Видимо, человек — единственное по-настоящему неудачное творение природы, только мы одни ничего не помним. Осознаём, но…

Что толку осознавать вещь, которую следует просто чувствовать? Я не знаю, что сказать, просто иду дальше.

Уже занеся ногу над ступенькой, которая ведёт меня в шлюз, я вспомнил то самое, что показалось мне чрезвычайно занимательным при первом знакомстве. Утвердившись вновь на земле обеими ногами, я в который уже раз, кряхтя, наклонился, подцепив пальцами какую-то былинку. Вот он, недостаток старости, первый и наиглавнейший. Когда простейшие движения вызывают в теле подобные эффекты, остаётся только одна дорога — в кремационную печь. Я крайне вовремя успел добраться до своей цели.

Отдышавшись немного, я отпустил перила, в которые вцепился, чтобы не упасть, и побрёл наверх, не отпуская, однако, подобранное растение. Оно меня заинтриговало до невозможности. Стоит признать, несмотря на крайне преклонный для Пилота возраст, мне нельзя отказать в достаточной для того остроте мыслительного процесса. Я оказался прав, даже находясь в описываемый момент в полном ошеломлении от всего происходящего.

Экспресс-анализ оправдал все мои ожидания, какими бы бредовыми они не показались случайному человеку. То, что покрывало луг вокруг капсулы (будь я не здесь, а там, откуда, как кажется моему всё ещё мирно спящему экипажу, мы и не улетали) называлось бы травой. Лаборатория недолго пережёвывала тот образец, что я ей предложил к рассмотрению, и выдала короткую справку, в точности обозначив старый добрый биологический вид. Марь белая. Это и была самая что ни на есть трава. Девятки, висевшие у меня в голове после загадочной запятой, дружно мигнули — индекс подобия был строго равен единице.

Сумасшествие? Деменция? Бред всё-таки свихнувшегося на старости лет Пилота? Да в том-то и дело, что быть такого не могло, Полёт и миллионы членов моего экипажа были действительностью, слишком ярко бьющей в глаза для бреда больного сознания. И я решил оставить всё как есть, так и не сообщив о своём открытии ни в едином своём отчёте. Быть может, и к лучшему, поскольку, кроме меня, не нашлось ни единого человека, кто обнаружил бы этот невероятный фокус».

«Здесь я бывал исключительно редко. Уже сама мысль о том, что мне однажды придётся отправиться сюда посредине Полёта, предоставляла мне достаточно поводов, чтобы относиться к нему с… приличной долей пиетета, граничащего со страхом.

Да, здесь, на верхней палубе огромного грузовика, каковым, по своей сути, и являлся мой «Поллукс», располагалась в ряд та часть груза, что именовалась в официальных докладах «высшим техническим персоналом Миссии». Из точно такой же капсулы был извлечён некогда и я. Уже спустя несколько дней моего предшественника не стало, я остался на столько долгих лет один. Один посреди тишины беспощадного космоса.

В случае неудачи этого, двадцать восьмого перелёта я бы поступил так же — активировал несколько сенсоров, подождал бы немного, а потом, со словами «теперь ты — Действительный Пилот «Поллукса», принимай вахту» отправился бы в небытие. Куда, строго говоря, и следовало.

А так… мне предстояло не менее приятное действие.

Его лица я не помнил. Да и как тут упомнить…

Он же смотрел мне в глаза и тоже ничего не понимал. Неужели я был когда-то таким же?!

— Вставай, Пилот. Полёт закончен.

Надо же, подумал я, он должен быть моим ровесником…

— К-как закончен?

— Тривиально. Я привёл «Поллукс» к цели. Неужели подобная возможность никогда не приходила тебе в голову?

Я постарался придать своему голосу изрядную долю желчи.

— А как же… как же Действительный Пилот? Почему «Поллукс» вели вы?

— Всё просто. Я — Третий Действительный Пилот, обо мне ты мог и не слышать вовсе, несмотря на то, что ты вообще один из Четвёртых. Полёт затянулся, друг мой, очень затянулся.

— Но мы… прилетели, всё-таки?

Я кивнул, и лишь тогда он полез из капсулы, стыдливо прикрываясь горстью, с чего бы подобная стеснительность при подобных-то обстоятельствах.

