Савва задержал взгляд. Фамилии мелькали одна за другой — Илон Маск, Питер Тиль, Рид Хоффман, Макс Левчин. Ещё год назад эти имена упоминались лишь на страницах узкоспециализированных журналов, в колонках венчурных энтузиастов и хакерских форумов. А теперь они — на первых полосах европейской прессы, в аналитике Goldman Sachs и дайджестах Bank of England. Он прочитал: «IPO PayPal — шаг к новой эре платежей», «Питер Тиль и его стратегия невидимого капитала», «Хоффман: как социальные связи становятся новой валютой». Всё это звучало как хроника будущего, только написанная от первого лица.
А ещё он прочитал о Palantir — о компании, которая, казалось, возникла как будто из ниоткуда, но уже строила архитектуру данных, способную менять сами принципы принятия решений. Он изучил их стратегии, оценку, принципы работы с государственными заказами и закрытыми данными. По неофициальным оценкам Palantir уже стоил почти 100 миллионов долларов — и это при том, что общественность ещё слабо понимала, чем именно они занимаются.
Савва впервые задумался: а сколько бы стоили Fortinbras и Novapuls с ClearSignal, если бы их сейчас, в этом самом моменте, представить рынку как прозрачную, технологическую, масштабируемую структуру? Их интеллектуальные решения — не просто точнее: они на годы опережали аналогичные разработки. Их системы прогнозов уже не просто работали — они корректировали поведение локальных рынков. Архитектура ClearSignal включала элементы адаптивного моделирования и поведенческой фильтрации, которые в Palantir даже не обсуждали. Novapuls контролировал дистрибуцию контента и медиа, создавая реальные паттерны влияния. Если учесть активы: медиа-каналы, сеть распространения, региональные логистические узлы, инвестиции в инфраструктуру и внутренние ИИ-модули Fortinbras, — совокупная стоимость структуры могла бы колебаться в диапазоне от 600 до 850 миллионов долларов. А при публичной верификации систем — и выше миллиарда. Это был бы не просто стартап. Это была бы синергия влияния, данных и архитектуры смыслов. Иронично, но даже Palantir со всеми контрактами с государством не имел на тот момент подобного охвата в Европе и Азии. Fortinbras же — имел. И был незаметен.
И всё же, Август никогда не говорил о выходе на рынок. Никогда не поднимал тему оценки. Савва понимал: это не страх и не скромность. Это стратегия. Август намеренно избегал публичного позиционирования, зная, что таинственность и отсутствие бренда иногда создают больший вес, чем сотни выступлений. Он не искал признания и не искал финансирования, публичности.
Савва усмехнулся, глядя в окно вагона: «Если бы Fortinbras сейчас вывели на рынок, как классический стартап, его бы оценили в миллиард — минимум. Но проблема даже не в деньгах. Мы уже сейчас опережаем Palantir на годы, у нас есть действующие модели того, что они только теоретизируют. И если бы нас хоть кто-то увидел — эти ребята сами бы искали встреч с нами. Не я ехал бы к ним, а они стояли бы в очереди.»
Савва поймал себя на мысли: он не просто направляется к этим людям. Он должен стать частью их контекста, встроиться в их траекторию. Август заранее дал ему список контактов и целый набор предельно точных рекомендаций — каждая из которых звучала как инструкция из будущего, зашифрованная в интонации старшего наставника.
«У Маска — мечта, не спорь, слушай. Он проверяет не аргументы, а веру. Покажи, что ты умеешь слушать — и он расскажет больше, чем сам собирался. Не пытайся критиковать или уточнять — просто будь рядом с идеей. Если захочет — он втянет тебя сам. Маску важно не кто ты, а веришь ли ты в невозможное. Делай акцент на долгосрочном, без сарказма. А когда речь зайдёт о марсианских проектах — не шути. У него это серьёзно.»
«У Тиля — структура. Он тестирует собеседника, бросая фрагменты идей и смотря, как ты с ними справишься. Не пытайся показать свою эрудицию — покажи, что ты видишь сквозь неё. Если он говорит о философии, смотри, какой пример он приводит. Не соглашайся сразу — согласие его не интересует. Его интересует твоя реакция. Ищи логические слабости в его позициях, но не указывай напрямую — сформулируй так, будто ты обостряешь его мысль, помогая ей дойти до логического завершения.»
