Не о том были мои печали, но о чём именно — даже себе признаться стыдно.

Дамы остались на ночь — всё в той же гостиной, не пожелав расходиться по выделенным покоям. Я тоже решила их не покидать — мы рисовали, декламировали стихи и даже пели. Неудобных тем больше не поднималось и, по правде, я даже была немного счастлива в их компании.

Санкт-Петербург

Михайловский дворец

Слухи о том, что графиня ищет встречи с Шереметевым, застали Демида врасплох. Обратная ситуация была ему хорошо знакома — о жаждущих встречи с Лизаветой Вавиловой он знал, более того — всех поимённо. А вот чтобы сама графиня… После Безрукова и Подземельного это был первый случай. Впрочем, едва ли до него доходят все новости о графине.

Ладно-ладно, зачем себя обманывать? Он старался — всё для того делал, — чтобы никакие сведения о графине мимо него не проходили.

Но что за дела у неё с Шереметевым? В их многочисленных разговорах Лизавета ни разу не упоминала о нём. Может, Лев в курсе?

Господи, ну не будет же Демид спрашивать о таком?

Он встрепенулся, стоило дверям гостиной вновь открыться. Графиня вошла свойственным ей быстрым шагом, к ней тут же поспешил Безруков, с недавних пор ставший завсегдатаем «Кружка». Они о чём-то поговорили, точнее — говорил Безруков, а Лизавета кивала, сосредоточенно слушая.

Демид наблюдал за ними, вылавливая каждое движение. О чём их беседа? Какие у них общие дела? И насколько глупо с его стороны будет вернуться к дуэлям?

Безруков что-то сказал, отчего Лизавета встрепенулась. Даже не видя лица, Демид мог понять её эмоции — сейчас она обрадовалась. Снова закивала, что-то сказала. Безруков улыбнулся и отрывисто поклонился.

Демид не стал и дальше молча наблюдать, пошёл навстречу графине.

— Ваша светлость, — короткий реверанс — и она уже выискивала кого-то в зале.

— Рад видеть вас. Кого-то ищите?

— Дмитрий Николаевич собирались присутствовать сегодня. Мы договорились о встрече.

— Кажется, Шереметев всё ещё не прибыли…

— Как жаль.

— Позволите скрасить ваше ожидание?

— Вы же знаете, ваша светлость, я всегда рада вашей компании.

— Приятно слышать.

— Помните тех крепостных, что вы подарили мне? — Демид встрепенулся — почему графиня вдруг заговорила об этом? — Часть из них — из Шереметьевских владений.

— Потому вы ищите встречу с ним? — графиня кивнула. — Расскажете подробнее?

Она шагнула чуть ближе и понизила голос.

— В Троицком есть хорошие кружевницы. Я хочу выкупить их и открыть производство, — разрази Демида молния — прямо здесь и сейчас, это было бы не так сокрушительно, как пронзившие его насквозь завораживающие интонации. И без того обычно тихий, сейчас голос графини звучал преступно интимно.

— Зачем же вам это? — он взял себя в руки. — Разве вам недостаточно средств? Я могу помочь…

— Ну что вы, ваша светлость! — её голос резко повысился. — Вы и так слишком добры ко мне. Дело не в прибыли: я хочу преумножить рабочие места для крестьян — это хороший способ и доброе дело.

Демид всмотрелся в вуаль. Он уже привык к ней, и прекрасно видел лицо графини. Иногда, когда свет падал по-особенному, вуаль и вовсе не могла ничего скрыть. Впрочем, оставалась надежда, что так казалось только ему — Демиду и думать не хотелось, что другие, как и он, могли разглядеть чарующие черты Лизаветы и также, как и он, бесстыдно вглядываться в её лицо сквозь кружева, способные удивить даже самых заядлых парижских модниц.

— Что-то случилось? — смутилась графиня столь пристальному вниманию.

— Нет… всего лишь восхищаюсь вашим сиятельством.

— Подобные шутки несколько неуместны…

— Я вовсе не шучу.

— Прибыли граф Шереметев, — раздалось по залу. Это тут же — к разочарованию Демида — отвлекло графиню.

— Проводите меня? — попросила она вдруг. — Их сиятельство предупреждён обо мне.

