Только сейчас, АН заметила какие у младшей были густые волосы. Рука тонула в их тёплой нежной мягкости, скользила по ним. Пальцы Старшей будто бы коснулись куска воска. Только-только стёкшего по свече. Ещё тёплого... Не остывшего. Живого.

У де Ланды было лицо стареющего ангела, приятный голос,который можно слушать вечность, а говорить убедительно он умел всегда.

Де Ланда отводит взгляд:

-Нет, - цедит он сквозь зубы и сплёвывает, - Нет Бога. Нет никаких богов. Мир, Коженьевски… Это всего лишь камешек на дороге. Пнуть его - и пусть летит… Туда куда его пнули. И так далеко -насколько хватило сил у придавшего ему движение. Вот и всё. И живёт он - только пока летит.

- Тапейак - тоже был всего лишь камушком?!

Де Ланда хмурится.

-Не могу вспомнить. Коженьевски, здесь много мест с названиями из науатль.... И сотен других индейских языков! Почему я должен помнить это место лучше всех остальных? Вы не можете представить себе, Коженёвский, сколько их тут! Даже у ручья из которого когда-то напоили трёх деревенских коз есть название. И его приходилось запомнить -если там видели хотя бы с трёх республиканцев... Месяц пути, от Мехико до Гонсуэльяса. Даже с вашими пушками и машинами, был нелёгок. Я услышал много индейских названий, даже таких о которых не знал раньше….

- Это и было в Мехико, - прервал словоизлияния триумфатора Коженёвский, - Холм. Господствующая над городом высота…

- Вы, в самом деле, убили эти тысячи - что попросили убежища на Тапейак? Просто так? Там были мирные…! Рабочие! Женщины. Бедняки из предместий! Индейцы… Вы говорили перед камерами, что боретесь за их права… А в «Паризьен» публикуют размытое телефото расплющенных гусеницами наших танков тел! Ваши солдаты их бросали под их гусеницы - чтобы не копать могил. А в красные липкие лужи около базилики они валили всё, что казалось им мусором - одеяния священников, церковные книги …

Генерал усмехается. Коженевский, судя по слогу, цитирует, пусть и бессознательно, какую-то иностранную статью. Но всё было не совсем так. Но пусть он думает, что всё было так,как придумали французские журналисты. Это полезно. Когда о нём думают лишнее. Когда на Тапейак отступали … Бежали остатки республиканских войск, президентская гвардия, прикрываясь, смешивась с толпами рабочих, банковских служащих и крестьян из окрестных деревень, они тоже думали, что он ни за что его двенадцатидюймовые не откроют огонь по жилищу Девы.

Впрочем,в это не верили даже его собственные войска.

Вера...

Смешное слово.

Все верили, что нет иного пути кроме, как через охраняемые республиканской гвардией перевалы. Что он разобъёт головы о бетонные, укрытые от настильного огня земляной обсыпкой, стены фортов на спуске - такие не проломить даже десятидюймовым снарядам…

А он пошел через высоты Писбы!

Через высоты, где само время плавилось под ядерным огнём непобедимого солнца. И вязкий, стеклянный воздух, похожий расплавленный хрусталь, мешал двигаться ногам. Глаза не видели почти ничего, ноги облипал мокрый снег, ступни скользили по “живым” камням, но генерал молча, напрягая стальные, будто изготовленные как детали для паровой машины -и доставшиеся живому человеку по ошибке, - мускулы спины, наваливался на тросы волокуши на которой лежали отливающие медью поясов огромные, в обхват рук, снаряды.

Одни такие деревянные сани, спешно сбитые из снарядных ящиков и разломанных бортов грузовиков, должны были тащить сразу восемь человек, но генерал никогда ни у кого не просил помощи.

В его упряжке уже никого, кроме него не осталось - и он просто молча шёл вперёд, через снежную мглу, поскальзываясь и разбивая лицо. От холода из ран уже не текла кровь - а он шёл.

Восемь человек должны тащить сани, которые тащил генерал в одиночку.

И он тащил. Упирался. Тянул. Шаг за шагом.

Чем выше они поднимались, тем меньше оставалось у него людей. Да и те скорее походили на привидения, скелеты в обрывках хаки - чем на что-то живое. Он мог тащить эти деревянные сани с двумя снарядами - он и тянул эти проклятые тросы. Значит, ему не нужны остальные семь. Значит, они пригодятся,скажем, для того,чтобы вытащить из снежного провала колесо пушечного станка. Только и всего.

Все тягачи, все тракторы, все грузовики пришлось бросить уже на двух тысячах метров - из двигателей пошёл предательский белый парок. Вода выкипала быстрее, чем внизу и мощности не хватало - особенно в метелях.

Снег через маленькие крышечки в радиаторы натолкать было нельзя -и де Ланда оставил их там, где они пали, измученные, дышащие белыми струйками пара. И медно-зеленые болванки посыпались в снег из кузовов…

Лошади, мулы и люди легче артиллерийских тягачей и тракторов переносили такой подъём. Особенно , если давать им отдохнуть. По крайней мере, у де Ланды их было много.

Треть всех солдат и всех отнятых у индейцев мулов, он оставил вмороженными во льды Анд, но, обойдя ожидавшие его республиканские войска и рванув вперёд, по хлипким высокогорным мостам, он, с налёта взял плохо охраняемую, удерживаему всего лишь полуротой, Тунху, лично разнеся из автоматического пистолета череп полусонному от жары и текилы жирному неогренадинскому капитану - и получил в своё распоряжение тыловые склады республиканцев.

И, что важнее, дальнобойности его тяжёлой артиллерии, особенно, в разреженным горном воздухе, теперь хватило, чтобы добивать до перевалов и перекидывать снаряды через стены фортов - где засели ожидавшие его войска - последние резервы Боготы....

Его не ожидали так быстро, не ожидали, что он пройдет так высоко - а он уже выпустил все снаряды, что у него были, они уже грохотали в ущельях. Даже падая рядом, разрывы двухсотфунтовых болванок ворчали и грызлись как огромные железные звери, запертые в тесной каменном ущелье, спуская на головы засевших за передовыми брустверами из булыжников и кусов льда вражеских солдат лавины из снега и камней.

А через неделю он уже был в Мельдине!

Который, он опять, громил теми самыми орудиями - к которым смог подвезти все имевшиеся у него заряды через отбитые у республиканцев перевалы.

Благодаря захваченным республиканским запасам, он смог в первую очередь перебросить именно снаряды к своим, калибра восемь с четвертью дюйма, дальнобойным.

И в Мельдине и Боготе не верили - никак нельзя было протащить такие пушки, ни столько снарядов такого калибра и веса через высотные льды на трёх тысячах метров… Ни пройти мимо готовой встретить у подошвы гор и на перевалах гвардии. Не мог генерал проломить своим лбом эту оборону.

В Боготе верили, что его движения определяются высотой и удобством перевалов.

Мириады проклятий возносились в штабах Неогренады и церквях Боготы.

Ни снег, ни лёд, ни слабость моторов, ни пустые сотрясания эфира не остановили его в Андах.