— Думал, ты не приехала, Царёва.

Подтянув вверх бровь, провожу ногтем по краю поданного бокала.

— С каких это пор я пропускаю рейвы? — тяну несколько раздражённо.

— Я тебя весь вечер выискиваю.

— Неужели так скучал, Семён Семёныч? — подтруниваю, опуская голову с боку на бок под задорный трек.

— По тебе? — гундосит он, гогоча. — Или по твоим выкрутасам?

— Никаких выкрутасов. — складываю руки крестом на груди, давая жестом знать серьёзность заявления. — Я завязала. Хватит. Последний коктейль и только танцы.

— Что с тобой стало в этой твоей Америке?

— Повзрослела, Сень. — выбиваю уверенно, а потом беззвучно добавляю: — Слишком рано и слишком быстро. А теперь твоя очередь рассказать мне все последние новости!

Пока пью, вполуха слушаю сплетни. Сдержав своё слово, опустошаю стакан и тяну Иголова танцевать. Таньку даже не стремлюсь найти. Зная её блядскую натуру, она уединилась с тем парнем ещё до окончания трека. Вскоре к нам присоединяются "бомжи". Под смех и всевозможные шутки выдаю пируэты, прыгаю вместе со всеми и смеюсь. Короткая вибрация в заднем кармане штанов оповещает о сообщении. В пятом часу утра мало кто станет мне писать, но любопытство быстро берёт верх. Вытягиваю смартфон, округляя глаза. В груди происходит землетрясение — так яростно сердце колотится. Дыхание набирает оборотов. Вдохи-выдохи быстрые и короткие. Если на меня так действует одно только имя абонента, то что говорить об остальном? Даже пальцы не слушаются, когда открываю месседж.

Андрей Дикий: Не думай, что не сплю, потому что ты мне не даёшь покоя. Наоборот. Мысли о тебе тоску нагоняют, а в наряде спать нельзя.

— Как же… Как же… Сказочник. — трещу, порхая пальцами по буквам.

Осознание, что он среди ночи думает обо мне поднимает годами спавших бабочек в животе. Пусть и понимаю, что с ним не может происходить то же самое, что и со мной, но достаточно того, что он просто написал первый.

Крис Царёва: Мог просто признаться, что мечтаешь обо мне.

Кто-то толкает меня плечом. Зажимаю телефон в ладони, чтобы не выронить, и пробиваюсь к выходу. Только выбравшись из здания, понимаю, насколько мне жарко. Прохладный ветерок остужает кожу. Не оглядываясь назад, иду прямо к Хаммеру. Не знаю, что именно так влияет, но возвращаться в удушающий ангар больше не хочу. Настроения веселиться дальше нет. Ноги и голова гудят. Отсутствие сна напоминает о себе зудящими глазами.

Новая вибрация мобильного — вторая стая мотыльков.

Мне неважно, что Дикий напишет. Пусть просто пишет. Что угодно. Не хочу погружаться в одиночество, обязательно потянущее за собой неприятные мысли. Если будем ругаться с ним до рассвета, пусть будет так.

Заползаю на заднее сидение машины, скидываю кроссовки и падаю спиной, облокотившись на дверь. Подтягиваю колени и открываю месседж.

Андрей Дикий: Поймала, Фурия. Мечтаю. Мечтаю перевернуть твой золотой мир с ног на голову. Опустить тебя с небес на землю и показать, что такое реальность.

Дробно вдыхаю, едва не разрывая лёгкие. Плотно смежаю веки. Кусаю губы, подвернув их внутрь. Не думаю, что делаю, пока сообщение не оказывается прочитанным.

Крис Царёва: Я лучше других знаю, что такое реальность.

Андрей Дикий: Так расскажи мне, девочка из другого мира.

Крис Царёва: Это когда человек, которому ты доверяешь, предаёт и вырывает бьющееся сердце из твоей груди. А ты видишь это. Ещё живёшь, но на самом деле умираешь. Реальность — это то, что оказывается куда страшнее любого кошмара. Это то, что случится с тобой, когда завершится наша игра.

Дикий исчезает из сети.

— Правильно, Андрюша. Бойся. А ещё лучше, держись от меня как можно дальше, иначе я тебя уничтожу.

----------------------------

¹Поцелуй мою задницу (англ.)