— Идёмте, — не смог отказать Демид. Впрочем, Шереметева тут же заняли, и Лизавета изволила пройти с князем пару кругов по залу.

— Ваша светлость, позволите спросить?

— Спрашивайте, — Демид постарался ничем не выдать удивление.

— Ваше финансовое положение бедственно?

Он закашлялся.

— С чего… с чего вы это взяли? — странный вопрос, ведь пару месяцев назад он подарил ей состояние среднего помещика… Кажется, это была месть, ведь он и сам не боле чем пять минут назад спросил у неё о том же самом.

— Ваша одежда. Вы вечно в военном, неужели у вас нет ничего иного?

Прямолинейность смутила — едва ли подобные разговоры можно было назвать вежливыми. С другой стороны, Демид даже порадовался — словно бы они стали ближе, раз графиня позволила себе подобное. Но, помнится, ещё на первом приёме она спрашивала про мундир…

— Так что же? — Лизавету вовсе не волновало его многозначительное молчание — она хотела услышать ответ.

— Привык.

Другого объяснения у него не было.

— Дурная привычка.

— Ваше сиятельство! — на этот раз он не стал сносить грубость.

— Вам известно моё отношение к подобному, — она нарочито явственно качнула головой, словно окидывая его взглядом. — И, кажется, в какой-то мере вы поняли меня, и, быть может, разделили моё мнение. Посему считаю себя обязанной выразить отношение и к вашему внешнему виду — вы уже не на фронте, более того — вы в отставке и на вас нет обязанности носить мундир, а значит, появляться в нём всегда и везде — попросту дурной тон.

— И что же? Неужели вы переживаете о моём честном имени? — он улыбнулся. Слова графини его совсем не обидели.

— Ваше честное имя безукоризненно независимо от мундира — от клейма оловянного солдатика вам не избавиться.

— О, так вы в курсе?

— Не по собственному желанию, — она пожала плечами. — Понимаю, как звучат мои слова — я не в праве иметь по поводу вашего внешнего вида никакого мнения, но, — её голос дрогнул, — мы с вами видимся довольно часто, смею предположить, что между нами сложились некоторые, может быть даже дружеские, отношения… — тут Демид едва сдержался, чтобы не расплыться в широкой, излишне довольной, улыбке. Впрочем, он всё ещё не понимал, отчего голос графини звучит так взволнованно.

— Определённо, Лизавета Владимировна, вы мне хороший друг, — кивнул.

— Рада слышать…

— Так к чему вы — всё-таки — ведёте? Поделитесь.

— Ваш мундир, — она замолчала на секунду, словно бы не хотела делиться, — неизменно возвращает меня к тяжёлым воспоминаниям. Это значительно омрачает наши встречи, — и, прежде чем Демид нашёлся хоть с каким-то ответом, вдруг сказала: — Граф освободились. Пойдёмте.

Демид нахмурился, смотря вслед поспешившей к Шереметеву графине. Она обернулась на него, как бы поторапливая, и в два шага он оказался рядом — если повезёт, в этот раз она не станет прогонять его, как только он выполнит «миссию».

Санкт-Петербург

Поместье Вавиловых

Трудно было сказать, что нашло на меня в тот вечер, когда я — сумасшедшая — столь сильно преступила границы нашего с князем общения. Сделать замечание мундиру? Да будь он хотя бы на каплю более скверного характера — поднял бы такой скандал, что я бы не отмылась. Мундир — честь всякого военного, а я — как посмела только! — приравняла его ношение к бедности.

Конечно, я знала, что князь не беден — это очевидно даже если забыть о его щедром подарке. И всё же…

Терпеть мундир у себя под носом становилось всё невыносимее. Казалось, он стал причиной возвращения кошмаров — я начинала сходить с ума. Добрые чувства к князю смешивались с удушающей ненавистью, его вежливые улыбки отражались в моём сознании хищным оскалом. Стоило ему занести руку — независимо от причины — я представляла в ней окровавленный штык.

И всё из-за этого мундира. Проклятого мундира!

Ненавижу.

Как я их ненавижу!

Я истощала себя делами, заботами, лишь бы спать без снов, но стоило мне закрыть глаза, я возвращалась туда…