Осмелев подсесть к ней ближе, Питчер мигом вышел из машины, садясь назад.

— Я… — задыхаясь от редких слез, Лея пыталась продолжить, только не получалось. — Простите, я не хотела, чтобы вы меня такой видели, но… — поднятые заплаканный глаза заставляли Питчера дрожать, будто перед ним упала высотка. — Я так устала от этого ужаса вокруг… Только представьте, сколько еще таких людей вокруг… Он голодал! Питался какими-то объедками, но до сих пор тепло отзывается о дочери, которая плюнула прямо ему в лицо!

Лея плакала, уткнувшись в собственную кофту. Дрожала, как осиновый листочек. Джексон двинулся чуть ближе, едва взяв ее за руку. Неожиданным оказалось то, как она прильнула к его мокрой от дождя груди. Плакала навзрыд, будто выплёскивала все свои проблемы.

— Мистер Питчер, иногда я боюсь, что моего сердца не хватит на всех. Вот-вот остановится от той боли, что переживаю при виде людей, животных. Хочется умереть и никогда не открывать глаза, дабы не видеть, что может творить человек.

— Ты отдаёшь себя всю, льдиночка. Всю, понимаешь? Не всякий сможет быть такой, как ты.

— «Такой» — это какой? Глупой и наивной?

— Человечной.

— Почему «человечность» имеет значение чувственности и положительности, в то время как человек бывает и злым, и добрым одновременно? Тогда и человечность будто имеет два оттенка, но…

Она замолчала, будто запутавшись в своих же мыслях. Невесомые поглаживания, горячее и мокрое от слез лицо и неземная боль внутри Леи будто заставляли ее жить.

«И это человечность?»…

— Можно ли злого человека считать бесчеловечным? Он же все равно остаётся человеком, как ни крути. Но порой, когда мы кого-то называем «животным», это выглядит куда оскорбительнее, хотя зачастую именно маленькие создания в виде бездомных котиков будут куда «человечнее». — Лея выдохнула. — Я совершенно запуталась.

Он не стал ее тревожить и пытаться выстроить диалог. Да и смысла в этом было мало. Лея рыдала, забирая все тепло его объятий, а Джексон не мог перестать думать о том, что может это тепло потерять, связав свою жизнь с другим человеком.

Каждый был по-своему сломлен.

— Бабушка всегда говорила, что к людям стоит относиться так, как хотелось бы, чтобы относились к тебе, — прошептала Лея, — но это такая чушь.

— Почему же?

— К кому бы я хорошо ни относилась, каждый считает своим долгом ткнуть меня в сердоболие, наивность, слабость только потому, что я не могу быть тверже. Точнее, не так. Могу, но хочу. Кому от этого легче, если я буду делать то же самое, что и другие?

— Со мной ты всегда твёрдая, не переживай.

Он хотел чуть усмехнуться, только на секунду задумался. Лея вела себя зеркально ему: все ее поведение это результат его творения.

— Не хочу ехать домой, — прошептала Лея, — я могу остаться у вас? На одну ночь. Обещаю не быть такой твёрдой.

— В любое время дня и ночи.

— Спасибо, что оказываетесь рядом тогда, когда я этого не хочу.

Джексон снова рассмеялся, поддев пальцами ее подбородок, смотря в стеклянные от слез глаза.

— То ли выгнала, то ли приласкала, — улыбался он, — не могу понять.

Лея смотрела на эти уже до боли знакомые черты лица и видела будто нового человека: мистер Питчер был весь положительный, будто совершенно не имеющий каких-то минусов. Но эта идеализация образа никогда не выходила чем-то хорошим в ее жизни. Излишняя идеализация приводила ее к горьким последствиям. Один раз ей пришлось уколоться об иглу наивности, но теперь, когда сердце все еще саднит от нескончаемых переживаний, Лея отогнала мысли об идеальности Джексона куда-то в мусор, желая увидеть его явные минусы.

И они действительно были: он был резким, несдержанным порой, слишком справедливым, из-за чего Лея чувствовала себя некомфортно.

И это все лишь для того, чтобы он стал перед ней не мечтой, а реальностью. Раненное сердце не зашить нитками надежды и обещаний. Здесь нужен человек, который примет раны, не нанося новые. И не так важно, ты это или посторонний человек.

Важно сохранение, а не нанесение.

