Я чувствовал, что все взгляды устремлены на меня, и, обернувшись, увидел Ласкариса и Оберлина, наблюдающих за мной через стекло из смотровой камеры морга, и по выражению их лиц понял, что я сделал именно то, ради чего меня сюда привели.

* * *

"Похоже, у тебя есть свой фоксхаунд", - сказал я, обращаясь к Оберлину на площадке за пределами импровизированного посадочного поля. Дни на Сабрате были короткими - около восемнадцати стандартных часов, и солнце уже давно село. Старик опирался на мою руку, оставив Ласкариса у трапа своего шаттла. Мы отпустили схоластов, и я отправил Кассандру обратно на "Аскалон". "Ты знал?"

Смех сэра Фридриха быстро перешел в кашель, и я отшатнулся от него, хотя он отвернулся и прикрыл рот платком. "Знал ли я, что ты способен творить такие чудеса? Конечно, я знал, - сказал он. "Я видел записи с костюмов Перфугиума и Береники, или ты забыл?"

Я признался, что знал. "Даже до этого… Я верил". Он слабо улыбнулся и спрятал платок в карман, его улыбка превратилась в гримасу. "На что это похоже?"

"Как будто проходишь сквозь зеркала", - сказал я, отказываясь вдаваться в подробности.

Старому шпиону этого показалось достаточно. "Действительно, зеркала", - сказал он. "Я хочу, чтобы ты был начеку, Марло. Валерьев и Картер будут руководить раскопками с помощью Рассама. Я хочу, чтобы ты просто наблюдал".

Он перестал идти, и мы встали перед пустой пустыней. Буря унеслась на запад, оставив ночное небо чистым и полным звезд, так что можно было подумать, что между нами и ними нет воздуха. В Сабрате не было луны, и мы оставили прожекторы лагеря далеко позади. Все было тихо и, если бы не ветер, совершенно неподвижно. Ребра одного из давно погибших левиафанов поднимались из дюн впереди, как колонны какого-то разрушенного храма. Мне показалось, что я слышу, как ветер свистит между ними, донося до меня забытые отголоски какой-то инопланетной песни.

Нас больше нет, - казалось, пели они. Нас больше нет.

"Вы спустили оружие?" спросил я.

"На борту "Реи", - ответил Оберлин. "У Веди есть приказ разместить его на окраине лагеря, как можно дальше от рабочих. Наши ирчтанийские друзья будут обеспечивать основную безопасность здесь, на земле, поддерживая людей Гастона". Он снова кашлянул, уже не так сильно. "Как я понимаю, ты уже подружился с хилиархом Анназом.

Я поправил воротник, защищаясь от пронизывающего ветра. "Мы поговорили".

"Знаешь, это было предложение императора, чтобы мы завербовали ирчтани для "Гномона", - пробормотал он, пытаясь совладать со своим дыханием. "Он сказал, что они верят, что ты своего рода пророк".

"Как Дораяика", - едко сказал я. После неловкого молчания я продолжил: "Они думают так, потому что их предки сражались вместе со мной. Благодаря этим предкам они теперь путешествуют по звездам. Сражаются за Империю. Умирают за нее. Они видят в этом дар".

"Они видят в этом приключение, милорд!" - сказал старик, который был намного моложе меня. "Так оно и есть!"

"Это не приключение, Фридрих", - возразил я. "Это бремя".

Старик снова закашлялся, а когда закончил, сказал: "И это тоже".

"Ты умираешь?" спросил я.

"Смерть приходит ко всем!" - воскликнул он почти радостно. "Да, я умираю. Рак. Не болезнь Леты, конечно! Обычная. Врачи дают мне меньше пяти лет".

"Мне очень жаль", - сказал я, сожалея о своем вопросе.

"Нет!" - сказал он. "Мне двести сорок семь лет, судя по моим клеткам. Мне будет жаль, если я не доведу дело до конца". Он замолчал, и мы долго стояли, слушая шелест песков. "Я вернусь на "Троглиту" завтра. Я слишком далеко от своих врачей и от мысли обо всем этом мышьяке..." Он содрогнулся. "Мать-Земля, но здесь тихо. На борту корабля никогда не бывает тихо".

