Он касался в ее еще не тронутых им участках тела, создавая новые воспоминания, граничащие с безумием. Новые воспоминания о близости с другим мужчиной, который ей жутко нравился и в которого она была влюблена. Если бы года 3–4 назад Лее сказали бы, что она встретит мужчину, которому сможет отдаться без зазрения совести и без чувств сожаления о бывшем партнёре, то она бы рассмеялась в лицо этому человеку, а потом, вспомнив чувственные касания Зака, заплакала бы, напомнив себе, что сейчас он делит подушку не с ней.

— Лея, ты все ещё можешь меня остановить, если не хочешь или…

— А если хочу, то что мне нужно сделать? — шепнула прямо в шею, нежно коснувшись губами.

Его дыхание дразнило и раззадоривало еще больше, открывая ту самую часть Леи, которая была давно для всех закрыта. Точнее сказать, спрятана под огромным и тяжёлом слоем недоверия и грусти, появившихся после неудачных, как ей казалось, отношений.

— Сказать, — тяжело выдохнул он. — Скажи мне, что я могу тебя почувствовать, и я сделаю тебя самой счастливой девушкой на свете. Не хочу банальных фраз, не хочу метафор, но ты…

— Я…

— Ты самый дорогой сорт кофе, который я бы хотел распробовать и оставить себе, чтобы ни один не смог ощутить твоего шлейфа. Ты тот самый темный закоулок, в который боятся ступить, а если ступят, то не смогут выйти, так как будут поражены твоей внутренней красотой.

С губ срывался стон, когда руки Джексона опускались ниже, невесомо проводя пальцами по открытым участкам на спине. Чувствуя, как медленно она теряет самообладание, Лея посмотрела в его глаза.

— Я хочу попробовать довериться тебе, Джексон.

Это и стало тем самым спусковым крючком. Впившись в страстные губы, Лея полностью расслабилась, позволяя ему руководить всем, чем только можно: телом и душой. Он не торопился: растягивая поцелуи так, словно мед, Джексон поднял ее на руки, не разрывая поцелуя, относя в свою комнату. Тело предательски задрожало от предвкушения чего-то большего, чем поцелуи, ставшие для нее больше, чем обычным источником дофамина.

Еще никогда касания не были такими обжигающими. Шея, грудь, талия — все горело под его руками, пока из одежды не осталось только нижнее белье, снимать которое он не торопился.

— Чувствую себя пубертатным девственником рядом с тобой, знаешь ли, — не скрывая волнения, рассмеялся он, поддевая лямку. — Но от этого еще больше эмоций.

— Ты настолько неумело себя ощущаешь? — заигрывала Лея.

— Неумело? — удивился он. — Мисс Хейсмон, я бы не разбрасывался такими словами.

— Это всего лишь вопрос, мистер Питчер. Стоит ли мне ожидать ответа?

— Да, — уверено произнёс он, явно не сомневаясь в себе, — определённо, да.

Сумерки за окном, расслабляющая музыка, доносившаяся из гостиной, запах одеколона Джексона и его поцелуи, оставленные на шее, — слабости Леи можно было пересчитать по пальцам. Она отвечала на его ласку охотно, прижимаясь к ставшему родным телу так близко, насколько это возможно. Прижималась так сильно, будто боялась, что если отпустит, то не сможет снова найти. Прижималась так страстно, будто единственный источник наслаждения — он. Но, открыв глаза буквально на секунду, она увидела его другими глазами: запаханного, страстного, с красными губами и с диким счастьем в глазах. Приглушённый свет давал возможность увидеть тени, падающие на стену, из-за чего Лея не могла не рассмотреть его.

— Твой пристальный взгляд… Все в порядке?

— Я хочу тебя, Джексон, — шепнула, поднявшись на локтях.

Нежные поцелуи сменились на страстные, а руки, тепло обнимавшие тело, опускались ниже, создавая то притяжение, которого Лея так боялась. Нагая, она чувствовала себя комфортнее, чем в одежде, осознавая, что ее тело прижато к его. Но счастливее Лея была от осознания того, что перед ним она может быть душевно голой, не скрывая своих мелких демонов, испарявшихся в ту же секунду, когда он посмотрел в ее глаза.

