Возвращая взгляд на свою альфу, я делаю глубокий вдох и пытаюсь ответить ей, потому что это то, чего она заслуживает — гораздо большего, чем та чушь, которую я пытаюсь внушить себе.

— Он вызывает меня сюда на дуэль, Адди. Он зовет меня сюда, чтобы наконец покончить со мной, чего я ждал, сколько себя помню. Я не хочу, чтобы ты это видела. Я бы не смог быть свидетелем этого, если бы все было наоборот. — У меня скручивает живот, когда эмоции пробегают по позвоночнику.

Она моргает, ее ресницы несколько раз обмахивают щеки, прежде чем она встает на цыпочки, чтобы наши глаза были лицом к лицу.

— Он может вызвать тебя на дуэль, Кассиан, но покончит с тобой только через мой труп. Я не собираюсь смотреть, как ты куда-то уходишь. Не без меня. Мы едины во тьме, мы переплетены в любви, и мы неразделимы в силе. Не позволяй этому мужчине отнять это у нас. Мы заслуживаем этого, мы заслуживаем друг друга, и это не закончится просто потому, что кто-то другой, кроме нас, так посчитал.

У меня отвисает челюсть, когда я смотрю на нее, не в силах осознать мудрость и силу ее слов, которые держат меня в плену. Как будто она знает, что мне нужно услышать, даже когда я сам понятия не имею.

— Она права, Касс, — заявляет Броуди, медленно приближаясь вместе с остальными, пока мы практически не сбиваемся в кучу под деревом. — В этой команде нет «Я». Мы против всего мира, включая ненормальных членов семьи, — добавляет он, и я невольно посмеиваюсь.

Джейни замечает движение и воспринимает это как намек присоединиться к нам. Адди отпускает меня, притягивая Джейни к себе, чтобы они вдвоем могли смотреть на меня сверху вниз.

— Ты так облажалась, Касс, — шепчет Джейни, ее водянистые глаза мерцают, когда она крепко обнимает мою девушку.

— Да, можно и так сказать, — прохрипел я, кивнув, что вызвало у нее усмешку.

— Мне показалось, что я чувствую запах крови полукровки на своей территории.

Мое сердце замирает при звуке голоса моего отца, и я проклинаю себя за то, что позволил ему вот так подкрасться к нам, вместо того чтобы прибыть настороже, как я и должен был. Однако сейчас нет времени зацикливаться на этом факте. То, что сказала Адди, правда. Мы едины, мы переплетены, мы неразделимы. Всегда.

— Отец, — говорю я, и в моем голосе нет тех эмоций, которые были во мне всего несколько мгновений назад. Я поворачиваюсь к нему лицом, замечая шорох волков среди деревьев, когда он созывает аудиторию, но он смотрит не на меня, он смотрит на Адди.

— Я объявляю дуэль, — выкрикивает он, и она хмурится. Он, должно быть, чувствует ее замешательство, потому что продолжает прежде, чем она успевает заговорить. — Не волнуйся, я не дерусь с тобой, Питомец. Я дерусь с ним, — повторяет он, указывая пальцем в мою сторону, не сводя с нее глаз, и его следующие слова объясняют почему. — Мы будем драться насмерть. Победитель получит тебя и твои силы.

43

КАССИАН

К

ак будто моему отцу недостаточно того, через что я прошел, он решил сломить меня, прежде чем попытается покончить со мной. От его слов у меня по спине пробегает дикая дрожь, от отвращения на языке появляется медный привкус, и я впиваюсь зубами в щеки.

Завоевать ее? Завоевать ее силу? Через мой труп, потому что по-другому точно не получится. Я никогда не пойму уверенности, которой обладает этот мужчина. Способности, так мало думать о других, в то время как так высоко думать о себе.

Это не свойственно волку. Во всяком случае, звучит так, будто я описываю вампира, но даже это кажется недостаточно достойным того эгоистичного ублюдка, которым он является.

— Я не буду драться из-за этого, — выплевываю я, мои губы кривятся от гнева, а руки сжимаются в кулаки. Он вызвал во мне реакцию, как и хотел, но к черту последствия. Я должен защищать ее, особенно от него.

