И предстоящий им интергалактический бросок пугал не столько отсутствием на борту настоящего Избранного, что страховал бы шалопаев-пилотов, сколько всё растущей в нём с каждой секундой уверенностью — что-то их всех ждёт там, на том конце космического моста. Этот прыжок должен был стать для них всех, для экипажа «Эмпириала» и самое главное — для самого Ковальского не просто очередной проверкой на прочность, но главным экзаменом, после которого уже не будет пути назад.

Иначе зачем он здесь?

Нет, не так.

Иначе зачем его здесь оставили — одного?

И корабль словно чувствовал важность предстоящего. Во время локальных переходов жизнь в этой самоходной космической крепости не замирала ни на секунду, обычные человеческие чувства не позволяли заметить момент трансгрессии поля, так что укладывать каждый раз весь экипаж в защитные коконы и тем более в гибернационный сон не было никакой необходимости. Да и сам Ковальский научился не обращать внимания на едва заметный фазовый переход разом всей его внутренней вселенной.

В этот раз корабль вымирал целыми огромными секциями, пока, кроме погружённых в пилотажный транс Элементалов, на борту не остался лишь один человек, способный оценить всю грандиозную мощь того, с чем им придётся иметь дело на пути в точку промежуточного финиша, где можно будет скорректировать курс и сразу же совершить прицельный локальный прыжок непосредственно к месту прибытия.

Даже оставайся кто-нибудь на борту «Эмпириала» бодрствовать, вряд ли он бы смог во время пряжка почувствовать что-то особенное, фазовый выверт пространственной метрики в локальном балбе не искажал ни единого из фундаментальных взаимодействий, иначе корабль неминуемо прибывал бы к месту назначения облаком кваркового бульона или вырожденного нейтринного коллоида. Но для того, чьё чувство реальности простиралось далеко за пределы внешней силовой оболочки корабля-прим, этот прыжок становился чем-то иным, чем просто микросекундой ярчайшей вспышки.

Сейчас в реку континуума иной браны предстояло нырнуть с головой, уйти на самое её дно, чтобы оттуда выплыть в совсем ином месте и вообще говоря ином времени. Туда, где они окажутся, световой луч будет двигаться ещё сотни тысяч лет. Для наблюдателей Галактики Дрэгон человечество ещё носило шкуры, но, одновременно, уже отправило туда свои корабли. Таков главный парадокс межгалактического сообщения.

Огненная река сметает горизонты событий, как могучее извержение мантийного плюма не глядя уничтожает порождённый ею супервулкан, оставляя на месте некогда величественной горы зияющий рубец, кровоточащий лавой. Только энергии, что там бушуют, на много порядков выше всего, с чем человек имеет дело в самых грандиозных своих начинаниях.

Иная брана — совершенно чуждый мир. И сейчас человек впервые самостоятельно совершит управляемое планирование в этой геенне. И Ковальский, словно нарочно приставленный наблюдателем, продолжит безучастно следить, как случится это чудо, величие которого оценят только их далёкие потомки.

Наблюдателем, который потом сможет обо всём рассказать. Других способных на это на борту просто не было. Сам же Экипаж… возможно, в его памяти и останутся какие-то смутные образы, но это будут лишь визуализации напряжения внешних полей в гиперпространстве тактической гемисферы.

Давайте же. Ожидание стало невыносимым.

Команда ушла в управляющие цепи, и корабль, застывший на грани, послушно ухнул в никуда.

Это было похоже на грандиозную битву, чей эпизод удалось подглядеть неосторожному пилигриму, к несчастью своему не вовремя спустившемуся в долину со своих пустых и тихих гор. Там, где в нашей проекции континуума царила пустота и неспешность, в которой перемигивались безмерно далёкие и потому вечные звёзды, здесь приливными валами и ударными волнами неслись друг навстречу другу сгущения чуждой квазиматерии, её закрученные в спирали ленты скользили в пространстве-времени стремительными, непредсказуемыми, почти живыми, почти разумными движениями размахом на тысячи парсек, грозя поймать беспомощный корабль в свои гиблые объятия, не дать уйти, сокрушить, разом убив всё живое, что сокрылось в его стенах в тщетной попытке противостоять неведомому.

