Да… - обреченно произнёс Гершаль, - Сейчас…

Он вымыл лезвие и свои руки медицинским спиртом. В заполненном той же жгучей прозрачной жидкостью принесенном неведомо откуда блюдце, дожидались своего часа иголки и нити.

Гришем принёс откуда-то исходящий паром чайник - полковник всё это время стоически терпел, - и остудив, намоченную тряпку, врач принялся за края раны. Кое-как смочив их, он всё-таки смог снять с англичанина присохший мундир, годившийся теперь только на тряпки. Изрубленное, смуглое чудовищное тело продолжало дышать и ждать прикосновения металла…

Он оторвал новый бинт и принялся оттирать дрожащую красную плоть, собирая на куски марли шерсть, грязь, сочившуюся, казалось отовсюду противно пахнущую лимфу и старую кровь.

Пуля, прежде чем расколоться на несколько крупных частей, ударила в край лопатки. Толстая как у ящера кость белела в красной, железно пахнущей темноте.

Как бы не хотелось Гершалю побыстрее всё закончить, просто промыв и наскоро зашив начавшую подживать рану, чтобы сделать всё как надо - придется резать. Только вскрыв её, он достанет осколки кости и проделавшие глубокие раневые туннели острые металлические кусочки пули.

“Почему я вообще должен лечить проклятых англичан?”

Этот вопрос Гершаль, стремившийся бежать ото всякой опасной политики, задавал себе множество раз. Во время войны, ответ был такой - помогая Империи, он помогал и своему народу спастись от убийц и обрести свободу.

Причём, хоть в госпитальную палатку точно также могла попасть бомба, но всё же риск был меньше, чем в окопе. И это было почти мирное, хорошо знакомое ему занятие

Точно так же было правильно и богоугодно, было срезать сухие мозоли, рвать зубы, и - как сейчас, - зашивать, чистить раны парашютистов, когда пулемёты Пятого Полка выплёвывали, один за другим, на асфальт Афин, горячие, пустые, лёгкие и гремящие как банка из-под американской тушёнки, серые пулемётные магазины, выстреливая их один за другим, по безбожным греческим коммунистам. До них Богу и самому Гершалю не было никакого дела. Проклятые англичане всего лишь выступили Его орудием, покарав гордыню Эллады.

Вспомнив об Афинах, Гершаль поднял голову и оглянулся на спокойного Гришема. Он неожиданно понял -где он раньше видел своего нанимателя.

Злее британцев в Городе были уцелевшие “батальоны безопасности” и жандармерия. У них выбор был простой - между петлёй и пулей. Но ведь и можно было и выжить - и даже отомстить Освободительной Армии за кровавые брызги на известке стен казарм Гуди…

И они старались. Даже при немцах не проявляли такого усердия.

Бездомные собаки при них стали жирные…

Англичане, хоть их племя появилось из самых врат Ада, всёже были достаточно брезгливы. Кто-то из них приказал “безопасникам” разобраться с собачьим нашествием - тем более, что псы стали нападать на людей и даже перегрызли горло нескольким английским солдатам, прежде чем до них добрались санитары.

Но патронов всё же “собаколовам” не выдавали.

Да они и им, как оказалось, не были нужны.

Греки эти, славились выдумкой. Смеясь, они таскали за машиной на железном крюке лишенный головы, рук и ног -каждый раз свежий.

Такой нехитрой приманкой они переловили сотни собак. На каике они их перевозили на какой-то остров - голая, белая скала торчащая из моря. Там они выпускали их. Чистый известняк, с единственным источником посредине -и никакой еды.

Ясное дело, что уже в первую ночь остров огласили вопли и вой ,слышные даже в городе. Через неделю, бои в городе закончились. А на острове стоял огромный пёс, в запылённой длинной чёрной шерсти которого было полно репьёв. Он поднимал длинную морду, по направлению к Пирею и оглашал громким, как сирена воздушной тревоги, воем окрестности.

Он требовал от людей еды.

Пёс был ещё жив, когда, вместе с заключёнными - разоружёнными партизанами, вычищеными сочувствующими и просто ненадёжными элементами, охраняющий их полк на кораблях вывозили в Палестину - и потому Гершаль смог увидеть эту тварь, стоя у борта транспортника.

Огромный, почти ему по грудь …

Даже офицеры проявляли недовольство своей новой роли охранников в плавучем концлагеря. А он даже радовался, что окажется подальше от европейского безумия - и чёртово сатанинское создание отравило радость своим воем.

Он поглядел на свои такие знакомые и такие чужие руки, уже державшие всё, что нужно.

И ведь будто бы не прошло ни дня.

И пёс теперь сидел рядом.

И молчал.

А потом …

Жаркая и ленивая суббота вздрогнула под ногами.

Он что-то слышал о взрыве в самом городе из-за чего сдвинули весь полк и появились раненые. Причём, присылали к ним не только англичан, не только солдат и не только мужчин - госпитали и мертвецкие в городе были забиты.

О десяти тысячах мертвых немецких детей в Кельне он узнает только потом… Но уже и так было понятно - Империя вновь объявила войну и Гершаль, немного познакомившийся с тем, как англичане её ведут, стонал от безумия и глупости, поразивших его народ.

Абрамович, которого на улицах Города расстреливали в упор с таким старанием, что ему грозила ампутация сразу обеих ног, хватал его за руку, шептал на идиш, которого в госпитале не понимал никто, проклинал и умолял…

У него были все возможности, он мог убить стольких проклятых англичан… Всего несколько уколов, большой чрезмерно большой дозой морфия - которого просили многие раненые.

Но нет, он испугался англичан.

Он вспомнил как быстро и жарко стучит пулемёт, вбивая чёрные, смуглые головы меж древних камней - и испугался. Он вовсе не хотел разглядывать исклёванный пулями, коричневый от засохшей крови, греческий мрамор в ожидании сносящего голову удара пули … И отбросил его сильную, храбрую, стрелявшую в проклятых англичан и убившую многих зверей в человеческой шкуре, руку - и спас. Спас многих.

Тогда он говорил себе,что убийство это грех и Абрамович - не прав.

Будто бы в насмешку над ним и всем Его Народом, Эттли, на следующий день после взрыва, дал израильтянам то, чего они так долго добивались - независимости.

Чтобы, дождавшись когда возмущенные крики лордов стихнут, тут же объявить от имени тысячелетней Империи не просуществовавшему и дня государству войну.

Газеты говорили,что он повторяет ошибку Черчилля, втянувшего Империю в долгую, трёхлетнюю войну, которую погасить удалось только опустошив глубокие, вырезанные в известняковом основании Острова склады под Портон- Дауном.

Что там прятали от света?

О, греки хорошо это запомнили.

Там, в темноте и холоде, в железные бочки, собирали в железные бочки, сок цветущей без солнца, как асфоделии на полях мёртвых - сок чёрной герани.

И долго его варили, до густоты сиропа, добавляя горячий костяной клей.

К этой вещи нельзя прикасаться живым - и англичане ходили там, в холодных каменных залах, только в толстых резиновых одеждах, …

Шесть тысяч тонн подлежали списанию и заменой новым кислородным желе.

На самом деле, никто не знал ничего и Старый Бульдог, как всегда, был умнее всех.

Он не допустил никакой ошибки. Он просто внимательно проглядел конторскую книгу Империи и все счета, подшитые в неё . И нашёл, что шесть тысяч тонн подлежали списанию. И что греки были списаны со всех счетов -и русскими, в обмен на Румынию, и самой Империей - бесполезные для неё.

И подвёл итог, раскрывший бомболюки над Пиреем и непокорной Кастеллой.