– То есть?

– Они люди долга, – Чэнь отпил чая, заваренного Яном, возвел глаза к небу, просмаковал и продолжил. – Никому из ваших не придет в голову, например, продать рис своего полка, деньги положить в карман и оставить солдат голодать.

Криво усмехнувшись, я подумал, что до конфуцианского идеала все-таки далеко, хотя в Маньчжурию посылали служить не самых худших. Но что же тогда творится во всех этих китайских военных кликах?

– Советские видят в нас братьев, не «кули», не «ходя», а именно братьев. И нам очень легко объяснять новичкам, что такое международная солидарность и как должен выглядеть антиимпериализм.

По кооперативами отличные наработки привез из Палестины Цви Радомисаль, с которым сразу полез брататься товарищ Ульянов, а я, после некоторого ступора, опознал Гришу Зиновьева. Вообще, идея создания массовых самоуправляемых организаций очень окрепла после того, как мы одного за другим свозили иностранных гостей в подмосковные артели и на московские заводы, посмотреть на кооперативы и профсоюзы живьем.

Требование борьбы с правыми и с бюрократией ни у кого возражений не вызвало. Единство организационной, издательской и парламентской работы – тоже. Обязанность пропаганды и агитации в войсках, деревне и старых профсоюзах прошла на ура. Взаимная поддержка партий и групп «Совинтерна» подразумевалась по умолчанию.

Поскольку приняли стратегию широкого фронта, то согласились и на ситуационные союзы с партиями Второго Интернационала, пусть даже и реформистскими, хотя Бомбаччи тут чуть не взорвался. Ничего, успокоили, уговорили.

И только потом, присмотревшись к делегатам, получив данные по нашим зарубежным каналам, выполнив некоторые проверки, отобрали узкую группу тех, кто будет создавать глобальную нелегальную сеть. Мировая революция дело неблизкое, хоть и желательное и швырять на на него деньги, которые позарез нужны самим, идея так себе. А вот создать структуру «практиков» по всему миру, да еще хорошо мотивированную, да еще законспирированную… ммм… Вельяминов точно одобрит.

Никакого Мюллера к этим разговорам, естественно, не допускали. Его увеселяли по отдельной программе – сперва Красин таскал его по Нармининделу, а потом спихнул на меня. И немец торчал на углу Воздвиженки и Моховой, в приемной председателя ВЦИК, где я три дня в неделю отсиживал присутственные часы.

Ходоки шли с самыми разнообразными вопросами, но по большей части им требовалось, так сказать, одобрение свыше и разговоры у нас были почти стандартные:

– Вот такая беда, Михал Дмитрич, как бы ее решить?

– Так у вас же Совет есть!

– Есть, как не быть, вот мы как раз все в Совете…

– Погодите, а почему же вы сами не можете разобраться с таким вопросом?

Тут обычно начинали чесать затылки и приводить тысячи резонов – лишь бы не самим.

– Нет уж, дорогие мои. Мы власть Советов для того устанавливали, чтобы вы сами были хозяевами своей жизни. Так что решайте сами и отвечайте за решение сами.

– Непривычно как-то…

– Привыкайте.

– Ну тогда… тут для вас, Михал Дмитрич… рыбешку поймали… Закоптили в лучшем виде… Закушайте, Михал Дмитрич. Исключительно вкусная рыба. Поймали прямо в воде…

Без гостинцев не обходился ни один визит и к концу приемных часов у меня накапливалось много полезного. Прямо-таки музей «Поля Чудес».

Мюллер сперва смотрел на это широко раскрытыми глазами – ну ей-богу, трудно ему представить себе, что швабский бауэр притащит на прием к рейсхпрезиденту, скажем, кровяную колбасу. Но ничего, привык, потом еще и хихикал.

– А куда все это, – он сделал широкий жест в сторону стола, на который складывали принесенное, – потом?

– Частью в столовую, частью в подшефный детский дом.

– А вы не хотите вообще запретить эту практику?

– Люди несут от чистого сердца, как подарок. Зачем их обижать отказом?

– А разве их не обижает ваш отказ принять решение?

– Герман, вы же помните про отчуждение от результатов труда. Так отчуждение от принятия решений опасно не менее – люди отвыкают думать и начинают уповать на бога, царя, героя, доброе патерналистское государство в лице начальника, который придет и все за них сделает. А начальники, видя такое, начинают делать так, как удобнее лично им, а потом и вовсе как лично им выгоднее.