— Ну-ну, Кассиан. Ты же знаешь, что это так не работает. Я альфа на этой территории, дуэли происходят так, как я считаю нужным, — насмехается мой отец, в то время как все больше волков проносятся по лесу, окружая нас в ожидании давно назревшей дуэли между отцом и сыном.

— Когда ты наконец поймешь, что я давным-давно умыл руки от этой стаи. Ты изгнал меня, помнишь?

— И все же ты возвращаешься, — усмехается он, делая шаг ко мне с вызовом, прищурив глаза. Темные круги вокруг них подтверждают, что он не выспался. Хотел бы я списать это на тот факт, что он бредит, но это неправда. Он был таким невменяемым, сколько я себя помню.

Продвигаясь к нему, я убеждаюсь, что стою прямо перед Адди, чтобы он не мог смотреть на нее. — Я возвращаюсь ради людей, которые мне небезразличны. Я возвращаюсь, потому что всегда хотел, чтобы это был мой дом, я просто никогда не хотел, чтобы ты был моим отцом.

Слова слетают с моих губ, и тяжесть спадает с моих плеч. Это оказывает на меня такое воздействие, что у меня кружится голова. Я так долго нес на себе груз этого факта, что не помню жизни без него. Теперь, когда я стою здесь со своей женщиной, моими братьями и сестрой позади меня, все обретает смысл.

Этот человек — мой мучитель. Он никогда не был по-настоящему моим отцом или альфой, он был моей болью и страданием. Без Джейни я бы никогда не узнал доброты. Без моих братьев я бы никогда не познал верности. Без Адди я бы никогда не познал любви.

Доброта. Верность. Любовь.

Три сильных слова, которые нельзя использовать для описания моей кровной семьи.

Извращенный. Зловещий. Вероломный.

Я бы использовал их вместо нее.

На краю моего зрения мелькает образ моей матери, но я подавляю его. Он забрал и ее у меня.

Все, чем я являюсь, — это побочный продукт моего желания не быть похожим на этого человека. На самом деле я должен был бы поблагодарить его за то, что он научил меня как не действовать, но он не заслуживает моей благодарности, даже в мыслях.

— Ты самый неблагодарный наследник этого комплекса, который когда-либо существовал. Я отдал все, чтобы ты пошел по моим стопам, а ты все это выбросил. Ты мог бы стать великим, но вместо этого ты запятнан слабостью, — рычит он, его лицо краснеет с каждым словом. Он делает медленные размеренные шаги по поляне между нами, оставляя меня следовать за ним, предугадывать его следующий шаг.

— По твоим следам никогда не стоило идти. В твоем наследии не было ничего, за чем стоило бы гоняться. — Колючие слова срываются с моих губ, освобождая меня все больше и больше с каждым словом.

Он может издеваться надо мной сколько угодно, но он никогда по-настоящему не видел ту сдержанную ярость и гнев, которые он во мне породил.

— Мое наследие еще не закончено. Мне еще предстоит править, и я собираюсь убедиться, что ты будешь уничтожен в загробной жизни, вынужденный смотреть на меня сверху вниз, когда я предъявлю права на все, что было твоим.

— Звучит так, будто ты пытаешься забрать мое наследие, старик, и у тебя нет ни единого шанса, — рычу я в ответ, наблюдая, как ярость пожирает его тело. На следующем вдохе он бросается на меня, превращаясь в воздухе в волка, которого я всегда боялся, но теперь я перестал бояться.

У меня есть за что сражаться, есть кто-то, кто дает мне надежду на завтра, и наследие, которое я хочу оставить своим.

Каждая частичка меня хочет подбежать к ней, завладеть ее губами в последний раз, но это только вернет к ней внимание, подвергнет ее риску, а она и так изюминка этого дерьмового шоу. Вместо этого я бросился бежать, подпрыгивая в воздухе, когда лапы моего отца коснулись грязи. Ветерок овевает мое тело, когда я смещаюсь, мой волк поглощает меня, когда я приземляюсь с глухим стуком, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него сверху вниз с убийственным намерением.

Об отказе от вызова в честь Адди сейчас не может быть и речи, но я буду сражаться за нее насмерть.

Он снова бросается на меня, грохот его лап о землю эхом отдается в моих ушах, когда я щелкаю зубами и бросаюсь к нему. Он не колеблется, никогда не боиться моего присутствия, что только подчеркивает каким слабым он меня считает.