Мне просто надо это пережить

Царёва здесь. Фурия, мать её, на территории части. Это единственная мысль, занимающая всё пространство черепа. Не хочу знать, каким образом и на кой хрен стерва притащилась сюда, но зная, что она где-то рядом, из головы выбросить её ещё сложнее, чем ночью. Чем каждую из девяти грёбаных ночей, что она не даёт мне покоя ни наяву, ни во снах. Она обещала свести меня с ума и, должен признать, с этой задачей справляется на отлично. У меня конкретно рвёт башню. Кажется, я помешался на мелкой суке, намертво впившейся в моё сознание.

Какого хрена тогда сам ей написал, до сих пор не понимаю. После её заявления, что она меня уничтожит, решил не отвечать. Меня это не напугало, а только раззадорило. Хотелось сделать ей больнее, задеть поглубже, но что-то в последнем сообщении помешало это сделать.

"Когда человек, которому ты доверяешь, предаёт и вырывает бьющееся сердце из твоей груди. А ты видишь это. Ещё живёшь, но на самом деле умираешь. Реальность — это то, что оказывается куда страшнее любого кошмара."

Эти слова задели меня за живое. Не знаю, как это возможно разобрать в бездушных строках, но именно в тот момент казалось, что вот она — настоящая. И всё написанное после было не угрозой, а криком о помощи.

Что должно было произойти с человеком, чтобы так ненавидеть весь мир? Чтобы прятаться от людей в личине стервы? Чтобы изо всех сил стараться задеть, зацепить, расшатать, обидеть, причинить душевную боль другим? Со сколькими она затевала такие же игры, как та, что сейчас горит между нами? Проигрывала ли она хоть раз или всегда выходила победителем, оставив после себя лишь тлен и пепел?

Я уже скатываюсь в пропасть. С ней или без неё, но степень больного помешательства на стерве зашкаливает. Мы с ней провели в одном пространстве не более трёх часов, а она уже оккупировала мои мысли, сознание, сны. Стоит только закрыть глаза, как перед взором становится её образ с яркими маковыми губами. Они — мой опиум. Наркотик, вызывающий нездоровую зависимость. Яркие и сочные, вкусные и ядовитые, исцеляющие, только чтобы после этого убить. С Алей никогда не было чего-то подобного. Даже близко. Между нами не было оголённого, извивающегося под напряжением провода, рассыпающегося искрами. Сделай шаг и сразу поджаришься. Так какого, мать вашу, меня тянет к Фурии, как мотылька на пламя? Понимаю, что если не тормозну — сгорю. Сожжёт ведь. Обратит в прах и развеет по ветру с той самой презрительной, отравленной улыбкой человека, привыкшего побеждать.

Загоняю казарменный воздух в самые глубины лёгких. Он не оседает, а проваливается, словно неконтролируемый смертельный камнепад. С грохотом рвёт ткани и органы. Давит, размазывает, отбирает надежду. Моё, блядь, сердце под завалом. С какой целью я выглядываю в окно на то самое место, где три минуты назад была Царёва? Спросите что-то попроще. Впервые я радуюсь наряду, лишающему возможности покинуть пост и выйти на улицу. К чёртовой адской гарпии.

— Я сейчас сдохну. — трубит задушено Нимиров, с трудом волоча ноги.

— Незапланированное ФИЗО хуже любого наряда. — поддерживает Авельев.

Пацаны из моего взвода запыхавшиеся, раскрасневшиеся, вспотевшие заваливаются в казарму. Я бы и порадовался, что избежал их участи, но не тут-то было. Меня сдача нормативов ждёт завтра утром. Ещё один пункт моего наказания за ту безбашенную гулянку. Старшему лейтенанту Гафрионову было достаточно посмотреть на нас с Макеем, как приговор уже был подписан. Пробежка в десять километров для изгнания будуна была только для разгона. Ад начался позже. Мы с Пахой через сутки стоим на тумбочке, а после пары часов сна то картошку мешками чистим, то душевые драим. Радует только, что не зубными щётками и не языками.

Первые дни бесился на Фурию, но это абсолютно бесполезное занятие. Она мне в горло водяру не заливала и в бордель не отправляла. Только косвенно виновата, но основная вина на самом деле только на мне. Да и толку злиться, если нет возможности дать выход гневу? Никакой рациональности в моих действиях не было. Сам дебил, сам накосячил, сам выдерживаю наказание.