Громада чуждой человеческому сознанию проекция иной браны жила вокруг своей непостижимой жизнью, и меж этих титанических стен огня предстояло проскользнуть слабой искоркой «Эмпириалу». Экипаж из глубин своего транса вслушивался в горнило проносящихся вокруг них с чудовищной скоростью сигналов, чутко реагируя на континуальное эхо, тот слабый зов собственного будущего-прошлого самого «Эмпириала», что обозначал для Экипажа долгожданную точку выхода. Там, только там, на ничтожном участке пространства, они должны вывести самих себя в «физику», вернуть метагалактике отобранную у неё собственность — гигатонны массы «Эмпириала». Тикали тягучие тысячелетние секунды. Таяло некогда неодолимое защитное поле, таяли силы у Экипажа.

Неужели?..

Вот, вот он, долгожданный зов!

Словно огромная птица, корабль-прим ринулся со своих безумных высот на этот зов, призрачные его крылья изогнулись в напряжённом усилии. «Изабелла Гриер» и «Аолла», две сестры-близнеца, пели свои громогласные хоралы на привычно басовитых нотах, стремительные и беспощадные, они видели свою долгожданную цель, и их теперь ничто не могло остановить.

Рывок!!!

Чернота и спокойствие окружающего пространства опрокинулось на него безумной дрожью.

Чувство облегчения было непередаваемым. Он дома, он снова дома, хотя и безмерно от него далеко. Вот, что он позабыл, вот, о чём ему напомнили те, кто позвал его на борт «Эмпириала».

Вокруг — пустота родного пространства, безопасность и свобода. Теперь — к финальной точке их путешествия, там отдохнуть, забыть, выбросить из сознания этот кошмар…

Только что-то мешает расслабиться, царапает воспалённую роговицу, свербит где-то там, за гранью сознания.

Ты кое-что забыл.

Да, он что-то забыл, только не подсказывайте, он сам вспомнит. Какой-то крошечный эпизод в недрах этой геенны, перед самой обратной трансгрессией, сожравшей остатки энергии во внешнем коконе. Какое-то ничтожное отклонение от континуального эха «Эмпириала», словно корабль решил выйти в физику разом в нескольких точках.

Или так, в это же пространство-время здесь выбросило в наш мир что-то ещё. Что-то настолько большое, чтобы создать достаточной силы эхо, но недостаточно умело сконструированное, чтобы управлять своим падение сквозь бездну. Прыжок вслепую, кажется, это нечто вернулось в наш мир буквально по частям, большей частью оставшись там, на съедение иной фазе. То, чего не могли позволить себе люди, но могли позволить…

Нет.

Основной канал был пуст, его переполняла единственная тянущая внутренности нота боевой тревоги. Оживали одна за другой подсистемы вторичных цепей управления, бросались к своим постам флотские, словно нехотя разворачивались наружу хищные жала излучателей поля, заново возводя на месте угасшего несокрушимого «прыжкового» щита свежие оборонительные форпосты. Что за противник, откуда он оказался у самой точки выхода, точные координаты которой не мог просчитать никакой церебр, даже если бы Экипаж дал ему для этого все необходимые данные, не эти вопросы сейчас волновали Паллова, вновь и вновь досылающего запрос в наполовину живой от перегрузки сетей терминал.

Это нельзя было запланировать. Значит уже что-то идёт не по плану. Опыт многочисленных трансгалактических рейсов подсказывал Паллову — после выверта обратно в «физику» никто бы даже не стал будить людей, а штатно заглушил бы камеры и на остаточной энергии в накопителях совершил корректирующий микропрыжок в точку финиша. Генераторы продолжали сверкать на общих схемах состояния корабля, что транслировал ему терминал, а значит, это всё-таки промежуточный финиш. Где-то в глубинах чужой Галактики, под аккомпанемент тянущей жилы сирены, корабль экстренно готовился к бою. И Паллову нужен был человек, который объяснит, что вообще, тьма побери, тут творится.