– И я о том! – Ниночка погладила обои.

…а на новоселье Эвелинка сервиз обещала подарить, тот самый, который с картинками красивыми и блюдцами, что с полосочкою по краю.

Золотой, конечно.

Есть еще и в серебре, но серебро не под кухню будет.

…Анатолию Львовичу, который давно уже стал просто Анатолием, достались талоны в «Альбатрос», куда он записался на сервант. Вот как раз в комнате и станет, а в нем уже и сервиз можно, и хрусталь.

– Так, – маг вошел в комнату, огляделся, оценивая фронт работ, и сказал. – Давайте-ка разделимся… Ниночка, солнышко, ты будешь показывать, что и куда клеить. Ингвар, за тобой стены, мажь погуще, а то ведь не лягут. Леха, ты скребком разглаживаешь…

И Алексей, на которого Ниночка поглядывала с опаской, кивнул.

– А мы?

– А вы возвращаетесь к нам и готовите стол. А то здесь для всех тесновато будет, – маг встряхнул руками. – Заодно и за детьми присмотрите…

И Ниночка согласилась, что план хорош.

Да и прочие возражать не стали.

Астра не знала, счастлива ли она. Она просыпалась еще до рассвета, просто и легко, открывала глаза и лежала, лежала в тишине, слушая спокойное размеренное дыхание человека, который стал ее мужем.

Взял вот и стал.

И заявление подал. И мрачно так глянул на женщину, которая почему-то решила, что не хочет это заявление принимать, не станет, что недостаточно у нее полномочий и вообще неправильно на дивах жениться. А после его взгляда она передумала.

Приняла заявление.

Дату назначила.

А потом перенесла. И снова, сославшись на какую-то ерудну. И Астра почти решила отказаться от затеи: она уже замужем, зачем еще раз выходить? Но Святослав не позволил.

Он упертый.

И хмурится часто, особенно, когда что-то не выходит, причем не важно, отчет ли, которых пришлось писать множество, или поделка для детского сада. Почему-то оказалось, что поделки эти приходилось делать часто, Астра и не знала.

Она вообще о многом не знала.

О том, что рядом с другим человеком может быть настолько спокойно. И хорошо. И радостно просто от того, что этот человек есть.

О том, что можно говорить.

И гулять.

Держаться за руку. Или не держаться, но все равно знать, что, если будет нужно, руку эту протянут. Можно смеяться и не бояться, что смеешься слишком громко. Или вот плакать, как в тот раз, когда не вышло спасти… многих не выходило, и это горе, обычно неподъемное, необъятное, вымучившее Астру до дна, вовсе не исчезло. Но рядом с ним выносить это горе было легче.

Были дни.

И ночи.

Темные и длинные. Наполненные чем-то таким, чему Астра еще не нашла названия. Вспоминать о них днем было стыдно, но не вспоминать не получалось.

И не краснеть тоже.

И… выходит, она все-таки счастлива? Пусть и в опустевшей, точнее почти опустевшей – Ниночка еще не забрала свои вещи, да и Калерия кое-что оставила до весны, когда Ингвар окончательно с жильем разберется – квартире, но все равно счастлива?

В гулкой этой пустоте.

В тишине предрассветной, нарушаемой дыханием человека, о котором Серафима Казимировна знала? Наверняка, иначе не затевала бы эту вот игру. Или… дело не только в Астре.

Сложно все.

Думать о прошлом сложно. А жить… жить совсем даже наоборот.

И теперь жизнь больше не пугала. Даже перспективой поклейки обоев.

– И о чем задумалась? – Эвелина не стала разуваться, только снег с сапог сбила. – Извини, я о туфлях не подумала как-то… картошка есть?

Генеральская жена не утратила умений и с картошкой управлялась по-прежнему быстро. Нож мелькал в ее руках.

– Слышали, Владка в актрисы пошла, – Калерия окинула кухню придирчивым взглядом и вздохнула. Что поделаешь, хозяйка из Астры была так себе, и она честно мыла, что кухню, что плиту, но как-то недостаточно хорошо, что ли. – Писала недавно, что на роль утвердили…

– Еще бы, – фыркнула Эвелина. – С ее-то силой… но в актрисы, пожалуй, ей самое место.

