Август двигался аккуратно. Как всегда. Но шаг за шагом он выстраивал новое направление — и для себя, и для своих близких. Это уже было не бегство от прошлого. Это было вхождение в следующую лигу. Мягкое, но с полной концентрацией.

Тем временем Савва выступал на мероприятии, где собралось около тридцати человек — стартаперы, аналитики, представители банков. Среди них — молодой технический директор Palantir, парень с идеей «разоблачить будущее через данные», к которому Савва прислушался особенно внимательно. Там же был один из советников фонда, финансировавшего Tesla — ещё «авантюру с батарейками», как говорили тогда. В кулуарах говорили о цифровой идентичности, прозрачности рынков и «будущем без границ» — иронично, ведь за окном уже обсуждали начало войны в Ираке.

На этой встрече Савва наконец оказался лицом к лицу с теми, о ком ещё вчера читал в колонках Financial Times и Harvard Business Review. Первым к нему подошёл Питер Тиль — вежливо, сдержанно, в своей манере начинать разговор не с формальностей, а с мысли:

— Скажите, вы тоже ощущаете, что традиционный капитализм устарел? — спросил он, не представляясь.

Савва не растерялся. Он вспомнил наставление Августа и ответил спокойно:

— Думаю, не столько устарел, сколько слишком много говорит сам с собой. Ему не хватает стороннего взгляда. Новые формы капитала — это всегда вопрос доверия, а не только модели.

Тиль прищурился. Это был тест — завуалированный, но точный. Савва прошёл его не только фразой, но и интонацией: спокойной, без напряжения, с лёгкой долей сомнения, которая заставляла задуматься. Но это был лишь первый слой. Савва продолжил — тихо, но чётко:

— Я читал о Palantir. Удивительно, как вы строите систему, опираясь на агентно-ориентированные модели и фрагментарные источники данных. Это напоминает архитектуру распределённого доверия — только без нужды в консенсусе.

Тиль слегка поднял бровь. Это было неожиданно.

— А что вы думаете об их будущем?

Савва посмотрел чуть в сторону, словно подбирал слова:

— Если вы продолжите масштабировать взаимодействие между массивами неструктурированных данных и поведенческими паттернами, вы не просто предскажете реальность. Вы будете её конструировать. К 2012 году ваша система, при должной поддержке, может стать стандартом для работы с государственной аналитикой. Если, конечно, вы избежите ловушки — желания объяснить всё. Иногда шум полезен. И молчание — тоже сигнал.

Тиль замолчал. Потом коротко кивнул:

— Вы не программист. Но вы — архитектор. И это редкость.

Савва не улыбнулся. Он просто смотрел в глаза. И понял — теперь он тоже на карте.

Потом был Маск. Он говорил быстро, прерывисто, словно уже был в будущем, а настоящее — только раздражающее ожидание. Савва внимательно слушал, не перебивал. Даже когда разговор ушёл в сторону автономных колоний на Марсе, он не усмехнулся, а задал уточняющий вопрос:

— Вы полагаете, что архитектура убежища должна учитывать циклы психологической изоляции?

Маск удивлённо посмотрел, будто впервые за день его кто-то услышал по-настоящему:

— Именно! Это вопрос выживания не только тела, но и сознания, — кивнул Маск, отставив чашку кофе. — Мы не просто строим убежища, мы проектируем эмоциональные конструкции. Иначе колония распадётся не из-за нехватки воды, а из-за тишины в головах её обитателей. Психологическая устойчивость в условиях изоляции — не побочный эффект, а фундамент. Приятно, когда кто-то не смеётся при слове «депрессия» в контексте Марса, а сразу говорит об архитектуре жизнеобеспечения. Удивительно. Ты ведь не психолог, верно?

Савва усмехнулся:

— Нет. Просто много общаюсь с теми, кто создаёт структуры, в которых молчание может убить раньше, чем радиация.

Потом Маск, всё ещё под впечатлением от разговоров о колониях и психологии, вдруг резко сменил тему:

— А что ты думаешь о Tesla?

