пор, пока действуют училища. Сами же они будут принадлежать им — в рамках выполнения нашего договора.

— Присутствует ли у вас это предложение на бумаге — подробно описанное? — на удивление, что Безруков, что Подземельный, в сущности безалаберные, в течение разговора становились всё собраннее, пока не предстали передо мной заинтересованными — а главное сведущими в вопросе — дельцами.

— В нескольких экземплярах, господа, — улыбнулась, довольная. — Как и полные расчёты, списки необходимых специалистов и прочие подробности.

— Запомнил? — хором проговорили Безруков и Подземельный, обращаясь к своим поверенным.

— Да-с, — ответили те.

— Что же… Мы, конечно же, проведём собственные расчёты и направим всё вам, — Безруков встал, за ним и Степан Андреич, и я. — Не смеем вас задерживать. У такой деятельной особы, полагаю-с, ещё немало дел.

— Ну что вы…

— Думаю, ваше сиятельство, вы и сами всё понимаете, но напомню, что наши отцы не должны ничего знать о проигранных имениях.

— Конечно, вы можете на меня положиться, — кивнула. — Мы с вами встретились на одном из приёмов, и я поспешила сообщить вам об этой сделке, в коей вы, в силу, конечно же, наследственной предприимчивости, тут же увидели потенциал.

— Опасная вы женщина, Лизавета Владимировна, — восхитился Безруков.

— Стараюсь, — присела в реверансе. Гости откланялись, а я, наконец, смогла расслабиться и вернулась в кресло. — Фу-уф… Не думалось мне, что всё пройдёт так гладко. А они не такие уж и бездельники, не так ли? — посмотрела на Мирона. Он кивнул.

— Ваше сиятельство, не стоило ли придержать купчие? — Олег принялся складывать документы. — Вдруг обманут?

— Это будет на их совести — не на моей. Мы просто найдём другие способы для воплощения наших планов. Так и так — я избавилась от грязного имущества: нажитое картами — нажитое грехом.

Санкт-Петербург

Лизавета отказывала Демиду в прогулках под всякими предлогами — и всё уважительными. Он бы подумал, что графиня не хочет его компании, однако знал, что она, деятельная особа, в действительности всегда находит какие-то дела. Впрочем, одно другого не отменяет, не от того ли она находит эти самые дела, что видеть князя не желает?

Однако, виделись. Демид заприметил, что Кружок графиня посещает исправно, исправно находит компанию и исправно решает важные — мужские, на его взгляд — вопросы.

Также исправно она беседовала и с ним — но всё это были какие-то нервные беседы. Открытой неприязни к Демиду графиня боле не выказывала, но они никак не сходились в вопросе защиты отечества. Лизавета не принимала никакого рода доводы о доблести и возвышенности такого дела как служба, нередко даже посмеиваясь над Демидом:

— Высокое дело? Вы словно и не служили, а знаете об этом только из романов.

Демида это, конечно, задевало. Он никак не мог придумать аргумент, да такой, чтобы графиня его безоговорочно приняла. Как запросто она с ним расправлялась! Он и сам начал верить в то, что романтизирует войну… С другой стороны, а как иначе? Разве не романтизация толкает людей на подвиги? Без этого не было бы героев.

— Героев? — графиня проговаривала это всегда в одной и той же — уничижительной — интонации. — Героев, — повторяла, а после раздавался смешок. — И в чём же — героев? И для кого? У вас свои — у них свои. Каждый сам себе герой, каждый друг другу — монстр. Глупость какая!

Вот найти бы, что сказать! Демид не отличался и крупицей Лизаветиного красноречия! Женщины! Они всегда многословны…

— Конечно, а ещё я слишком юна, чтобы понимать, — передразнивала та самая «многословная женщина».

Демид не находился с ответом. Разве что в голове пролетала фраза: «А я уже стар и разум мой закостенел,» — и всё с её подачи!

Закостенелый разум, впрочем, тоже нужно было проветривать, и Демид нередко захаживал в казармы. Хоть и отставной, но когда-то офицер, герой крымской войны, он был там желанным гостем и мог позволить себе поваляться с рекрутами в пыли. В этот период в казармах лейб-гвардии находились не только гвардейцы, но и возможные кандидаты, а также петербуржцы или крепостные, только подавшиеся (или продавшиеся) служить.

В казармах он и узнавал последние новости с фронта: «наши потеснили», «наших потеснили», «взяли», «отдали». Всё рассказывалось очень живо, и Демид вдруг стал замечать, в какие момент рассказчик приукрашивает или же намеренно выставляет их сторону в героическом свете, демонизируя врага. Он, будучи опытным военным, выхватывал несостыковки, сопоставлял места «жестоких сражений» с картами местности и вдруг обнаруживал там мирные аулы. Впрочем, он мог ошибаться, не знает же он карты наизусть? Да и всякий аул в перспективе — военное подразделение, не так ли? А может, рассказчик попался паршивый… Это всё посеянное Лизаветой зерно — разрастается и цветёт.