– Почему?

Антонина вытащила из холодильника палку колбасы. И батон достала, и масло.

– Энергетика подходящая. Ей нужно, чтобы ее любили. Вот и будут любить. Правда, добром это, скорее всего, не кончится.

– А ты не каркай, – Калерия наполнила кастрюлю водой. – Викушка замуж собралась.

– Скажи ей, чтобы сестрицу не приглашала.

– Она и сама понимает.

– А Владка?

– Тоже понимает.

Этот разговор был до того привычен, что хотелось одновременно плакать и смеяться.

– Но у нее тоже свадьба…

– Поедешь? – тонкая лента кожуры опустилась в ведро. Астра же достала из холодильника миску с вареными яйцами. Не такая она и глупая, чтобы не догадаться, чем закончится вечер.

Да и Машка сказала, что готовить надо.

Машке Астра верила.

– Не знаю. Вряд ли позовет, – Калерия прикрыла кастрюлю. – Но открытку пошлю.

– И подарок, – согласилась Эвелина.

– И подарок…

– Ты-то как?

Калерия провела ладонями по животу и улыбнулась, тепло так, будто солнце выглянуло.

– Хорошо… Ингвар только нервничает очень.

– А… подопечные.

– Тоже нервничают. Дети ведь, – она произнесла это снисходительно, и Астра согласилась: дети. Злые. Нервные. Обиженные. Многие больны, и не только телом. С телом-то она легко справлялась, но вот другое излечить было куда как сложнее. И потому, от понимания своего бессилия, Астра и не любила бывать на Полигоне. А вот Святославу приходилось часто. Может, и нестабильный он, но лучше такой маг разума, чем вовсе никакого.

– И кто? – Эвелина старалась не смотреть на старую подругу.

– Дочь. Мою силу возьмет. Из… стаи писали, что будут рады принять нас.

– Еще бы, – Антонина резала колбасу полупрозрачными ломтиками. – Теперь-то всем рады…

– А ты как?

– Не знаю… он хороший. До того хороший, что порой так и тянет гадость сделать, чтоб не был таким… понимающим. Будто я больная на всю голову… терпеть не могу!

– Скажи.

– А если обидится?

– Тогда дурак, – Эвелина стряхнула с ножа тонкую полоску картофельной кожуры. – Но дураком не выглядит.

– А твой…

Эвелина улыбнулась ласково так, что стало очевидно: вот у нее-то все хорошо. Замечательно даже. И сама Астра не удержалась от улыбки. Почему бы и нет?

Ведь на самом-то деле все хорошо.

Замечательно даже.

И вечером, даже ночью, той самою кромешной, когда все давно уже спят, она заберется под одеяло, вытянется рядом со своим человеком и, тронув пальцем его, скажет:

– Кажется, я тебя люблю.

– Кажется? – в темноте не видно выражения его лица.

– Точно.

– Точно-точно?

– Абсолютно точно.

Святослав засмеется. И ответит:

– Тогда и я тебя.

– Точно?

– Точно.

– Точно-точно?

– Точнее некуда.

Это будет на редкость глупый разговор, зато потом, привычно проснувшись на рассвете, Астра сможет ответить себе со всею определенностью: да, она действительно счастлива.

И разве это плохо?

Розочка откинула пуховое одеяло и, вытянув ноги, стянула полосатые носки. Носки были хорошими, теплыми и мягонькими, а потому брать их с собой туда Розочка не хотела.

Еще испортятся.

– Ты идешь? – спросила она шепотом и прислушалась, но в квартире было тихо. – Или как?

Она и одеяло приподняла. Вечно Машка под него с головой залезает, прячется, словно в нору. Сколько уже времени прошло, а она все никак не привыкнет.

– Иду, – Машка тоже носки стянула, сложила, скатала в комок и под подушку спрятала. Потом еще рубашку ночную наглаживать принялась, будто бы там было кому дело до того мятая она или нет.

Нога коснулась пола.

Холодный какой. Но холод исчез, стоило откликнуться на голос леса. И комната дрогнула, поплыла, стираясь вместе с гранью, что вот только что была, а тут ее и нет. Розочка подавила зевок, подумав, что вернуться надо бы пораньше, а то потом опять будет целый день сонною.