Радарная сетка тактической гемисферы, крест-накрест исчерченная посторонними сигналами. Строгий запрет на обмен кодированными сообщениями (пусть и нарушаемый всеми подряд, но всё же). И самое главное – громоздкие туши корпоративных кэрриеров в потенциальных ямах гелиосинхронных орбит, прикрывающие своими гигаваттами точки Лагранжа. С каких пор всё это стало возможно, когда люди Корпорации позволили этому произойти?

На самом деле – задолго до того, как Ковальский покинул Матушку, да что там, задолго до того, как он вообще появился на свет. Однако на внешних трассах корпоративная крыса по-прежнему знала своё место. Быстрее бы туда вернуться.

Ковальский покосился на командоресс. Вот уж на чьём каменном лице не было написано ни капли волнения. Который это у неё заход на глиссаду Цереры? Десятый? Сотый? Уж она-то, давно разменявшая третью фазу, точно застала это место другим. Фронтиром человечества, диким полем, где каждый мог урвать свой клочок пространства под солнцем. Каково было вот так возвращаться туда, где прошла некогда твоя полузабытая молодость? Серым анонимусом, номерной капитанесс торгового флота, которой на этом ледяном шарике могли помыкать все подряд, кроме, разве что, Ковальского.

– За курсограммой следи.

Надо же, заметила его взгляд. Ишь, некомфортно ему здесь. Правильно одёрнула, мал ещё, всего полсотни годков, послужи с её, тогда и голос подавать начинай, жалобы высказывай.

Ковальского дважды одёргивать не надо, это всякий знает. Он с такими занозами в заднице, как капитан Штегенга, не один оборот на дальних трассах, и ничего, кроме благодарности в личное дело. Остаток глиссады он провёл, не мигая на тактику, подрабатывая маневровыми, где скажут, и заглушившись, когда велят. К чертям космачьим вас всех. Дайте только вернуться на свободу. Тут делов-то, забрать груз – и в обратку.

Их вели, конечно. Не эти балбесы в диспечерском куполе. Лёгкие, едва заметные касания чужих инфопространств тихонько подбадривали – здесь по-прежнему есть свои, Корпорация ничуть не менее сильна на Церере, чем полтора века назад, просто делай своё дело. Расчётливо, чётко, хладнокровно, надёжно. Можно подумать, он когда-то действовал иначе. Но, знать, слишком важна миссия, чтобы оставлять их без подстраховки.

Командоресс наверняка знала о том куда больше Ковальского, но предпочитала помалкивать. А может, оно и к лучшему. Если от одного эфирного речитатива при снижении Ковальского нервный колотун пробирал, что было бы, выясни он хотя бы толику деталей той спецоперации, в самом сердце которой им двоим довелось оказаться, кто знает.

Плюнув на всю эту секретность и важность, Ковальский, как было велено, снизился, отманеврировал и штатно заглушил их галошу. Та хоть и была загодя перебрана по винтику и собрана обратно с тройным дублированием всех систем, а в пилотировании всё едино была обыкновенным ремботом внутренних трасс, даром что многие бы удивились её удельному импульсу. Что там пилотировать – завёл и полетел. Это тоже было частью плана – корабль должен был оставаться в минутной готовности к старту на всё время их пребывания на Церере. Ковальский даже отстёгивать замки креплений ложемента не стал. Тут и подождём, не расклеимся.

– Чего сидишь, собирайся-одевайся, пойдёшь со мной. Автопилот, поддерживать на борту готовность к экстренному старту!

Приказ принят к исполнению.

Вот это новости. Ковальский нахмурился, однако тут же послушно ссыпался вниз, к ящикам, где лежали аварийные оболочки. Такого в плане не значилось, выходить из галоши на вэкадэ. Интересно, какого мунячего командоресс решила изменить порядок операции и тащить его с собой. Разве что тяжёлое донести. С непривычки ноги от местной гравитации, конечно, подгибались, но ничего, экзоскелет оболочки сам собой ходит, дотащим.

– Нам с собой контейнер какой прихватить?

Командоресс непонимающе на него поглядела, мотнув в итоге головой.

– Никак нет, груз будет в контейнере.

Ну, ладно, если так.