Высоко вверху свет спутника мигал зеленым на фоне неподвижных звезд там, где он проходил по своей рабской орбите. Я наблюдал за ним. Когда он скрылся за горизонтом, я сказал: "Первые космоплаватели перепутали Тихого и Вайарту, как ты сказал. Император сказал то же самое". Я искоса взглянул на старого начальника разведки. "Ты чего-то недоговариваешь, Фридрих?"

Старик покачивал головой в такт моим словам, но ничего не сказал.

"Вы обратили внимание на глаза? На фреске в гипостильном зале?" Когда Оберлин не ответил, я надавил, полностью поворачиваясь лицом к древнему патрицию. "Это были человеческие глаза".

Абсолютная тишина.

"Мне нужны ответы, сэр", - сказал я, напомнив ему об огромной пропасти лет между нами, о классовом разрыве и всех вытекающих из него полномочиях.

"У меня их нет, правда", - ответил Оберлин.

"А Тихий - один из них?" спросил я сквозь стиснутые зубы. "Письмена те же. Отметки на фреске. Анаглифы!"

Оберлин закашлялся, прежде чем смог достать свой платок. "Честно говоря, я не знаю, лорд Марло".

Зарычав, я схватил старика за лацканы. Оберлин вскрикнул, затем закашлялся еще сильнее. Я почувствовал, как его слюна попала мне на лицо. Мне хотелось поднять его с песка, но вместо этого наклонился, ничего не говоря.

"Вот почему ты здесь", - сказал Оберлин, голос его стал совсем тихим. "Вот почему ты нам нужен. Ты единственный, кто может знать".

Красный свет, жесткий и зернистый, замерцал у меня перед глазами. Я узнал прицел какого-то стрелка, снайпера с электрошокером или дротикометателем. Зарычав, я отпустил старика и позволил ему пошатнуться под действием собственной силы.

"Твои способности. Твои... отношения с этим… делом, - выдавил Оберлин, - ты - часть головоломки, разве ты не знаешь?"

ГЛАВА 12

РЯБЬ

Наступило утро, и с ним пришел Тайбер Валерьев. Дюрантийский ксенолог получил приказ показать мне камеру, где умер Манн. Я разбудил Кассандру, и мы двинулись через лагерь вниз, к развалинам Фанамхары, останавливаясь, чтобы закрепить прозрачные защитные маски, которые часто носили рабочие на стройке Вайарту. Это были козырьки из прозрачнейшего алюмостекла, плотно прилегающие к лицу, как раз перед ушами. Под подбородком жужжал маленький вентилятор, пропуская поток отфильтрованного воздуха через рот и нос каждого из нас.

Помещение, в котором когда-то хранились припасы, находилось по левую сторону главной аллеи, в одной из базилик - колонном зале, украшенном узкими стрельчатыми окнами с глубокой резьбой, так что треугольные лучи солнечного света падали на выщербленный каменный пол. Стена напротив двери и квадратные колонны внутри были покрыты линиями синеоформ Вайарту, каждая из которых была глубоко высечена в зеленом камне каким-то давно заржавевшим резцом.

"Они вывезли склады сразу после того, как это произошло", - сказал Валерьев, голос его был приглушен фильтрующей маской. "Переместили их внутрь Большого гипостиля, в одну из боковых камер. Оборудовали другое место на следующей площадке".

Я абсурдно осознавал, как звенят мои каблуки в этом твердом и пустом месте. Каждый шаг отдавался эхом сотен ног, пока я не стал казаться целым взводом. Несмотря на шум людей и экскаватора, работавших снаружи базилики, тишина в этой комнате была похожа на тишину церковного святилища. Можно было почти ожидать увидеть иконы из резной слоновой кости, свечи по обету и почувствовать запах свежих плодов жертвоприношения, начинающих киснуть.

"Они все были в задней части, не совсем вплотную к стене".

"Для чего предназначалась эта комната?" спросил я.

Валерьев откинул свои длинные каштановые волосы, упавшие на маску. "Мы думаем, что это своего рода памятник. Может для хранения записей".