Не долго думая, я повёл его в рубку, старательно отслеживая все мгновенные изменения в его выражении лица. Он не понимал.

— Это светило… оно другое!

Я опешил сперва, но затем уверенно принял в своей речи ту ироничную позу, которая, в общем, изрядно мне помогла в дальнейшем опыте общения с этим субъектом.

— Возможно, и планета другая…

Я сидел за главным терминалом, так что демонстративные возможности были. Мне самому по первому времени было не просто избавиться от навязчивого чувства ирреальности происходящего, чего уж тут… зрелище было величественным, как ничто другое в этой жизни. Огромный голубой шар выплывал из-за бесформенных жёстких крыльев левого борта «Поллукса», двигаясь неторопливо, степенно…

— Мы летели так долго, чтобы в итоге отыскать подобное?!

Я опешил, ожидаемого мною восторга не было и в помине.

— Как вас понимать?

— Мы летели. Искали. Вы сами искали. И что?

Представить себе не мог…

Резким движением я отключил внешний обзор, развернувшись к нему лицом, надеясь, что эмоции не слишком заметны на моём лице.

— Вы ждали чудес космоса? Вы ждали фейерверка? Я покажу вам его.

Этого барахла, радужной изнанки Вселенной у меня в памяти было запечатлено предостаточно, я мог по годам рассказать хронологию Полёта моего «Поллукса», что запечатлели кроме меня лишь блоки памяти бортовых журналов. Я покажу этому…

Катаклизмы, сияние, гнев и ярость, бесконечные мёртвые глубины пространства и сгустки материи, прожигающие тебя насквозь.

Я уже успокоился. Можно доказывать, что перед тобой бриллиант редчайшей красоты, в своей идеальности заставляющий блекнуть дешёвые безделушки, раскиданные повсеместно. Но это знание мне было преподнесено именно что в подарок за долгую и беззаветную службу этому Полёту, им нельзя поделиться с другим, попросту — невозможно…

Я сразу же оставил эту тему, вернувшись к своему обычному вполне трезвому и расчётливому состоянию духа. В качестве исполнителя парнишка годился, руководство всё равно вскоре так или иначе перейдёт к соответствующим Советам.

Что ж, тот план развёртывания Миссии на самой планете вполне удался, моя последняя задача — посадить «Поллукс» на грунт, где ему предстояло стать естественным источником необходимых материалов и механизмов — была выполнена на вполне высоком уровне, не позволив уронить меня в глазах остальных «размороженных» к тому времени Пилотов.

Помню, я молча следил за последними приготовлениями, когда вокруг моего «Поллукса» мелькали тени сотен крошечных по сравнению с ним шлюпок, а мои «помощники» что-то нашёптывали через систему связи, но я даже не удосуживался как-то реагировать на их стремление помочь. Приборы были вполне в состоянии обеспечить меня требуемым объёмом данных. Остальное меня лишь слегка отвлекало.

Что стоило мне отключить внешние раздражители и насладиться последними секундами, когда наедине — только я и мой «Поллукс»? Ведь, по сути, нам вдвоём было не так уж и плохо.

Я, конечно же, не стал этого делать. Просто не глядя коснувшись заученных наизусть сенсоров…»

«…возможности человека по устранению со своей дороги факторов, ущемляющих, как ему кажется, основополагающие права каждого существа — жить в среде, к которой он приспособлен… если вдуматься, они превышают всякое воображение. Посудите сами, при некотором желании с его стороны, пусть чисто теоретическом, любая помеха нашему существованию в виде чрезмерных осадков, повышенной или пониженной температуры, местных живых форм может быть устранена с минимальными затратами энергетических и материальных ресурсов.

Люди не могли не использовать те возможности, что предоставили им предыдущие поколения учёных и инженеров. Они принялись менять планету, которую я им подарил. И мне пришлось всё это наблюдать… как этот жестокий процесс зарождается, проникая во все уголки нетронутой чистоты природы, как затягивает в свои сети бесчисленные биологические цепи, переплетающиеся между собой в сложнейшей вязи, как он ширится, проникая повсюду, и как он завершится вскоре, раз и навсегда унеся с собой ту тишину, что я услышал в первый свой день на этой планете.