— Моника, фу! — покривился он. — Мы с Саймоном-то… Когда дружили вообще? Когда общались? В общем, конечно нет!

— Ну вот, — расставила руки Моника, — ко мне же тоже не хочешь.

Даже подумать об этом было чем-то постыдным и каким-то неразумным, неправильным, поэтому Джексон моментально помотал головой, оперевшись руками на стол.

— Не буду рассказывать о личной жизни своей, надеюсь, что девушки, — усмехнулся он, — но проблема с этим действительно есть. Но нет, никто ничего не запрещал, мы лишь поговорили об этом, из чего я сделал выводы, что она и правда переживает о возможном романе с тобой.

— Со мной? Ты ей сказал, что я видела тебя оборванного, обосанного и облеванного? — уточнила Моника, присаживаясь поудобнее.

— Чуть-чуть опустил некоторые детали, но да, сказал.

Моника на секунду подумала вспылить, рассказать, что ни одна девушка не может нарушить ту идиллию и ту дружбу, которая образовалась между ними, но в то же время она понимала Лею и ее боязнь, недоверчивость по отношению к ней.

— Если сказать правду, то не верю в такую дружбу. — Джексон вскинул удивлённые глаза на Монику, но она рукой попросила его не перебивать. — Понимаешь, есть разница, когда эта дружба зарождается. Мы с тобой общаемся с пелёнок, я тебя знаю давно, ты меня знаешь давно — мы прошли как друзья такой огромный путь, что воспринимаем друг друга иначе, не переходя границ. Но другое дело, когда эта дружба появляется тогда, когда ты в отношениях. Складывается ощущение, будто… тебе чего-то не хватает от твоей партнёрши, понимаешь? Ты бы как отнёсся к друзьям-парням, которые есть у Леи?

— Нормально, — пожал он плечами, — она общается с Колтером, они такие же давние друзья.

— Не к нему, — помотала головой Моника, — к другим. Допустим, к Черуче. Признай, он тебя раздражает.

Он кивнул, пусть и не хотел этого признавать.

— И это нормально. Ну, мне так кажется. Но ты меня знаешь…

— Знаю, — рассмеялся он, — ты его с дерьмом смешаешь.

— Нет, не смешаю, — она усмехнулась, — у меня просто не будет такого мужчины.

— Так категорично?

— Да.

— Младший Рид тебя сильно ранил.

Это не было вопросом.

— Сильно, — подтвердила она, — но ударил бы куда сильнее, если бы сидела и терпела его нарциссический характер.

Джексон хотел было еще что-то добавить, но чуть слышный стук в дверь его отвлек.

— Это, видимо, твой любимый пришел.

— Мог бы предупредить, чтобы я раньше ушла, — выдохнула Моника, поднимаясь с места, чтобы быстро улизнуть, но мужчина в дверях был быстрее.

Майкл был одет, как всегда, как с иголочки: вся его одежда была черная, будто перед заездом в офис у него были не очень приятные дела.

— Майкл, ты сегодня на нарядном и позитивном, — сделав комплимент, Джексон попросил секретаря принести три кофе.

— Да, сегодня дела были с отцом. — Он прошёлся, будто по подиуму, показывая свой идеально чёрный костюм. — Примерял на себя лук, который рано или поздно нужно будет для него надеть. Когда хоронить будем.

Сарказм, чёрный юмор и вечная ухмылка — три основы, на которых держится личность Майкла.

Либо не заметив, либо намеренно сделав вид, что он не видит сидящую напротив него Монику, Майкл повернул голову, удивлённо вскинув брови, когда девушка, все это время наблюдавшая за ним, приподняла бровь чуть выше, копируя его взгляд.

Сегодня они смотрелись слишком гармонично: чёрный как смоль Майкл, привлекающий к себе внимание, и Моника, одетая в офисное красное платье.

— Моя мечта, ты что здесь делаешь?

Моника закатила глаза.

— Джексон, я зайду позже.

Майкл остался в своей привычной позе, исподлобья наблюдая, как четко очёркивает красное платье стройную фигуру Моники, которая никогда не пыталась ее скрыть, как бы сильно его это ни раздражало. Странно наблюдать за человеком, пытающимся показать расстояние между ними, когда ты знаешь всего его вдоль и поперёк. Майкл всматривался в черты лица, будто вспоминая, как когда-то касался губами щеки, спускаясь ниже. Он вспоминал, как Моника улыбалась, когда он приносил ее любимые эклеры в шоколаде, апельсиновый сок и немного чипсов.

