Потом Геворкян попытался уязвить академика, вызвав на научный спор. Видимо, профессор решил, что на этой почве самолюбие Зорина восстанет и стряхнёт с себя апатию, замешанную на чувстве вины.

Этот манёвр тоже не сработал, и профессор уселся на свой коврик, демонстративно отвернувшись от всех.

В половине седьмого Забелина заёрзала на своём месте, с недоумением разглядывая сопящих от напряжения мужчин. Видя, что её возня никого не привлекла, поинтересовалась:

— Мы завтракать сегодня собираемся? Если все заняты, могу сама приготовить чего-нибудь вкусненького. Дмитрий и Вазген помогут. Да, мальчики?

— Отставить! — тихо, но внушительно произнёс Ломов, — Сейчас закончим и Манюня выдаст каждому по протеиновому батончику. Запьёте тонизирующим травяным сбором, с небольшим химическим ингридиентом. Для снятия тревоги и придания мышцам нужного тонуса.

— Пендалин называется! — раздался в динамиках хохот Мельникова.

Хохмачу надоело молчать и он решил напомнить о своём существовании.

— Отставить, Гизмо! Соблюдать режим радиомолчания.

— Командир! — дурашливо захныкал Родион, — Вы же не хотите, чтобы мой ствол заклинило в бою? Готов принять чистый и смазанный, а свой передать на клининг в ваши опытные руки.

Ломов улыбнулся и сказал:

— Попаданец, Лишай, приготовиться к приёму смены.

Затем повернулся к Танку.

— Выбери двух бойцов. Пусть лезут на крышу и наблюдают за обстановкой.

Танк кивнул. Указал на Кинолога и Бродягу. Затем присел под проломом и сцепил ладони в замок. Оба призора, получив ускорения снизу, оказались подхваченными с крыши и вскоре, под уползающими в точки наблюдения телами, зашуршал песок.

Сверху свесилась голова Ли Шаня. Осмотрелась, рассчитывая траекторию спуска, чтобы не задеть никого в помещении. После чего сам боец, словно завершая движение подъёма — переворота, спрыгнул на песок. Следом, в точности повторив действия товарища, явился Золотарёв.

— Кинолог на месте, — раздалось в динамиках, — Приступаю к наблюдению.

— Бродяга на месте, — продублировал напарник, — Приступил к наблюдению.

Указав на место за столом, Ломов вышел из схрона.

— Гизмо, — позвал он, — Оставь позицию и выдвигайся в сторону убежища. Сахраб, прикрой парня.

— Есть, — отозвался араб на «Лестнице в небо», — Куда тебя понесло, Гизмо? Вернись, придурок, я всё прощу!

По последним словам Ломов понял, что старлей шутит, хотя в схроне многие напряглись.

— Контрольный обход, — доложил Мельников, — Разрешите высказать свои соображения?

— Валяй, парень, — разрешил командир, — У нас централизованная демократия.

— Вчера и ночью, ощущалось постороннее присутствие. Едва рассвело оно пропало. Сейчас проверил — это не ночные страхи. Чётко видны следы огромных собачьих лап.

— Точно собачьих? — уточнил Ломов.

— Обижаешь, командир! Я потомственный охотник. Знаешь, чем волчий след отличается от собачьего?

— И знать не хочу! — отрезал Ломов, — Бегом в расположение!

Мельников вернулся минут через пятнадцать. То ли плёлся подобно ленивцу, отсрочивая нелюбимую им чистку оружия, то ли курил, спрятавшись за остатки кладки. Хотя, последнее мало вероятно. В отличие от Черова, в поход сигареты не брал, заявив, что таскать лишний груз не собирается. Пару раз стрелял сиги у товарища, сетуя, что забыл прилепить антиникотиновый пластырь.

Зайдя, хулигански присвистнул и изобразил свободной рукой некий приветственный салют.

— Всем здрасьте! Чё такой воздух спёртый? Словно скунс заходил в гости. Проветрили бы!

— Разговорчики! — возмутилась Сафонова, — Приступай к клинингу своего ствола. Только не перепутай случайно.

— Как можно? — наиграно удивился Родион, — На комбезах ширинки нет!

Минут через сорок Ломов дал знак Сафоновой, и она, раздав упаковки протеиновых батончиков, принялась колдовать над трёхлитровой бадьёй, заменяющей чайник.

