— Значит, тень… — сказал архивариус, прискорбно склонив голову. — Мне будет не хватать старика. Он был хорошим наставником. Уж точно не самым худшим...

— Это так, — кивнул Арли.

— Последним цвергским королём был Родерик Скалорождённый, — задумчиво произнёс Вирл. — Ты должен рассказать на совете о том, что видел! Пускай бароны знают своего врага в лицо!

— Расскажу. Но едва ли они послушают орденского изгнанника.

Вирл поспешил его утешить:

— Если Джошуа и намеревается тебя обвинить, он ещё не добрался до Цитадели. А здесь я других Служителей не вижу — выходит, Гэллуэй решил отсидеться.

Пока беседовали, время текло незаметно. Арли насыщался возможностью наконец забыть о правилах приличия, недоверии и разных других экивоках, которые преследовали его в разговорах с людьми последнее время. Задним числом Вирл поинтересовался, почему Несса не ушла в Цитадель вместе с Джошуа, но поняв, что Арли не горит желанием отвечать, оставил расспросы.

То было ещё одно качество, которое Арли ценил в нём. В обыденных делах Вирл никогда не проявлял настойчивости, при том что в вопросах познания умел быть до смешного настырным.

— О Жерло! — удивлённо воскликнул Вирл. — Интересно, баронесса вообще знала, что спит со Служителем?

— Я бы не удивился, — пожал плечами Арли. — Она женщина своеобразная.

— Значит, саламандра появлялась всякий раз, когда тебе грозила опасность? — донимал его архивариус.

Арли кивнул:

— У меня пока не получалось призвать её иначе. Думаешь, это возможно? Я ведь отлично помню все эти легенды…

— О Служителях, что седлают Пламенных ящеров в походах против врагов Жерла? — догадался Вирл. — Теперь и не скажешь, сколько в этих легендах правды. Но в хальрумской библиотеке мне попадался один труд… — вспомнил он. — В нём наставник дораздорной эпохи говорил о каком-то «языке Пламени», который, похоже, практиковался в ордене давным-давно и позволял Служителям общаться с саламандрами.

— Язык Пламени? — усмехнулся Арли. — Никогда о таком не слышал.

— Потому что нынешние Служители им не пользуются. Исходя из написанного, язык рождался из Пламени, которое было в некотором роде противоположностью нашему. Возникая из чувственных побуждений, а не из желания навредить, оно принимало формы, способные воздействовать на саламандр. По крайней мере, так это понимаю я — а у меня с Пламенем история трудная, ты сам знаешь…

Арли задумался. Стараниями Грегори он таки узрел, что Пламя можно использовать во благо. Уничтожив гнездо рудомолов в Гроттхуле, Арли фактически предотвратил кровавый переворот, который мог привести к многочисленным смертям. Дважды сохранив жизнь Фелинну, он позволил последнему повлиять на решение Грзуба в Фаар-Толи, благодаря чему была достигнута цель всего Шествия. Близ Цвергова моста спас Нессу от надругательств Махо…

Безусловно, Пламя можно было использовать ради чего-то значительного — но как обратить его в метод воздействия на саламандру? Возможность чего-то подобного представлялась Арли сказочной и довольно нелепой.

В соседнем гроте забили барабаны. Глашатаи объявляли о скором начале совета, стража оцепляла пещеру, где будут совещаться бароны. Пришёл в движение и лагерь Грзуба. Арли кивнул Вирлу в сторону ярмарки и хотел было пойти сам, но архивариус остановил его.

— Арли… В чём бы не обвинял тебя Джошуа, ты ведь ничего такого не сделал, правда? Он это всё только из личной неприязни, да?

Арли посмотрел на него с каким-то бессмысленным выражением, помолчал. Потом, придя в себя, нахмурился и наскоро ответил:

— Он всегда видел во мне дикаря. Ему лишь нужен был повод, чтоб от меня избавиться.

ㅤ

Ставка князя Крылана раскинулась в заброшенных плавильнях Мойнерфьорда. Облачённые в твёрдую кожу солдаты жгли костры из вьюноствола, точили топоры, резались в кости — и всё под отборную мужицкую брань. Многих солдат, пришедших вместе с князем, Фелинн знал ещё с детства. Они искоса поглядывали на него, пока Фелинн огибал костры, отыскивая княжескую дружину.