Савва не ответил сразу. Он сделал паузу, как будто мысленно прокручивал ленту событий на годы вперёд. В голове у него уже звучали воспоминания Августа — точные, почти машинные:

«Тесла — это не про машины. Это про архитектуру инфраструктуры будущего. Но ты не должен говорить об этом напрямую. Укажи на критические узлы. Маск уважает тех, кто видит не цель, а шестерёнку, без которой всё развалится».

Савва посмотрел Маску в глаза:

— Электромобили — это красиво. Но проблема будет не в батареях, как все думают. Проблема будет в производстве масштабируемой платформы. Не железа — а процессов. Когда ты достигнешь 10 тысяч машин в месяц, именно логистика сборки и кадровый хаос станут слабым звеном. Не технология, а стабильность.

Маск нахмурился, задумался:

— Ты про потоковую интеграцию?

— Я про то, что если ты не выстроишь адаптивную, самонастраивающуюся систему контроля качества и не централизуешь линии обратной связи от пользователей, ты проиграешь тем, кто будет копировать твою идею, но на стабильной сборочной линии. Тебе нужна не только инновация. Тебе нужна дисциплина в ритме.

— И ты предлагаешь?..

— Вложиться в автоматизацию процессов уже сейчас. Не ради скорости — ради точности. Платформа, которая учится вместе с инженерами. Иначе через три года ты будешь тратить миллионы на устранение системных ошибок, которые можно было предупредить в первом квартале.

Маск откинулся в кресле, сцепил пальцы:

— Интересно. Обычно мне советуют уделить больше маркетингу. А ты говоришь о структуре сборки. — Он кивнул, чуть насмешливо. — Ты ведь не работал на заводе, верно?

— Нет. Но я много читал. И умею думать о будущем. Иногда этого достаточно, чтобы увидеть трещину в стекле, которое ещё даже не начали отливать.

Хоффман оказался другим. Он не спрашивал — он вёл. Словно уже считывал Савву, а не ждал ответа. Но когда тот упомянул о «динамической этике в системах доверия» и проецировании репутационного следа на основе поведенческих паттернов, лицо Хоффмана изменилось. Он остановился:

— Вы, случайно, не из Stanford GSB?

Савва усмехнулся:

— Случайно — нет.

— Тогда вам стоит задуматься над тем, как формировать доверие в обществах, где контекст быстрее факта. Это сейчас будет решать, кто выиграет — платформа или нация.

Позже, в узком кругу, он встретил Левчина. И тут всё было иначе. Сухо. Инженерно. Без улыбок.

— Над чем вы сейчас работаете? — спросил Савва, стараясь подобрать тон между интересом и уважением.

— Над улучшением безопасности и архитектуры масштабируемых платежных систем, — коротко ответил Левчин. — Анонимность, защита от атак, распределённые протоколы.

— А что у вас под капотом? — Савва чуть наклонился вперёд, сделав акцент на последнем слове.

Левчин чуть прищурился, явно оценив формулировку.

— Самописные криптографические библиотеки, немного C, немного ассемблера, пара интересных идей по мультифакторной проверке личности через поведенческие паттерны. Пока — в прототипе.

Савва кивнул. И вместо похвалы выдал сдержанно:

— Тогда стоит обратить внимание на проблему временных лагов при верификации на устройствах с нестабильным соединением. Это приведёт к фрустрации, особенно в развивающихся рынках. И ещё — подумайте о модели адаптивной авторизации. Когда система не только проверяет, но и предугадывает, когда запросят проверку. Это не просто удобно — это снимает стресс и увеличивает лояльность.

Левчин долго смотрел на него. Потом неожиданно сказал:

— Ты точно не инженер?

— Нет. Но я собираю системы. И вижу, где она сломается — ещё до того, как она треснет.

И впервые за вечер, Левчин чуть улыбнулся.

Позже, в приватной зоне одного из лаунжей, за бокалами вина и переговорами о будущем мира, Маск, Тиль, Левчин и Хоффман снова вернулись к разговору о молодом парне с восточноевропейским акцентом. Тот, что говорил о структуре, слышал суть, не боялся тишины и смотрел в будущее, будто уже жил там.

— Как его зовут? — первым спросил Тиль, словно проверяя, запомнил ли кто-то из них.