Сердце проваливается в пятки. Вот же старая сплетница! Вечно лезет, куда не звали! Так ещё и докладывает.

Надеваю маску беспечности и снова отмахиваюсь.

— Господи, пап, ей просто скучно, вот и бегает по поводу и без. Мы с Пашкой встречались, прогулялись немного.

— Павла она бы узнала. — продавливает тоном и взглядом.

— Фуф, она даже себя в зеркале скоро узнавать перестанет. Она же слепая, как крот. Больше слушай эту… старушку.

Осторожно кошу взор в сторону марширующих. В этот самый момент встречаюсь с обеспокоенным взглядом чёрных глаз и легко улыбаюсь, давая знать, что всё в норме.

— Неужели ты встречаешься с Макеевым? — вопрошает папа достаточно строго.

Я только громче смеюсь, мол, подобного бреда даже не слышала.

— Боже, пап, ну конечно нет. Мы с ним на один горшок ходили. Я его как мужчину даже воспринимать не могу.

— А до меня дошли другие слухи.

— Которые мы с ним пустили, чтобы в части ко мне никто не приставал. Успокойся, папочка. — быстро чмокаю его в щёку и трещу дальше: — Когда у меня кто-то появится, ты об этом обязательно узнаешь. Причём лично от меня, а не от Таисии Петровны или кого-то ещё. Всё, не буду больше тебя отвлекать от работы. Лучше поеду домой, хочу порисовать.

Прощаюсь с папой, выглядываю из-за его спины, когда отворачивается, и посылаю Андрюше воздушный поцелуй. Плевать, как это выглядит для остальных парней. Отделение Андрея о нас знает, а остальные пусть и дальше думают, что я тут ради Промокашки.

Дома, как и всю прошлую неделю, медленно схожу с ума от бездействия. Немного посидев над альбомом, заканчиваю портрет. Добавляю последние черты, тени и прячу его в ящик. Рисование — хобби, сохранившееся с детства. Тогда все стены в доме изрисованы были.

Поднимаюсь с кровати и спускаюсь в кухню. У домработницы — Марьяны Алексеевны сегодня выходной, поэтому дома стоит знакомая, почти оглушающая тишина. Перекрываю её громкой музыкой на колонке. Завязываю фартук и принимаюсь за готовку. Только в этот раз не просто чтобы занять себя чем-то, а стараюсь приготовить любимое блюдо Андрюши. Он как-то сказал, что обожает жаренную картошку со шкварками и лесными грибами. Если бы я знала, что пожарить картошку так сложно, в жизни бы не взялась за это дело, но отступать уже поздно. Мне очень хочется его порадовать.

Две сковороды с горелой картошкой отправляются в мусор. Туда же летит и полуварёная масса. Только к вечеру у меня получается добиться приемлемого результата. Пробую на соль и перец и кривлюсь.

— Господи, как люди это делают? — рычу, высыпая пересоленное блюдо в ведро.

Со следующей попытки у меня, наконец, выходит почти идеально. С золотистой корочкой, приятным ароматом белых грибов и нормальным количеством специй. Улыбаюсь первому по настоящему хорошему результату в готовке.

Оставляю папе короткую записку рядом с плитой с заверением, что это вполне съедобно, и быстро переодеваюсь. Накладываю добрую половину в контейнер и еду в часть. По дороге звоню Пашке и прошу выйти на КПП, попросив взять с собой Андрея, якобы невзначай. Правда, там не дожидаюсь, вхожу на территорию. Парней замечаю издалека. Губы сами расплываются в счастливой улыбке. Андрей кивает головой в сторону небольшой аллеи. Сменяю направление. Застываю в шаге от него, борясь с желанием шагнуть ближе.

— Фурия, что ты делаешь? — тихо, но с давлением выбивает он.

— Я… просто… — поднимаю пакет, но чувствую себя чертовски глупо. Чем я думала, когда сломя голову летела к нему с этой картошкой? — Хотела… Короче, вот! — втрамбовываю ему в руки пакет и отворачиваюсь, чтобы уйти.

Дикий хватает меня за запястье, останавливая.

— Кажется, я тут лишний. — посмеивается Промокашка, но не уходит.

Время всего около восьми, и территория кишит военными. Многие косят взгляды на нас. Андрей одёргивает руку, но взглядом крепко держит.

— Что это? — приподнимает пакет.

Мамочки, могла бы сгореть от стыда, сгорела бы.

— Ты говорил как-то, что любишь жареную картошку, и я решила тебе приготовить. Весь день училась. Надеюсь, тебе понравится.

Его брови ползут вверх. У Пашки отвисает челюсть.

— Ты готовила? Для меня? — растерянно выталкивает Андрюша.

— Да. — шепчу, теребя пальцами завязки на футболке и опустив глаза вниз.