Но сейчас перед ним была незнакомка, которая одним только резким взглядом, полным ненависти, проводит между ними едва заметную для других и чёткую для них линию.

— Я бы хотел, чтобы ты осталась. Нам нужно обсудить некоторые изменения.

— Например?

— Эмили. Я ей сообщил обо всем, но пока…

…

Торт был куплен. Когда нести — Лея не знала. Сидя во дворе дома, она смотрела на детскую площадку, то и дело натыкаясь на бесчисленное количество воспоминаний с Элиз до переезда сюда. Маленький домик родителей, небольшая ограда для папиного огорода (это его давняя мечта), а также украшенные дедушкой качели, которые стояли еще с тех пор, как мама была маленькой, — все это пахло так по-домашнему, что у Леи заслезились глаза от нахлынувших воспоминаний о родном уголке. Несмотря на то что с родителями они обе продолжали общаться, пусть и были на расстоянии, принятие того факта, что детство давно закончилось, возвращало юношескую грусть. И сейчас, сидя на скамейке, Лея будто задавала себе вопрос: как сильно изменились о сестры, которые всю жизнь прожили бок о бок? Стоит ли и им начать отдельную, сепарированную жизнь друг от друга, отвязавшись наконец от старых привязанностей? Стоит ли позволить Элиз выйти в открытое плавание, а Лее — позволить человеку сделать ее счастливой, пусть и боязнь быть опрокинутой крепко держит за горло?

Собрав все свои мысли в кучу, Лея набралась смелости подняться домой. Пусть она и понимала, что Элиз была не права в своих словах, девушка также понимала и то, что могла ей нагрубить не потому, что защищала себя, а потому, что настроение было ни к черту.

— … не нужно. Доченька, пойми, это лишь вопрос времени.

— Да, но…

Лея услышала нежный голос матери, которая успокаивала Элиз, как показалось девушке. Она еще не успела зайти, чтобы увидеть ее.

— Элиз.

Подслушивать интимный разговор мамы с сестрой не было в ее планах, поэтому, нарушив молчание, она вошла в комнату, напугав тем самым сестру. Попрощавшись с матерью, Элиз поднялась с места и направилась прямиком к сестре, не став ее даже слушать. Объятий, продлившихся несколько секунд, было достаточно.

— Прости меня. Прости, прости, прости. — Элиз плакала, закрывая лицо руками. — Прости. Я не должна была вымещать на тебя свою злость. Ты так… много для меня сделала, а я… — она едва не задыхалась от истерики, которая, по ее виду, длилась куда больше, чем одну минуту. — Я не должна была влезать к тебе в душу, но…

— Элиз. — Опустив ее на стул, Лея присела рядом, поставив на стол ее любимый торт — домашний наполеон. — Такое бывает. Я тоже хочу попросить у тебя прощения, что наговорила так много плохих слов. Я не хотела, правда, просто в тот момент… Так много всего навалилось. И так как ты моя сестра… Мы же все равно чувствуем друг друга. Ты беспокоилась обо мне, а я — о тебе, поэтому ты интересовалась моей жизнью, чтобы как-то помочь, если будут трудности, а я не хотела тебе что-то рассказывать, чтобы, как банально ни звучало, не втягивать тебя во все эти передряги.

— Но я хочу в них быть! — завопила она. — Хочу! Ты была права насчёт работы. Я и правда совершенно не реализовалась…

— Элиз, — грубее произнесла Лея, — ты себя слишком недооцениваешь. И ты хочешь, чтобы спустя полгода после того, как тебя чуть ли не откачивали, ты вернулась сразу же в обычную жизнь? Так не бывает. Дай себе время на восстановление. Я рада, что ты хочешь быть полезной, ищешь работу, чтобы мне было не так тяжело, но… Все в порядке. Правда. Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

Элиз чуть усмехнулась.

— Конечно нравится, я такими инженерами работаю… Видела бы ты их… — задумчиво и так сладко произнесла она. — Но ты права. Я просто… переживаю за тебя. Я могу задать тебе личный вопрос? Спрашиваю разрешение, как видишь, — рассмеялась она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.