Князь совещался с офицерами, приспособив под стол древнюю, наполовину ушедшую под землю наковальню. Фелинн заметил, что на ней лежит карта Тартарии, расставлены свечи и валяются куски пергамента.

И тогда путь ему преградил Хекл.

— Фелинн, — без какого-либо намёка на братскую радость прогудел он. — Чего здесь забыл?

— Хочу видеть отца. — Тон Фелинна тоже не блистал теплотой. Если Альм всегда выбирал самые изящные способы продемонстрировать своё превосходство, то Хекл даже не пытался — и просто лупил Фелинна при любой возможности. — Мне кажется, у меня на это столько же права, сколько у тебя.

— Права? — не обременённые умом глаза Хеккла расширились от гнева. — Я те щас покажу право, мышь летучий!

— Пропусти его, Хекл, — крикнул Крылан. — Как-никак, он у нас теперь герой священного похода!

Хекл насупил мясистые губы и отпрянул. Крылан сделал знак своим офицерам, и те один за другим рассеялись по лагерю.

Фелинн бросил ещё один неприязненный взгляд на Хекла и подошёл к отцу. Лицо Крылана светилось бодростью, под длинным плащом виднелась свободная кольчуга. Возвышаясь над Фелинном, своими острыми чертами и удивительной худобой он напоминал нетопыря, готового сцапать беспомощного мышура или кудлохвоста.

Фелинн однажды задумался, сумеет ли он взглянуть на отца под каким-то иным углом, если длительное время проведёт вдали от семейства. И вот он стоял перед князем, с безусловным пониманием того, что без его, Фелинна, помощи совет в Мойнерфьорде мог и не состояться, — но видел всё того же коварного, заносчивого, беспощадного владыку, от которого ни разу в жизни не слышал слов любви или хотя бы похвалы. Который запирал его в самом глубокой комнатушке Гроттхуля, пряча от всего мира, и никогда не произносил его имени вслух.

— Выглядишь грозно, — с насмешливой ухмылкой заметил Крылан, убирая за спину длинные руки. — С чем пожаловал?

— Вместе с одним Служителем я был в Железных Норах и Фаар-Толи, отец, — прямо сообщил Фелинн. — Бароны Ротте и Грзуб согласились прибыть на переговоры.

— Восхитительно! — Крылан улыбнулся ещё шире и ещё притворнее. — Признаться, мне показалось, что поход монахов потерпел неудачу, когда несколько уцелевших приползли назад в Гроттхуль. Им надлежит благодарить своё Жерло за то, что в их стан затесался ты... Это всё?

Последняя фраза, брошенная столь обыденным тоном, вонзилась в сердце Фелинна лезвием зазубренного, да ещё подмазанного ядом ножа. Он действительно не понимает или намеренно вынуждает Фелинна выложить всё как есть? Зная отца, Фелинн скорее верил во второй вариант, и оттого ему стало ещё больнее.

— Всё? — изумлённо переспросил он. — Ты спрашиваешь, всё ли это, отец? Нет, разумеется не всё! Я рисковал жизнью ради будущего семьи! На Цверговом мосту я видел такое, чего и в самом жутком кошмаре не встретишь! Зная, что опасен для остальных, я всё же покинул дом, и невинный человек в Железных Норах поплатился за это жизнью! Такое объяснение тебя устраивает!?

— Не смей повышать на меня голос! — зашипел Крылан и подался вперед, точно собирался вцепиться сыну в глотку. Он злобно прищурился: — Не первый раз по твоей вине гибнут люди. Разве ты забыл слуг, похороненных после твоего первого припадка? Забыл сапожника, который пытался защитить от тебя свою дочь, когда ты сбежал из заперти и обратился?

— Это не моя вина! — крикнул Фелинн, чувствуя, как мир размывается из-за подступивших к глазам слёз. — Ты разве не видишь, что я хотел бы быть другим?! Не видишь, что я готов отдать за тебя жизнь, пусть ты никогда не дорожил мной так, как дорожишь Альмом и Хеклом?! Мне лишь нужно, чтобы ты перестал ожидать от меня невозможного и без угрызений совести назвал сыном гроттхульского князя Крылана! Своим сыном!

Нижняя челюсть правителя выдвинулась вперёд. Он весь побледнел, выпучив глаза, и вдруг резко отвернулся, словно вид проржавевшего куска железа был ему милее полного слёз сыновнего взгляда.