«А Хоффману важен масштаб. Он думает не в цифрах, а в связях. Ему важно, чтобы ты умел видеть карту мира как сеть отношений. Покажи, что ты способен говорить о трендах, а не отчётах. Не забудь упомянуть про экосистемы — это его термин. Спроси его о будущем цифровой идентичности и управлении доверием в социальных сетях. А ещё — не бойся говорить про десять лет вперёд. Он любит тех, кто говорит в горизонте — не недель, а эпох.»
«У Левчина и его команды — редкий, почти безошибочный инстинкт к инженерному масштабу», — написал Август в заметке. — «С ним нельзя говорить поверхностно. Он распознаёт шаблон за три реплики. Не пытайся его впечатлить идеей — покажи прототип. Желательно — минимально работающий продукт. Левчин интуитивно распознаёт, что можно довести до ума, а что — просто слайды. Говори на языке вычислений и сложности. Не „что мы делаем“, а „как это построено“. Он будет уважать схему, логику и прозрачность архитектуры. И ещё — он эмигрант из Украины. Не упускай это. Построй мост. Уважение — это тоже код.»
Каждый из этих советов был не просто рекомендацией. Это были ключи. Коды входа. Способ услышать не только слова, но и подтексты. Савва чувствовал, что едет не на переговоры. Он едет — на настройку будущего. Того, что только начинало дышать. Того, где каждое сказанное слово могло стать узлом в новой сети.
Он уже был в пути. И чем ближе становилась встреча, тем отчётливее он осознавал: Август видел это задолго до него. Эти связи, эти имена, эти развилки — всё было просчитано, как в сложной шахматной партии. И Савва, словно пешка, которую поставили на край доски, ощущал: ещё немного — и он превратится в фигуру.
Его задача была проста в формулировке и почти невозможна в реализации: наладить внешнюю оболочку Fortinbras. Появиться, не появляясь. Оставить отпечаток — не произнося имени. Создать сеть доверия, не выдавая заказчика. Август сказал это просто: «Ты — не источник, а представитель. От тебя должно остаться ощущение, будто все эти идеи уже витали в воздухе. И только ты помог их доработать и внести ясность — всего на одной встрече. Так же ты покажешь готовность поддержать идеи значительным капиталом. Это оставит значительный след и заставит этих людей искать встречи с тобой». В это время Fortinbras официально представлялся как аналитический клуб с инвестиционным уклоном. Неоформленная сеть, внутри которой рождались модели, проверялись стратегии, тестировались гипотезы.
Август в это время проводил дни не только за экранами. Всё чаще он возвращался мыслями к себе — не как к координатору систем, а как к подростку, который внезапно оказался у руля сложнейшей архитектуры влияния. В переписках с Саввой он стал осторожно, почти между строк, интересоваться школами в Лондоне — якобы для детей своих друзей. Но вопрос стоял глубже: ему нужна была не просто академическая среда — ему нужна была среда будущих элит, поле для новых встреч и возможностей.
Westminster School показалась ему оптимальной: история, престиж, выпускники, среди которых — министры, банкиры, шефы корпораций. Он знал, кто учился там в начале 2000-х: среди них — будущие фигуры из британской политики и бизнеса. Уровень безопасности, защита личной информации и отточенная система внутренней культуры — всё это идеально соответствовало требованиям Августа. Он понимал: в Харькове он остался только ради безопасности, скрытности, и возможностей контролировать процессы. Но сейчас этого было недостаточно.
Он должен был туда попасть сам — без помощи Саввы, без посредников. Он разрабатывал план поступления, продумывал каждое эссе, каждый документ, каждую стратегию — как будто это был бизнес-проект с десятками шагов. Одновременно он решал вопрос с родителями. Их нужно было отправить жить за границу. Испания или Италия — подойдут. Повод — открытие новых направлений бизнеса дядей Витей. Там требовалось наладить инфраструктуру, вести первичную логистику и установить контакт с местными органами. Всё выглядело естественно. Никто не должен был догадаться, что за этим стоит нечто большее, чем просто комфорт и работа.