— Всю не увезу, а вот самое интересное попытаюсь… — ответил архивариус, даже не заметив сарказма. Он ковырял своим ножиком пучок тревеска, росший близко к земле. — Ты погляди только, Арли… Да он твёрдый, почти как камень. Такое чувство, будто много веков назад кто-то намеренно создал Вьющийся тракт, чтоб через сотни лет он служил нам дорогой...

— И кто же создал? — нахмурился Арли.

— Никто не создал. Разве что вода да ветер. Тем и удивительнее, что всё это возникло совсем без людского вмешательства, — он обвёл рукой нависавший над ними потолок, покрытый тревеском.

Между Цитаделью и трактом порой казалось, что во всём мире из людей остался лишь их отряд, но на большой дороге было не протолкнуться. По нескольку раз на дню Служителям встречались чумазые землепашцы, несущие на спине корзины с морковью, свеклой или капустой — урожаем небольшим, но стоившим выматывающих трудов; охотники, закованные в броню из панциря рудомолов, вооружённые зазубренными копьями и устрашающими стальными капканами; кротоловы с сетями из металлической проволоки и мешками добычи на плечах, путешествовавшие в компании грибников и золотоискателей. Не раз и не два доводилось им обгонять караванщиков, что везли по тракту самый разный товар: железо, шкуры, керамику, соль, древесину, кожу — чего только не встречалось в их доверху гружёных телегах, сопровождаемых дюжими охранниками.

Арли заметил, что у большинства проходимцев не было Пламени — только огонь, тлевший на концах факелов, либо чугунные лампы со странными светящимися камнями внутри. Вирл с каждым старался обмолвиться парой слов, но немногие выказывали желание говорить с незнакомцами, а некоторые и вовсе смотрели на Служителей так, будто видели перед собой банду лицедеев-шарлатанов откуда-нибудь со Срединных ярусов.

Арли негодовал.

— Ты хоть знаешь, кто мы такие? — допытывался он одного кротолова, когда тот рассказывал Вирлу о хорошей добыче за минувшую зиму. — Служители Пламени мы! Тебе это ничего не говорит?

— Э-э… Да вообще-то нет, — простодушно отвечал кротолов. — Но я как-то набирался в Пляске Червя, в Хальруме, и держатель евоный обругивал каких-то огневых монахов за то, что, мол, цену за огонь задирают, хотя сами уже никому не нужны.

Арли чуть не взорвался от возмущения. Вирлу пришлось отвлечь его спонтанной просьбой помочь служанке со свинокрысом: та хотела накормить зверя, а в корзине с фуражом оказался паук. Тогда Арли отправился успокаивать животное. При виде Пламени многие твари сразу прекращали роптать, и это свойство роднило их с Арлингом.

На четвёртый день преодолели Груду — внушительное нагромождение камней, перекрывающее тракт. Дорога пролегала прямо сквозь этот завал; камни были сколоты и небрежно раздвинуты. Дальше тропа проходила прямо под огромным обтекаемым валуном, который лежал на двух обломках поменьше, образовывая нечто вроде нерукотворной арки.

— Когда-то давно бароны Тартарии вели войну, — рассказывал Грегори. — По стратегическим причинам кто-то из них устроил в этом месте обвал, всерьёз усложнив передвижение по тракту. Но затем удалось договориться, и война закончилась. Завал пришлось разгребать — теперь уже совместными усилиями.

— Это же просто глупо! — воскликнул Вирл.

Грегори пожал плечами, пока необъятных размеров камень проплывал у него над головой.

— Тогда им наверняка казалось иначе.

Остановились в небольшом ответвлении от тракта, в просторном гроте, служившем стоянкой не одной сотне путников до них. Земля здесь была потёртой и утоптанной. По углам лежал помёт свинокрысов, а в центре виднелись остатки костра, вновь и вновь зажигаемого теми, кто после долгой дороги нуждался в тепле.

Адепты расселись вокруг костра, на котором слуги варили пресный овощной суп. Перекусывали вяленым скроггом — этих жуков выращивали неподалёку от Цитадели, и путешественники часто брали в дорогу их подсушенные лапки, содержащие питательную плоть. Близнецы отправились дальше по тоннелю разведать тропу. Арли сидел особняком у телеги и грыз свой кусок скрогга. Вирл, отмежевавшись от остальных, шастал возле стоянки с увеличетельным стеклом в одной руке и щипцами — в другой.