Важно исцеление, а не воспаление.

— Ты в порядке?

— Да, спасибо. Извините, — тыльной стороной вытерла слезы, — у меня нечасто такое.

— За что ты извиняешься?

Лея оторвалась от капель дождя, оставленных на стёклах, метнув свой взор на Джексона. Вопрос, заставивший ее заволноваться ещё сильнее. Едва она не выбросила еще одно «извините», машина припарковалась около дома босса.

— У меня нет женских вещей в доме, могу предложить что-то из своего… В прошлый раз ты брала вещи, сейчас… — Джексон не смотрел ей в глаза, чувствуя возникшую из ниоткуда неловкость: говорил куда-то вперёд, стараясь выдавить из себя уверенность.

— Мне подойдёт все, что предложите. Спасибо.

Без лишних разговоров Джексон направился к себе в комнату, попросив Лею сразу же бежать в душевую комнату, ожидая его там. Неловкость медленно уходила, поменявшись на чувство благодарности и какой-то доброты, которую Лея обычно не чувствовала к боссу. Медленно, снимая с себя слой за слоем, броня спадала, очерчивая знакомые изгибы той самой Леи.

Джексон не стал заходить, лишь подал вещи, без слов закрыв дверь.

Нагая, Лея присела в горячую ванну, где-то витал запах апельсина и лаванды, но страх и тревога заполняли всю ее грудь. Она старалась успокоиться, считала предметы, глазами гуляя по комнате, но от этого не становилось легче. Отвратительные душевные воспоминания, связанные с теми чувствами, которые она испытала в тот вечер, будто кричали и напоминали о том, что влюбляться слишком рискованно. Слёзы стекали к щекам, сливаясь с оранжевой водой от соли для ванны, будто и не было их.

Говорят, время лечит, только никто никогда не говорит, что шрамы, оставленные этой болезнью, будут саднить каждый раз, когда на секунду почувствуешь себя счастливой.

И слёзы будто были накопительные, и переживания, скинутые давно в Техасе, будто нашли дорогу домой.

— Если доверяюсь, — шёпотом, — то могу снова ошибиться, но если не рискну, — прислонив руку к губам, зажмуривая глаза, — то потеряю все, за что цеплялась.

Лея не стала задерживаться: спустя полчаса, когда истерика сменилась натянутым безразличием, она вышла к Джексону, напялив на себя его спортивные штаны и огромную футболку.

— Ты выглядишь в этом лучше, чем я, — улыбался он, расставляя приборы на подготовленный стол. — Все хорошо?

— Да, спасибо. И за то, что позволили остаться, и за, — указала на стол, — это. Вы снова сами готовили?

— Нет, — признался Джексон. — Я, конечно, люблю готовку, но сейчас заказал. Скажу ма-а-аленький секрет: чаще одного раза в неделю меня здесь нет.

— А я наоборот: обычно говорю, что не люблю готовить, а сама, бывает, не выхожу из кухни.

— А почему говоришь обратное?

Лея опустила глаза на свои руки, улыбка медленно спала.

— Ладно. Э-эм… Да, кстати. Насчёт благотворительного вечера, — Джексон неловко отошёл в сторону дивана, где лежала его сумка. — У нас почти все готово.

«Почему он в один момент стал таким неловким? Я сделала что-то не так?»

— И что осталось сделать?

Достав свой планшет, он моментально открыл подготовленную презентацию, в которой детально разбиралась работа, выполненная мастерами. Удивительно, но Лея отчётливо помнила о первых наработках, которые он предлагал: красный зал, непонятная фотозона, которая не имела ничего общего с детским благотворительным вечером — в общем, все то, что не понравилось Лее. Но сейчас перед ней открылся совершенно новый образ концертного зала: он был с тёплых пастельных оттенках, которые, как показалось Лее, передавали чистоту вечера и цель, с которой этот вечер создавался. Фотозона была полностью сменена: теперь ее украшали шары золотого и белого цвета, а на стене яркая надпись «Подари кусочек счастья».

— Ты была права, когда критично отнеслась к цветам. Я решил направить эту работу нашему дизайнеру, он и правда увидел все эти ошибки, — Джексон листал, где было «до» и «после». — Только не понимаю, что за тупость — первоначально не обратиться к нему. Не могу прокомментировать свою глупость.