Дабы встретить будущее с добрым сердцем, без ожесточения пожилого человека, без апатии старика.

Рэдди знал, Рэдди отчётливо сознавал, куда ему следует направиться на очередной развилке, каким лифтом следует воспользоваться, какая ветвь гигантского пилона ему нужна.

Он не спешил, нет, зачем спешить туда, куда шёл всю свою долгую жизнь. Зачем торопиться к той, дорога к которой оказалась столь далека. Первый Учитель… кого ему, Рэдди, именовать таким именем? Невероятно далёкий и потому кажущийся чуждым разум? Или ту девушку, былая любовь к которой для него стала одним лишь воплощённым страданием? Бесплотного повелителя сотен тысяч в основном безжизненных звёздных систем, составляющих его естество, или те глаза, которые он высматривал у окружающих, боясь признаться в этом даже самому себе?

«Простите меня, Юля, Исили, Кеира, что ваш светлый образ был вынужден преломиться в этой кристально-чистой, а потому бритвенно-острой призме».

Как же случилось, что две столь разных фигуры слились для него в одно неразличимо единое создание Вселенной, поименованное первым Учителем? Встречи с одной его ипостасью он жаждал разумом, но всегда понимал бесполезность таких мечтаний, кто Рэдди такой под звёздами, чтобы такого желать? Встречи с другой требовала его душа, но что можно сказать тому, кто умер даже в его собственных мыслях? А вот нет.

Перекрытие бесшумно исчезло, давая волю лёгкому ветру и ему, Рэдди.

Она застыла в полумраке помещения. Гордая и одинокая. На фоне мерцающих за иллюминатором огней она казалась воплощённой тьмой. Складки строгого платья из всё той же, как у него, непроницаемо-чёрной ткани до самого пола. Материя стекает вниз, неподвижная, плотная, подобная всё той же мертвенной тьме небытия. Бледные ладони с тонкими пальцами расслабленно покоятся у слегка угадывающихся под платьем бёдер. Руки, плечи, чуть вздымающаяся и опадающая грудь, острые ключицы, шея без единого украшения.

«Она никогда их не любила».

И лицо. То самое, что так долго хранила память. Прежнее. Но в глазах… Рэдди понял, наконец, почему его горло до сих пор не оказалось в состоянии издать ни звука, ни хрипа, ни стона. Да. Это была она, но у неё, и у него за спиной было уже столько скорби и ужаса этого доброго мира, что… Знак на лбу издевался и ёрничал. Ксил Эру-Ильтан, воплощение чужого космического разума стояла перед Рэдди во всём своём нечеловеческом величии.

Пусть будет так, лишь бы им на время дали поговорить самим, без посторонних.

— Оля, мы сейчас… одни? — неужели его голос так и не дрогнул, произнося это имя?

— Да, Рэдди, здесь лишь ты и я, — только это ему и нужно было знать.

Рэдди неслышным шагом подошёл и замер подле неё, не решаясь прикоснуться. Этого хотела его ладонь, этого жаждало его сознание, но всё было куда сложнее.

— Так долго… — Рэдди ждал приступа боли за грудиной, но та всё не приходила. Пришлось ему сдаться, рука медленно, осторожно поднялась и коснулась её волос. Память, непогрешимая и непрошеная, кричала: да, да, это она!

— Только оглянись, а за плечами уже столько лет… Ты смог придумать разгадку этой вечной дилеммы?

Голос Оли был глубоким и спокойным, она всегда после его возвращения с Базы старалась не подавать вида, что он вообще куда-то исчезал. Рука Рэдди безвольно упала вдоль тела. Они оба натужно, фальшивя, играли самих себя, какими были давным-давно. Вот только зачем? К чему теперь весь этот спектакль?

— Нет, не смог. Может, всё оттого, что мы слишком стремимся бежать и бежать вперёд?

Оля улыбнулась.

— Ребята с Базы не зря называли тебя Счастливчиком… единственный, несмотря ни на что ты смог прожить настоящую жизнь, полную собственных целей, своих мечтаний и личных помыслов. А мне лишь оставалось иногда пытаться забыть Галаксианина и попытаться вспомнить, что ты всё ещё там, в мире людей.

— У меня был хоть шанс? Я должен был почувствовать, что ты есть.

