А в голове — пустота. Будто мир на секунду замер в ожидании чего-то ещё худшего.

Через несколько минут воздух наполнился пронзительным воем сирены, и, наконец, скорая вынырнула из темноты, резко затормозив у дома. Дверцы машины хлопнули, и врачи, не теряя ни секунды, бросились к Михаилу. Их движения были быстрыми, отточенными, будто они уже тысячу раз проходили через подобные ситуации. Один из них, мужчина с уверенным взглядом, сразу взял ситуацию под контроль.

Михаила аккуратно, но решительно подняли на носилки и понесли к машине. Сердце бешено колотилось, каждая секунда растягивалась до бесконечности. Захотелось броситься за ними, быть рядом, держать его за руку, не давать ему исчезнуть в этом белом, стерильном коконе. Сделала шаг вперёд, но мужчина в медицинской форме преградил путь.

— Вам лучше остаться с детьми, — голос у него был тихий, но твёрдый, без капли сомнения. — Мы сделаем всё возможное.

Хотелось закричать, умолять, спорить, но в горле встал ком. Губы задрожали, и единственное, что удалось выдавить из себя, — слабый кивок. Слёзы сами собой хлынули из глаз, горячие, обжигающие, как раскалённые угли. Ощущение, будто океан внутри вдруг прорвал плотину, и волна горя захлестнула с головой.

Дверцы скорой захлопнулись. Сирена взвыла снова, и машина умчалась в ночь, унося с собой человека, который был всем.

Ноги подкашивались, но нужно было держаться. Дом встретил тишиной, натянутой, гнетущей. Дети сидели на диване, маленькие, испуганные, будто сжались, пытаясь стать невидимыми. Когда вошла, Катя подняла голову, и её глаза, полные слёз и страха, вцепились в меня.

— Мама, что случилось? — её голос дрожал, такой тонкий, будто любое резкое слово могло его сломать.

Как сказать? Как объяснить, что ничего не понятно, что страшно, что сердце рвётся на части?

— Михаил ранен, — голос предательски дрогнул, и слова прозвучали почти шёпотом. — Но врачи с ним. Они помогут. Всё будет хорошо.

Дети не шелохнулись. Катя и младший брат переглянулись, сжавшись ещё сильнее. Они пытались быть храбрыми, но страх жил в их глазах, в их сжатых губах, в напряжённых пальчиках, вцепившихся в подлокотники дивана.

Хотелось обнять их, защитить, закрыть от всего, что случилось. Но как? Как защитить от страха, который поселился внутри самой?

Чуть позже, когда всё немного утихло, пальцы сами потянулись к телефону. Сердце бешено колотилось, а в голове билась одна-единственная мысль: «Джон». Он всегда знал, что делать. Всегда появлялся в нужный момент. Набрала его номер, даже не осознавая этого. Гудки тянулись мучительно долго, но он ответил почти сразу, будто ждал этого звонка.

— Что случилось? — его голос был резким, натянутым, как струна. В нём не было ни тени сомнения, только холодная, обострённая настороженность. Он уже знал, что не просто так звоню.

Глубоко вздохнула, пытаясь привести мысли в порядок, но слова всё равно сорвались с губ нервным, прерывистым потоком. Рассказала всё, как есть. Как этот человек — один из людей Дмитрия — появился передо мной, даже не пытаясь скрыть своей угрозы. Как его холодный, бесстрастный взгляд пронзал насквозь, оставляя после себя ледяную пустоту внутри. Как во мне не было ни единого шанса, ни малейшей возможности дать отпор.

Джон молчал. Выслушал до конца, ни разу не перебил. Только дышал ровно, сдержанно. И когда я наконец замолчала, он заговорил.

— Это была проверка. — Его голос был спокойным, но в этих словах звучала жёсткая, неизбежная истина. — Дмитрий хотел показать, что он всё ещё может дотянуться до вас.

Грудь словно сдавило тугой железной хваткой. Тело напряглось, а внутри всё сжалось в маленький комок ужаса. Я знала это. Конечно, знала. Но услышать это от Джона — это было совсем другое. Это делало угрозу реальной.

— Но почему именно Михаил? — прошептала, едва удерживая дрожь в голосе.