По лётному полю катились в полном одиночестве, что было вполне ожидаемо – запасная посадочная площадка вдали от опрессованных ангаров, кому вообще сюда понадобится сажать свой борт, разве что совсем с кредитами туго у фрахтовиков. Две согнутых гравитацией фигуры в белоснежных оболочках шагают по укатанному гусеницами космодромных тягачей пространству к стоянке арендованного заранее ровера, что может быть прозаичнее на поверхности ледяного планетоида.

Впрочем, импульсы из глубин чёрного неба Цереры поминутно подбадривали, давай, топай, не прогулку на пленэре совершаешь. Ковальский в подобных понуканиях не нуждался, но в ответ предпочитал помалкивать. Если надо, пусть себе следят. Ему какое дело.

Путь на ровере до места оказался непростым – битых два часа они скакали по колдобинам изрытого реголита, так что Ковальский едва не вываливался из кресла – за штурвалом восседала, разумеется, командоресс. И когда уже им перестанут помыкать. Да, он был излишне молод для трассера, но зато, в отличие от иных старпёров, он почитай с самого детства всю жизнь провёл за управлением разномастными флотскими единиц, сначала в симуляции, а потом и в реале. По сути, как только родители выцарапали его из той переделки на Матушке, назад ему пути уже не было, и уготованная судьба Ковальского была очевидной – до конца жизни оставаться аутсайдером человечества, пересаживаясь с одной колымаги на другую. Его никто специально не учил, всё сам, и, в конце концов, получалось у него куда лучше, чем у большинства профессиональных трассеров, так откуда такое постоянное пренебрежение? Дайте уже ему хоть немного самостоятельности, сколько можно!..

Впрочем, чего жаловаться – куда тут ехать, он был всё равно не в курсе. Командоресс же по этому поводу предпочитала помалкивать.

Прибыли они тоже как-то внезапно, Ковальский даже, кажется, задремать успел, вцепившись крючьями актуаторов в аварийные рукояти, только что ещё качал головой, борясь со скукой и вот он уже летит кубарем вниз, всё-таки вывалившись из седла после резкой остановки.

И где же это мы, почесал слегка ушибленную пятую точку Ковальский, оглядываясь. Кругом, тем временем, было гладко и тихо. Даже свежих следов поперёк ледяной поверхности не разглядеть, только расходящиеся трещины местной гляциологии пятнали раскинувшуюся вокруг белоснежную равнину. Красиво. Только куда им теперь?

Командоресс же не спешила покидать ровер, вглядываясь куда-то поверх рулевой колонки. Но тут уж и Ковальский сумел разглядеть. Чуть впереди, метрах в сорока по ходу ровера, начала сдвигаться вниз и вбок лунообразная платформа, открывая уходящую вниз спираль чего-то вроде грузового пандуса.

Пришлось снова забираться на ровер – спустя пару минут мерного перезвона пустотелых колёс-пружинок их со всех сторон уже окружала непроглядная тьма, воцарившаяся после того, как укрытие спирально уходящего вниз тоннеля с хрустом закрылась. С хрустом?

Ковальский прислушался. Да, уже сгустилась ощутимая атмосфера. Видать, местные воздух не экономили. Впрочем, вокруг них мерцали в лучах ходовых огней иссиня-белые стены чистейшего льда. И правда, чего тут экономить?

Спустя пару минут ровер упёрся носом в увесистые металлполимерные створки цилиндрического поворотного шлюза, мерцающего по периметру аварийными маячками. Видимо, атмосферка тут была скорее техническая, в качестве естественного препятствия самопроизвольной возгонке льда. А вот всему прочему препятствовали, помимо толщины стен, два плазменных двигла на пару гигаватт, что упирались им с командоресс разве что не прямо в лоб, деловито свесившись из парковочных ниш. А что, выглядит убедительно – дёрнешься без команды, двадцать килокельвин от тебя и пепла не оставят, в могилку сложить.

Впрочем, по итогам молчаливого обмена кодами доступа сопла всё-таки убрались, а поворотник начал, что логично, поворачиваться, пропуская их ровер внутрь. Ковальский снова завертел головой. Для навигатора, привычного к вынужденной флотской тесноте помещений шлюз изнутри казался огромным. Метров сорок в диаметре, не меньше. В таком опрессованном объёме их галоша поди поместилась бы целиком. Да уж, широко тут живут, богато.