Тела были близки как никогда. Как никогда они чувствовали все импульсы, исходившие от них. Джексон ощущал прерывистое дыхание Леи, медленно проникая в нее. Только от одного вида ее закатанных глаз и рук, что опускались ниже, он мог променять все, что у него было.

Игра стоила свеч. Все те попытки расположить ее к себе стоили того, чтобы ощутить, как любовь стала тем итогом, к которому они пришли.

— Джексон…

Его имя на выдохе, когда он чуть сильнее сжал ее ягодицы, ускоряя темп.

— Хочу слышать свое имя из твоих уст всегда. Повсюду. На протяжении всей жизни…

«Мадлен» сиял под полуденным солнцем. Лучи просачивались в каждое окошко, даря остатки летнего сияния. Предшествующая осенняя погода была похожа на смоченный желтый лист с добавлением изумрудного градиента. Листья медленно опадали, голые стебли раскрывали свою душу со всеми изъянами, а люди будто сливались с внешней средой.

Паула сидела около панорамного окна, откуда открывался удивительный вид на сад, обустроенный знаменитым ландшафтным дизайнером. Сад включал в себя несколько участков, отделённых друг от друга тропами. Художник задумал их как отдельные участки, чтобы посетители могли посидеть в спокойствие отдельно от других.

Заказав чашку кофе, Паула сидела в скромном одиночестве, ожидая Джексона, и все никак не могла привыкнуть к тому, что ее жизнь стала меняться по чужому щелчку пальцев. Эта итальянская женщина, выросшая в роскошном доме в Риме, не могла принять то, что не она управляет своей жизнью, а человек извне, звавшийся «приятным знакомым». Им был мистер Рид, который протянул руку помощи, а когда она протянула в ответ, то он, словно мерзкий паразит, проник во все ее тело, завладев душой.

— Долго ждёшь?

Знакомый мужской голос донёсся со входа, когда женщина обернулась. Некогда неприветливый, нервный и напряжённый молодой человек выглядел весьма спокойно и улыбчиво, что не походило под привычный ритм жизни Джексона Питчера, с которым сталкивалась Паула почти каждый приём.

— Нет-нет, — быстрее проговорила она, улыбнувшись своим мыслям, — несколько минут.

Она вглядывалась в него нового так жадно, будто пыталась прочитать, что таится за этой скрытной улыбкой. Паула знала, что дело вовсе не в Кейт, — эта девушка не смогла бы справиться с его тяжелым характером, в котором требовательность играет слишком важную роль. И дело не в том, что она плоха — совершенно нет, — просто эти два человека несовместимы. Паула слишком часто об этом думала, решая, какая всё-таки девушка сможет совладать с ним, но, увидев перед собой улыбающегося сына, который обычно все держит в напряжении, ей становилось слишком любопытно.

— Мама?

— Да?

— Все в порядке? Ты странно смотришь на меня.

Паула едва не заговорила, только вовремя остановилась, прикусив язык.

— Думаю, как бы начать наш разговор. Пока хочу показать тебе документы, которые удалось своровать у твоего отца.

— Никогда не думал, что услышу от тебя такие слова.

— А я никогда не думала, что мне придётся этим заниматься. — Посмотрев на сад, Паула невольно вспомнила все те ужины, проходящие здесь, только в совершенно другой обстановке: когда Джексон был еще ребенком, когда Эдгар не был пропитан мнимой властью, когда об Эмили она узнавала от своей помощницы. Только об этом никто не знал.

Джексон вчитывался в документы, но пока не мог найти связующее звено между тем, что ему требовалось, и тем, что ему предложила мать. Вчитывался в крупные суммы, передаваемые кому-то из рук в руки под расписки, а также в огромное множество документов, которые были просто обозначены как «важное».

Но одно все-таки привлекло его внимание больше всего.

— Помнишь тот момент, когда Дэвид решил отречься от своего «престола» и дать волю тебе и твоим идеям? — Паула заметила, как пристально Джексон рассматривал страницу. Он кивнул. — Тогда твой отец очень хотел повлиять на тебя, чтобы взять все в свои руки, но после его первой неудачи с бизнесом Дэвид не мог ему доверять, поэтому твой отец до сих пор считает, что ты — причина всех его бед и неудач в бизнесы. Якобы ты являешься тем человеком, что отнял его бизнес буквально из-под носа.