Некоторое время молчали. Потом адепт Джошуа, один из старших Служителей в этом звании, обратился к Грегори:

— Та война, о которой вы говорили. Я родился уже после заключения мира, но даже так чувствовал на себе её след. В годы моего детства мы страдали от голода. Родители часто сетовали, мол, всё это из-за уничтоженных войной ферм, а потом отдали меня в Цитадель за неимением возможности прокормить.

— А мне папаша рассказывал о другой войне, — вставил адепт Чембл. — В Мойнерфьорде, когда бароны делили между собой старые цвергские шахты и превратили их в мясорубку.

— То была лишь мимолётная свора, — сказал Джошуа, и блики от костра плясали на его клочковатых бакенах. — Бывают войны похуже. Пока бароны резали друг друга в Мойнерфьорде, Цитадель была втянута в Изгарный Раздор.

— Неужели войны в Тартарии столь нередки? — с недоверием спросил Вирл.

— А ты как думал! — с умным видом вмешался адепт Махо. — Право сильного определяет, кто будет на вершине, а кто внизу. Всем известно!

Арли и Вирл презрительно покосились на него. Махо с ранних лет усвоил этот принцип и сполна применял его на других послушниках — к примеру, на мальчишке из пещер или будущем архивариусе. Потом Арли овладел Пламенем и подпалил ему волосы. Право сильного, которое Михо так любил, сыграло с ним злую шутку.

Агатовый глаз Грегори был устремлён в кипящую воду. Казалось, наставник совсем не слушает адептов, однако он ответил:

— Наш долг состоит в том, чтобы заставить баронов забыть о праве сильного. Видите ли, в скором времени они могут с толкнуться с чем-то более могущественным, чем все они вместе взятые. Если они не поймут этого, то в скором времени погибнут. И мы не вернёмся в Цитадель, пока не образумим их.

Тут к Грегори подошла одна из служанок. Молодая, с небрежной чёрной косой, она нерешительно перебирала пальцами свою замызганную шаль и как будто боялась заговорить.

— В чём дело? — спросил наставник. — Если плохие новости, то не томи, ждать того хуже.

— Наставник Грегори, тут что-то не так… — сказала она. — Мне ещё вчера это странным показалось, но только что я пересчитала наши запасы и теперь уверена: кое-чего не хватает…

Адепты принялись ёрзать и переглядываться. Воздух над костром стеснило подозрение — как ни трудно было признать, братья не особо доверяли друг другу.

— Понятно… — вздохнул Грегори. — Хочешь сказать, кто-то из нас ест больше, чем ему положено.

Служанка смутилась.

— Я не…

Но Арли уже всё понял. Ему-то казалось, что эта вонь, донимавшая его которую ночь подряд, была только плодом его воспоминаний. Этот омерзительный запах, напоминающий смесь ароматов пота и кровяной колбасы, — запах, вызывавший у Арли спазмы отвращения к его обладателю и, что хуже, отвращения к самому себе.

Только одному человеку мог принадлежать этот смрад. Ему, либо кому-то его породы.

Арли поднялся и подошёл к телеге с провиантом. Сунув руку в щель между корзиной капусты и ящиком скроггов, нащупал что-то тёплое и потянул. Адепты у костра непонимающе следили за ним, а потом услышали громкий визг. Арли потянул сильнее, и другие увидели, как он за волосы вытащил из телеги черноволосую девушку. Эта была Несса, дочь Боннета.

— Отвали! — завизжала она и пнула его в лодыжку. Арли швырнул её на землю, в ладони у него вспыхнуло Пламя.

— Возьми себя в руки, глупец! — крикнул подоспевший Грегори, схватив Арли за запястье.

Несса сидела на земле. Её сарафан весь помялся и подёрнулся грязью, загнанный взгляд метался от одного Служителя к другому. Хотя она ярилась, в её голосе читался страх. А в глазах Арли — только ненависть.

— Да она умеет говорить, — усмехнулся адепт Махо.

Грегори по-прежнему сжимал запястье Арлинга. Адепт перевёл полный бешенства взгляд с девушки на наставника и увидел его изуродованное лицо, лоснящееся в свете Пламени. Постепенно оранжевые огненные языки в ладони Арлинга стали затухать. Грегори отпустил его руку. До боли стиснув зубы, Арли громко выдохнул и сделал шаг назад.