Джон посмотрел на меня. Его лицо оставалось собранным, но в глазах было что-то, что заставило меня сжаться ещё сильнее. Тревога. Он понимал, насколько больно мне слышать это, но отступать не собирался.

— Потому что он знает, что Михаил — это ключ, — тихо сказал он, словно произнося приговор. — Он пытается сломать тебя через тех, кто тебе дорог.

Гул в ушах стал невыносимым. Мир вокруг будто начал рушиться, трескаться по швам. Опять. Опять Дмитрий использовал моих близких, чтобы ударить по мне. Чтобы загнать в угол. Связать мне руки.

Но в этот раз всё будет по-другому. В этот раз я не позволю ему разрушить мою жизнь.

Прошло несколько дней. Долгих, выматывающих дней, полных тревоги, бессонных ночей и бесконечного ожидания. И вот наконец Михаил открыл глаза.

Сердце замерло на миг, а потом сорвалось с цепи, забившись в груди так, будто хотело вырваться наружу. Его лицо было таким бледным, словно в нём почти не осталось жизни, но глаза… Глаза всё ещё горели. Тихо, но упорно.

Рука сама потянулась к его ладони, пальцы сжали его пальцы.

— Ты в порядке? — голос дрожал, почти срывался, но молчать было невозможно.

Губы Михаила дрогнули в слабой улыбке — едва заметной, но настоящей. Он пытался выглядеть сильным, даже сейчас.

— Да, — голос был хриплым, уставшим, но в нём звучала та же непоколебимая уверенность, которую всегда хотелось ловить, впитывать, хранить. — Я буду в порядке. Главное, что ты и дети в безопасности.

Как же сильно сжалось сердце от этих слов. Горло перехватило, глаза защипало.

— Дурак… — прошептала, не в силах сдержаться, — Как же ты напугал меня…

Слёзы сами собой покатились по щекам. Михаил поднял руку, провёл пальцами по моей коже, стирая мокрые дорожки.

— Всё хорошо, — его голос был слабым, но в нём не было ни капли сомнения. — Мы справимся.

Справимся. Конечно, справимся. Потому что он здесь. Потому что я здесь. Потому что вместе — всегда сильнее.

На следующее утро город встретил нас привычным шумом: машины гудели, люди куда-то спешили, солнце лениво пробивалось сквозь серые облака. Всё выглядело так, будто жизнь вернулась в своё русло, но внутри не покидало ощущение, что что-то не так. Как будто незримая тяжесть повисла в воздухе, давя на грудь.

Полиция уверяла, что Дмитрий больше не представляет угрозы. Что всё кончено. Можно жить спокойно. Но внутри всё протестовало против этих слов. Знаете, бывает такое чувство, когда вроде бы всё должно быть хорошо, но тревога шевелится где-то на краю сознания, цепляется липкими пальцами. Будто что-то важное упущено. Будто буря ещё впереди.

Дом встретил нас тишиной. Той самой тишиной, что сразу кажется неправильной. Ощущение, будто кто-то выдохнул перед прыжком. Всё выглядело так, как мы оставили… кроме одного.

Дверь была приоткрыта.

Страх пронзил тело, как током. Эта дверь — та самая, которую перед отъездом я заперла на все возможные замки. Перепроверила трижды. Сердце застучало в горле, ладони мгновенно вспотели. Ошибка? Или…

— Подождите здесь, — шёпотом сказала детям, не отрывая взгляда от двери.

Голос звучал спокойно, но внутри бушевала паника. Рука дрожала, когда я достала телефон, палец завис над экраном. Вызвать полицию? А если это просто ветер? Если я сейчас подниму шум, а потом окажусь идиоткой? Но если нет… если там кто-то есть…

Глубокий вдох. Маленький шаг вперёд. Потом ещё один.

Внутри было… слишком тихо. Не та уютная тишина, что встречает после долгого отсутствия, а холодная, настороженная. Воздух казался густым, пропитанным чужим присутствием. Каждый шаг отзывался эхом, и с каждым новым звуком хотелось развернуться и сбежать.

Гостиная пуста. Кухня тоже. Осторожно заглянула в коридор — ничто не выдавало посторонних. Может, и правда зря паникую?

Но потом это случилось.

Шорох.

Тонкий, почти неуловимый. Как будто кто-то осторожно двинулся, затаился.

Замерла. Сердце колотилось в ушах.