Командир, присев на корточки перед Якобинцем, несколько раз пощёлкал пальцами перед его лицом, внимательно разглядывая реакцию глаз. Ни глухой звук, издаваемый перчатками, ни движения пальцев не привлекли внимания парня.

— Как, говорил, его звать? — обратился Ломов к Танку.

— Марат Большунов.

— Отец, говоришь, известный историк? Не слыхал такой фамилии.

— Можно подумать, ты много историков знаешь, — вздохнул сержант.

— Ну, кино про трёх мушкетёров смотрел. А ещё помню, разбирали вопрос, отчего так ловко немцы обошли линию Мажино и как парижские таксисты помогали подвозить подкрепления с юга.

— Ни фига себе, — изумился Танк, — А при чём здесь таксисты?

— Я же школу прапорщиков заканчивал при внутренней разведке. Нас учили опираться на гражданские структуры, привлекая сознательную часть населения. Политика, мать её. Никогда не любил эту хрень.

— Намекаешь, что если пойдём к шахтам, придётся делать выбор в пользу какой-то стороны?

— Ты всё правильно понял. Не моё это.

— Значит, будем прорываться к Бункеру. За моих орлов не волнуйся.

Закончив с кормёжкой, Сафонова принесла пайки командирам.

— Гизмо говорил, что после зомбирования мозг умирает. Так? — поинтересовался Ломов у единственного специалиста в области психологии.

— Гизмо начитался стакерских сказок. Мозг слишком сложный орган, чтобы какой-то ментал смог повредить его структуру безвозвратно. Уверена, что с нашим оборудованием его удастся привести в чувство. Надо только оперативно доставить в лабораторию.

— А Нестор? Его можно включить сейчас?

— Да. Я просто погрузила его в сомнамбулическую стадию гипноза. Думаешь, при прорыве лишний ствол нам не помешает?

— У нас два снайпера, — принялся рассуждать Ломов, — Сахраб будет стоять за турелью, а второй, получается, спать в кузове. Плохо. Если за линией собак действительно охранники с пулемётом, то снайпер нам нужен как воздух.

— Поняла, командир, — равнодушно передёрнула плечиками капитан, не видя в сомнениях Ломова большой проблемы, — Погуляйте.

— Пошли, Танк, — позвал Дим Димыч, — Я подгоню телегу вплотную к схрону. Твои люди займутся погрузкой вещей, а мои разместят бедолаг в кузове. Выступаем через час.

Ровно в восемь по хронометру, Ломов в последний раз придирчиво осмотрел ударную группу.

Всё оборудование, запас продуктов и воду выгрузили и сложили в схроне. Якобинца, пристегнули возле открытой кабины, а труп Савостина принайтовали к ящику с ремкомплектом. Сахраб, соорудив из страховки висячую корзину, расслабленно откинулся на ремнях, одной рукой держась за ложе пулемёта. Черов просто зафиксировал себя двумя шнурами к силовой дуге, чтобы не свалиться от резкого манёвра, но иметь свободу движений. Рядом положил трубку РПО, зарядив термобарической гранатой.

Остальные выстроились по бокам и сзади, следуя приказу командира.

— Вперёд! — скомандовал Ломов, и из голоса исчезла неуверенность предыдущего часа.

Телега плавно обогнула убежище и выехала на оперативный простор. Манюня возглавляла группу бойцов справа, компактно двигавшихся тактикой городского спецназа. Лишай слева. Попаданец и Кинолог зажали с боков четверых цыплят, заставив сбиться в кучу. Гизмо подгонял эту отару, тыча стволом в спину отстающих.

Геворкян, пристёгнутый к сидению в телеге, монотонно бубнил то ли молитву, то ли готовил оправдательную речь перед руководством Бункера.

Первые сто метров не вызвали какой-либо ответной реакции собак. В цепи их находилось порядка двух десятков, и они растянулись длинной шеренгой, держась друг от друга на расстоянии десяти — пятнадцати метров.

По мере сокращения дистанции, строй псов дрогнул и начал распадаться. Они словно просчитали точку, куда направлен таран землян, и теперь медленно отходили в стороны, скаля зубы и приседая на задние лапы. Хвосты, подобно мощным пипидастрам нервно обмахивали тела, что указывало на агрессию.

Тем более странным показался отход от столкновения. Это походило на рациональное отступление на заранее подготовленные позиции.