Да ещё тот разговор с Джошуа...

Старый адепт прибыл в Хальрум перед самым отбытием баронессы. Из всего отряда с ним были только Селвин, Зетар и несколько слуг — а ведь Служителей было девять, когда они уходили из Хальрума! Все трое отказались отвечать на вопросы; Джошуа заявил, что отчитается о случившемся только в Цитадели, перед Гэллуэем и Великим магистром. Тень ужаса, отпечатавшаяся на их лицах, без всяких объяснений дала архивариусу понять: случилось нечто непоправимое.

Но куда делся наставник Грегори? Удалось ли Шествию склонить к переговорам других баронов? Что произошло — и почему Джошуа так резко отзывался на вопросы об Арли? Вирл пребывал в мучительном неведении, которое, он надеялся, хотя бы частично развеется на переговорах.

Остановились на очередную стоянку. Из разговора двух солдат Вирл узнал, что до Мойнерфьорда оставалось всего ничего. Когда он получал свою порцию грибной бурды, главного походного блюда хальрумских солдат, к нему, морща нос от запаха, подошёл камергер баронессы.

Придорожный покой Эддеркоп охранял десяток стражников. Правительница сидела за переносным деревянным столом, уставленным серебряной посудой. Набор блюд был таков, что и не подумаешь, будто большинство из них были приготовлены прямо в дороге. Возле Эддеркоп были две её фрейлины: одна, по имени Джули, раньше проявляла к Вирлу интерес, но когда архивариус лишился уха, стала его побаиваться. Ханна была постарше и поумнее. Если внешний вид Вирла и смущал её, она этого не показывала.

Вирл поклонился. Жизнь в замке значительно улучшила его навыки этикета, что было особенно заметно по улыбкам фрейлин.

— Не трать время. — С дороги Эддеркоп выглядела раздражённой. — Я тебя позвала, чтобы кое-что передать.

— Передать? — удивился Вирл. — Мне? Если эта вещь представляет ценность, ваша стража куда лучше справится с её сохранностью...

— Я достаточно наблюдала за тобой, чтобы увериться в твоей честности, — оборвала его Эддеркоп. — И учитывая природу этой вещи, не сомневаюсь, что она представляет для тебя интерес. Понимаешь ли, есть ещё одна реликвия, издавна принадлежащая моей семье. Она не столь эпатажна, как меч, которым мужчины моей фамилии рубили врагов, но не менее загадочна. Вот она.

В руке у Эддеркоп оказался маленький кулон овальной формы. Как и Дитя Сдвига, он был сделан из неизвестного материала, но внешне напоминал отшлифованный нефрит. Прежде чем Вирл успел сказать хоть слово, баронесса взяла его руку и положила реликвию ему в ладонь. Поверхность камня была гладкой, приятной на ощупь, а на лицевой стороне виднелись глубокие борозды, образующие чёткий, но на первый взгляд бессмысленный узор.

Вирл удивлённо посмотрел на Эддеркоп.

— Но почему вы отдаёте его сейчас?

— Будь я глупее, чем есть, я бы оставила его у себя, несмотря на то что не знаю, как этот кулон использовать и предназначен ли он для чего-то вообще. — Эддеркоп не без гордости улыбнулась. — Но, поскольку у меня есть основания полагать, что предназначен, а я ещё капелька осмотрительности, я лучше отдам его тому, кто имеет знания и усердие достучаться до его настоящей природы.

Вирл покрутил кулон в руках, чувствуя на себе любопытные взгляды фрейлин. Обычно он смущался, находясь под пристальным женским вниманием, но подарок баронессы до того удивил его, что он совсем перестал замечать их присутствие.

— А что до того, почему я отдаю его сейчас… — Эддеркоп задумалась. — Мне не достаёт уверенности, что представится другая возможность. Мы вот-вот прибудем в Мойнерфьорд — уж я на это надеюсь! — а исход переговоров нельзя предугадать заранее. Хочу сказать, всякое может случиться… Просто сделай как я велю: сохрани кулон у себя, береги его. А уж в том, что он сможет тебя заинтриговать, я не сомневаюсь.