— Нет… как человек — нет. А иначе… желать, чтобы кто-то другой прошёл через всё это, было бы кощунством по отношению к памяти нашей любви. А в качестве нелюди — мы встретились бы, рано или поздно. Для нас оба этих слова одинаково бессмысленны, правда?

Рэдди снова всей кожей почувствовал вокруг ледяной холод. То ли лёд её дыхания, то ли стужу, исходящую из него самого. Неужели они двое когда-то действительно были людьми? Живыми, тёплыми, радующимися жизни?

— Тебе хоть иногда позволяют побыть человеком? — голос слушался его с завидной чёткостью. Таким голосом поначалу говорило его Эхо. А Дух над этим смеялся.

— Можно, часами, днями. Вот только… это очень больно. Почти физически. Невыносимо.

Он кивнул. Он понимал. Совсем немного, но уже понимал.

— Ты знаешь, Оля, а я действительно мог прожить хорошую жизнь, но вместо этого только тянул и тянул вслед за собой в бездну ни в чём не повинных, даже не подозревающих о моей беде людей. Я задолжал отнюдь не себе, а им, погибшим по моей глупости.

Она в ответ покачала головой.

— Не надо так. Это ты из нас — Избранный. Тебе подвластно нечто, недоступное больше никому. Ты лишь неосознанно проявлял свою волю. Это ваше слово. «Воля». Каждый из промелькнувших мимо тебя людей в тысячи раз счастливее тебя и меня, их не травит ежесекундно холод, они не должны бороться сами с собой… Им не нужна целая Вселенная, чтобы жить, и не нужно спрашивать ни у кого разрешения, чтобы умереть. Так что же ты им должен?

— Собственную жизнь, не более того.

Оля снова кивнула, на этот раз в её внимательном взгляде всё-таки мелькнула искорка тепла.

— А ты всё-таки готов, Рэдди, Первый в тебе не ошибся.

Рэдди передёрнуло. От знакомого Имени кожу словно пронизало электрическим разрядом.

— Что ты знаешь о его ошибках?

— Мне страшно работать с ним… знаешь, мне иногда кажется, что он никогда полностью не уходит туда, он единственный из Вечных всегда частью своей личности остаётся человеком. Как с таким можно жить?..

Рэдди не ответил. Он пытался прислушаться к себе. Казалось, слово за слово его покидало что-то важное. Нужно двигаться дальше, он сможет. Говори, говори, может быть — последний раз в жизни!

Оля нарушила молчание лишь спустя некоторое время. Она ведь тоже смотрела на него, будто искала что-то… навсегда утерянное. Рассказывала же она словно вовсе не ему:

— Жизнедеятельность Ксил связана с передачей огромных массивов информации, мы быстро теряем свою биологическую память, образ за образом, покуда от такой маленькой жизни девочки Оли не осталось почти ничего. Сейчас её временно… вернули по моей просьбе, но есть два момента, которые останутся со мной, видимо, навсегда.

Слова плавно скользили, без единой заминки, без единой эмоции, как будто она говорила не о самой себе, а о совершенно постороннем человеке. Когда прохладная ладонь скользнула к его щеке, Рэдди нервно сглотнул. Он ещё способен на подобные эмоции? Ответная ласка была едва заметной, но Оля покачиванием ресниц показала, что и этого ей было достаточно.

— Опиши мне их, Оля, покажи мне их, иначе я и сам перестану доверять своей проклятой дарёной памяти.

Почему так холоден твой голос?

Оля, казалось, глубоко задумалась. Размышляет, какую часть правды ему сто́ит знать, а что, быть может, разумнее от него всё-таки утаить? Он уже почти смирился со своим поражением, когда её сильный голос наполнил просторное помещение.

— Однажды папа меня катал на флайере… вначале мы летели достаточно низко, так что деревья с невероятной скоростью проносились под самым днищем лёгкого аппарата. Я визжала от радости, чуть не выпрыгивая из кресла. А потом мы начали подниматься всё выше и выше, земля удалялась, знакомые с детства детали становились всё меньше и вскоре перестали узнаваться вовсе. Я увидела сквозь окно в облаках блеснувший кружок. На осознание того, что это наше озеро, у меня ушло некоторое время. И тогда меня сковал такой ужас, забыть который мне не удаётся до сих пор. Я билась в руках отца, слёзы текли по лицу, сердце колотилось как бешеное. Я кричала: «Верните мне всё!.. Оно теперь ненастоящее!.. Верните мне мою Пентарру!!!»