Он, забив на всех, приподнимает пальцами мой подбородок.

— Спасибо. — лёгкая улыбка отражается в его глазах. — Пах, на стрёме постоишь? — обводит глазами пространство и затягивает меня в пустующую бойницу. Вжимается лбом в переносицу и хрипит: — Блядь, что же ты творишь, Кристина? Ты хоть представляешь, как трудно быть так близко, но не касаться?

— Да. — выталкиваю беззвучно. Прижимаюсь к губам в мимолётном поцелуе. — Я просто хотела сделать что-то для тебя.

— Кристинка. — притягивает за плечи, крепко обняв. — Ты просто чудо.

Целует в макушку и отстраняется. Замираем, сплетаясь взглядами. Вкладываю пальцы в его ладони. Андрей поглаживает их своими.

— Эй, товарищи, потом намилуетесь. — заглядывает в проём Паша. — Палево так-то.

Дикий ещё раз коротко целует и командует:

— Езжай домой, Манюнь. Я постараюсь вырваться на выходных хоть на пару часов. Всё равно больше не выдержу.

— До встречи. — улыбаюсь и, не оглядываясь, буквально убегаю из части, ведь соблазн остаться почти непреодолимый.

Удивляюсь, что папы всё ещё нет. Записка нетронута, как и ужин. Пожимаю плечами и плетусь в свою комнату. Нервничаю всё сильнее.

А что, если эта проклятая картошка совсем не такая вкусная, как мне показалось? А вдруг нас кто-то видел? А если папа спалил?

Звонок телефона заставляет меня подскочить с кровати.

«Андрюша»

Трубку хватаю быстро и с дрожью прикладываю к уху.

— Крис. — тихо, будто с опаской, говорит мужчина. — Картошка очень вкусная. Макей тоже заценил. — и смеётся приглушённо. — Но теперь я хочу борща.

— Ты невозможный. — фыркаю, тоже начиная смеяться. — Я не буду варить тебе борщ. И с картошкой еле справилась.

— Тогда на следующих выходных я тебя научу.

Падаю спиной на кровать и закрываю глаза. Лыблюсь как идиотка, а сердце так и поёт.

— В воскресенье парад. В субботу финальная подготовка. — толкаю негромко, знаю же, что никто его не отпустит.

— Ага. Но у нас будет ночь. Я уже договорился.

— Ночь… — лепечу немного испуганно.

— Да, Кристина, вся ночь.

Вздыхаю то ли от страха, то ли от предвкушения. Рывком поднимаюсь и выпаливаю:

— Тогда не будем тратить её на готовку

«Тогда не будем тратить её на готовку.»

Эти слова не дают покоя всю неделю. И днём, и ночью зудят в голове.

Не думаю, что Кристинка говорила о сексе. Ещё слишком рано для неё. Для нас обоих. Не тот уровень доверия. Не только она учится, но и я сам. Быть с ней в отношениях слишком сложно. Не счесть тех киловатт нервных клеток, что она сожгла мне за три недели, что мы вместе. Когда не рядом, стервозничает от души. Капризов у Царевишны на годы вперёд. Психует, когда говорю, что мне не нравится её наряд. Бесится, когда стараюсь её игнорировать во время марша. Каждый день ведь приезжает и стоит в стороне. Не только меня своим видом провоцирует, но и внимание остальных привлекает. А там, между, блядь, прочим, не только наша рота и часть. Не все в курсе, чья она дочка и девушка. Пялятся уроды с голодом. Уже ни раз выхватывал обрывки пошлых разговоров и недвусмысленных шуток, намёков, предположений. Несколько раз видел, как к ней подходят в попытке познакомиться. От того, что она всех отшивает, нихуя легче не становится. Я вскипаю от ревности. Высказываю ей. Требую не приезжать. Естественно, мы ссоримся. На регулярной, блядь, основе.

Последняя неделя сложнее остальных даётся. Я вечно на нервах. Нас ебут всё жёстче. Все устали. Сбиваются и тупят. Строй летит. Ротный надрывает глотку. Маты ссыплются тоннами. Даже зная, что сегодня финальная репетиция, Фурия приезжает. Короткие джинсовые шорты и синяя майка на тонких бретельках. Она забивает хер на то, что я просил её сегодня не появляться. Полночи спорили на эту тему. В итоге она швырнула трубку, а сейчас, уверен, назло притащилась. Стоит там вся такая красивая, с едкой улыбочкой. Душу, сука, рвёт. Как бы ни старался не смотреть на неё, у глаз свои планы. Вечно тянутся к ней. Руки чешутся от желания сначала придушить, а потом до хруста в объятиях сжать. Губы покалывает от желания напиться её яда. Не уверен, что доживу до ночи.