ㅤ

В обычном своём состоянии Мойнерфьорд напоминал уснувшего мёртвым сном земляного дракона. Там, где несколько веков назад не замолкали стук кирок и заступов, где от жара плавилен на теле выступал пот, а золотые прожилки мозолили алчный глаз, ныне царствовало затишье. Только безумные отшельники да отчаянные искатели драгоценностей порой забредали сюда, а помимо них жили в этих рудниках одни только зубатые черви, компанию которым составляли призраки давно ушедшего прошлого. Обманувшись, можно было заключить, что Мойнерфьорд ожил в предвкушении совета, который должен был пройти в его стенах. Одна за другой армии баронов прибывали в покинутые шахты и располагались в трёх огромных гротах, уцелевших за века упадка, — предпочтительно подальше от соседей. Однако стоило присмотреться, как наружу выступала вся суть сего заблуждения. Ржавеющие в грудах щебня вагонетки, надтреснутые крепи и истощившиеся жилы ясно давали понять, что земляной дракон был всё же мёртв, — просто кто-то решил справить пир в его грандиозных останках.

Торговцы, перекупщики и разного рода коммерсанты, сохранившие достаточно смелости для путешествий по тракту, быстро почувствовали запах прибыли. Ещё до прибытия первых солдат они наводнили Мойнерьфорд, в результате чего центральный грот копей превратился в импровизированную ярмарку и встречал войска пёстрой кучей торговых ларьков.

Прибывший с войсками барона Грзуба Арли поначалу решил, что вся армия Фаар-Толи ошиблась поворотом. Он-то готовился увидеть кучу покрошенных от времени камней — а тут такое!

Вскоре стало ясно, что прежде Грзуба прибыли армии Эддеркоп и Крылана. Фелинн почти сразу отправился на поиски отца, а Друзи решил заменить наконечники на дротиках. Несса и Арли разглядели вдалеке вооруженный кортеж — и леди Эддеркоп, которой помогал выбраться из кареты камергер.

— Иди же, — сказал Арли, видя возбуждённое выражение Нессы. — Мы теперь предоставлены сами себе.

— А ты что делать собрался?

Адепт пожал плечами. Девушка прощально взглянула на него и направилась к баронессе. Арли показалось, она хотела сделать что-то ещё, но видно, не решилась. А потом он увидел шагавшего к нему Вирла — и не сдержал улыбки, хотя всеми силами пытался.

Вирл крепко обнял друга и рассмеялся, точно не веря, что вот он, стоит перед ним, живой и здоровый. Вблизи зрение позволяло Арли как следует рассмотреть друга. И первоначальная радость сменилась остолбенением, а затем и гневом, когда он увидел, что на месте левого уха архивариуса красовалось неровное отверстие, обрамлённое свежим шрамом.

— Я же просил тебя! — взревел он. — Просил ни во что не лезть!

— Знаю, знаю, что просил, — оправдывался Вирл со стыдом и теплотой в голосе. Он осторожно похлопал Арли по плечу и чуть улыбнулся. — Но теперь ведь ничего уже не поделаешь, правда? Знал бы ты, что я получил за это ухо, отдал бы даже два.

Арли вдруг рассмеялся с его слов, хотя от вида увечья Вирла ему хотелось плакать. И ведь нельзя же было так, а он всё-таки злился на архивариуса. Злился, потому что искренне дорожил им, а теперь ещё и проникся к нему такой горькой смесью жалости и уважения, что едва сдержал слёзы.

Так они и стояли одно время, не зная, что друг другу сказать. Возле кареты Эддеркоп что-то энергично объясняла Нессе, осматривала её, иногда трепала за пряди волос и за щёки, как дитя треплет разодетую не по её вкусу куклу.

Возле главного тоннеля раздался лязг. Арли с Вирлом обернулись и увидели, как ярмарку один за другим заполняют солдаты в тяжёлой шипастой броне, расталкивая и запугивая зевак. Устрашающего вида слуги внесли в пещеру огромный паланкин, вершину которого венчало резное кресло. В нём, облачённый в свой чёрный балахон, неподвижным бугром восседал барон Ротте, взиравший на округу сквозь прорези в равнодушной серебряной маске.

Арли ожидал увидеть того жуткого телохранителя с двуручным мечом, но почему-то так не разглядел его.

— Что-то маловато войск, — сказал Вирл, когда немногочисленная процессия проходила мимо. — Идём, а то они сейчас наткнутся на людей Эддеркоп; так и до драки дойти может.

Они удалились в лагерь Грзуба, где Вирл с интересом глазел на закованных в хитин солдат, на их поросшие плесенью латы и странное узловатое телосложение. И тогда Арли поведал ему всё. О Гроттхуле, о гибели Грегори, о живущей в его плаще саламандре и Грибных Топях. Арли говорил и говорил, потоком подробностей извергая из себя всё пережитое. Умолчал он лишь о своей связи с Нессой, — уж слишком непознанной и личной казалась ему эта часть себя. К тому же Арли не знал, как Вирл воспримет совершённое им убийство Махо.