– Ну-у, для предотвращения этого есть демократические институты и процедуры!

– Европейская демократия не очень работает в других культурах. А вот советская система, как показывает опыт Италии, Китая, Ирландии и даже Персии – вполне.

– Но Советы это та же демократия! – воззрился на меня Мюллер и даже отложил свои записки.

– Та, да не та. В обычной демократии что плохо? Во первых, прямые выборы на любой уровень.

– Но…

– Погодите. На нижнем уровне это работает, поскольку такая система создавалась для малонаселенных древнегреческих полисов. Но как только мы переходим на уровни высшие, начинается проблема. Вот у вас сколько человек проживает в избирательном округе?

– Ммм… – Герман возвел очи горе, что-то прикинул в уме, – примерно сто пятьдесят тысяч.

– И что, он все лично знают каждого кандидата?

– Но для знакомства с кандидатом проводятся встречи, агитация, газеты, в конце концов!

– Правильно. И как результат – избиратель видит не реального человека, а то, что ему решили показать. Как вы понимаете, это могут быть очень разные вещи и я вам гарантирую, что с каждым годом буржуазия будет все более и более ловко это использовать.

– Да они уже и сейчас… Некоторые избирательные кампании просто верх цинизма!

– Во-от! В узкой же группе все на виду, качества каждого известны.

– Но как тогда формировать высшие уровни?

– Делегировать с нижних. Собрался первичный Совет, поработал, узнали друг друга и решили, кого наверх послать. Причем не обязательно члена Совета, можно и доверенного человека со стороны.

Мюллер естественным образом возразил – у такого делегата нет ответственности перед своими избирателями. Но советская система тут имела болт с винтом в виде императивного мандата или наказа делегату, от которого он не должен отступать. А коли отступал, то мог быть отозван в любую минуту.

– Но право отзыва дезорганизует всю работу!

– А фактическая невозможность отозвать парламентария делает его вообще неподконтрольным.

– В такой системе очень трудно избираться по партийным спискам!

– Вот и хорошо, нам нужны делегаты, которые будут голосовать за требования народа, а не за то, что решили партийные бюрократы.

Да уж, дорогой товарищ Мюллер, видел бы ты «народных избранников» моего времени, причем из любой страны. Всей разницы, что где-то приличия соблюдаются получше, где-то похуже, да еще отличается марка дезодоранта в парламентских сортирах.

Тяжело убеждать человека, накрепко утвердившегося в своих воззрениях. И немец на моей шее был не один, сколько таких разговоров было…

За-дол-бал-ся.

А может, дело вовсе не в возрасте, а в том, что я уехал из Сокольников? Так-то я человек городской, но с лесом за окном живется полегче. Перебраться, что ли, в какие-нибудь Горки? Вон, Архангельское опустело… Нет, Архангельское это слишком жирно, рожа треснет. Или новый дом построить где поближе? Как Королеву Сергей Палычу рядом с ВДНХ построили – не зная и не поймешь, что там за забором дачка очень секретного конструктора.

Где-нибудь в Нескучном саду, а? Как раз решение о создании парка приняли, под это дело и обосноваться… Мечты, мечты, кто ж меня отпустит? Разве что в отставку уйти, оставить за собой парочку должностей – почетный святой, почетный великомученик и почетный папа римский. И кончать с этой политикой. Социалистов воспитывать, народный фронт поддерживать с возрастом все тяжелее. Отойти в сторонку, уехать в лес…

Но к черту малодушие. Наше дело лево, держаться надо до конца. Вот помру я, скажем, завтра – где гарантия, что послезавтра товарищи не начнут оппонентов стрелять? Предпосылки ведь имеются, с четырнадцатого года миллионы мужиков в теплое-мягкое штыком тыкали, попривыкли. Да, гражданскую (по сравнению с моим вариантом истории) мы прошли на отлично, но предпосылки никуда не делись. И это кажется так легко – бац, и нету ни человека, ни проблемы. А пока дотумкают, что проблемы нарастают в том числе и оттого, что не стало человеков, бог знает сколько лет пройдет. А уж вложить в голову, что минус один человек сегодня – это минус два человека в следующем веке, вообще задача неподъемная, «бабы новых нарожают».