На этом он меня и отпускает, спустив на тормозах мой глупейший поступок. Радости от предстоящих выходных не испытываю. Да и вообще ничего. Какая-то чёрная дыра образовалась за рёберным каркасом от его слов. Принятие собственных чувств к Фурии и нелестной реальности шарахнули по сердцу со всей дури. Размозжило на хрен, оставив только кроваво-мясное месиво на искорёженной душе.

До того, как было произнесено слово "любовь", я об этом даже не думал. Как угодно готов был охарактеризовать свои чувства, но только не любовью. Злость, ненависть, желание наказать, странная тяга, сексуальный голод, отупляющая похоть, непонятное притяжение, больное помешательство. Всё это подходило, но было неверным. Как в кроссворде, количество букв подходит, а с другими словами не совпадает. Теперь совпало идеально, пусть и не дало ни единого ответа.

Я не понимаю, как и когда это могло произойти. В какой момент в сердечной мышце появился отклик на присутствие Кристины? С первого же взгляда? Когда не смог сдержаться и поцеловал её, чтобы заткнуть? Или утром у красного Хаммера, пока она меня дразнила? А может, в одну из тех ночей, что она не давала мне спать, являясь в каждом сне? А вдруг в ту секунду, когда впервые услышал нотки отчаяния в задыхающемся голосе, когда просила вернуться на пост и не подставлять шею под гильотину? Возможно, когда увидел маленькую девочку, скучающую по непробиваемому папаше? Когда это случилось?!

Можно было бы отрицать и дальше, но от этого ничего не изменится. Я влюблён в Царёву. И это полнейший пиздец. Я, блядь, зашёл в тупик, а за спиной обрушилась стена. Где искать выход? И есть ли он вообще? Как выбраться из паутины, если чем сильнее стараешься вырваться, тем сильнее запутываешься? Это бесконечное болото, а я увяз в нём с головой.

Фурия уже просила держаться от неё как можно дальше. Наверное, пора её послушать и не приближаться. Лейтенант Гафрионов прав: ничего из этого не выйдет. Царёва уедет в Америку, а я закончу службу и вернусь домой, восстановлюсь в университете, а дальше по накатанной. Больше никаких переписок, встреч и игр.

С этими мыслями живу недолго. Уже на следующую ночь начинает накрывать. Мысли о ней не дают спать. Кручусь с боку на бок. Парни храпят в десять ноздрей, а я лежу, уткнувшись в потолок. Зияющая дыра в груди болит по краям. Адски, невыносимо, практически смертельно. Прижимаю ладонью грохочущее сердце.

Даже когда Алина заявила, что не станет ждать меня из армии, со мной такого не было. Спокойно расстался с девушкой, три года бывшей рядом. А несколько минут с Фурией рвут меня на ошмётки желанием просто увидеть её. На самом деле это не так сложно.

Смежаю веки, и доза наркоты получена. Только слишком болезненная эта отрава. По венам гной гонит. Даже в фантазиях вижу ненормальную не такой, какой хотелось бы. Не прихуевшей сукой, а милой девочкой в розовом платье и катящимися по щекам слезами.

С тяжёлым вздохом свешиваю ноги со второго яруса и мягко, беззвучно спрыгиваю на пол. Проталкиваю стопы в резиновые сланцы и выныриваю из кубрика, захватив с собой сигареты. На посту стоит Нимиров. По всем правилам нам нельзя выходить из спальни, даже поссать, но в последнее время мне плевать на все запреты.

— Не спи, Иван. — толкаю сопящего сослуживца в плечо.

Тот вытягивает по струнке, отдаёт честь и трещит:

— Я не спал.

С невесёлым смехом выбиваю:

— Вольно, солдат. — Ванёк, явно ещё не проснувшись, часто моргает и точно не допирает, кто перед ним. — Это я. Выдохни.

— Блядь, Диксон, я чуть не кончился. — бомбит Нимиров, расслабляясь.

— Кончился бы, будь это Гафрионов или Спиридонов. Не спи, а то поселишься тут.

Выдав это, направляюсь к лестницам, но товарищ окликает:

— Дикий, ты куда собрался? Совсем ебанулся? Спалят, и тебе, и мне пизда.

— Не спалят. — обрубаю тихо, но жёстко.

Так как голоса мы не повышаем, никто не замечает, как я бесшумным призраком вываливаюсь на улицу. Пригнувшись, пробираюсь вдоль стены к бойнице. Плюхаюсь прямо на бетонный пол, вытянув ноги. Выбиваю из кармана мобилу и зависаю, гадая, когда я её туда засунул. Вытягиваю сигареты и зажигалку. Слабый огонёк разгоняет темноту всего на секунды, а после тухнет. Сейчас чувствую себя так же. Перегорел. Затягиваюсь никотином до тошноты. На пустой желудок крепкие сигареты самое то. Башка мутнеет. Растаскивает знатно.

Упираюсь затылком в кирпичную стену и прикрываю веки. Подношу фильтр к губам и медлю. Разобраться в себе оказывается куда сложнее, чем думал. Но ещё сложнее преодолеть желание написать Фурии. Мои моральные резервы истощены. Физические силы в виду отсутствия нормально сна близятся к нулю. Функции мозга затормаживаются. Включается последний генератор. Насколько его хватит? Но есть вопрос получше: насколько хватит установки оставить Крис в покое? Ответ уже знаю. Моё помешательство сильнее тренированной годами силы воли. Моя отравленная любовь сильнее.

Ухмыльнувшись, бросаюсь грудью на амбразуру. Зажимаю в зубах сигарету и делаю, мать его, селфи. И отправляю фотку Царевишне. Гениально? Нет? Я тоже так думаю. Но просто не знаю, что ей написать, как начать разговор. Да и вряд ли она ответит. Время близится к утру, наверняка Крис спит, а после подъёма меня отпустит. Армейский распорядок дня не даёт скучать и творить хуйню.

Опускаю телефон на бетонный пол экраном вниз, прижимая его рукой. Затягиваюсь до дрожи в лёгких. В пару тяг приканчиваю сигарету. Достаю и подкуриваю новую. Смартфон вибрирует. Альтер эго вопит, я стону, понимая, какую ошибку совершил.

Царёва не присылает фото, как я надеялся. Она пишет. Сообщения сыплются одно за другим.

Крис Царёва: Почему ты не в казарме?

Крис Царёва: Тебе жить надоело?

Крис Царёва: Вали спать!

Крис Царёва: Зачем?

От последнего в чёрной дыре происходит какое-то шевеление. Столько всего в одном слове выдаёт, что я дымом задыхаюсь. Если бы у меня только были силы сопротивляться, остановить себя, но их нет. Отвечаю Царёвой, затаив дыхание.

Андрей Дикий: Затем, что ты победила, Фурия. Я не могу спать. Я думаю о тебе. Ты в моих снах. В моих мыслях.

В моём сердце.

Только этого не пишу. Отсылаю четыре предложения. Курю. Закрыв глаза, жду ответ. Не долго. Но открывать совсем не спешу. Был уверен, что моей тупости есть предел. Оказывает нет. Я снова и снова наворачиваю круги по минному полю, но рано или поздно один из снарядов рванёт, и тогда не останется ничего.

Итак, список заданий на эту жизнь.

Пункт один: Жениться на Алине.

Провалено.

Пункт два: Отслужить срочку без происшествий.

Провалено.

Пункт три: Не писать Крис.

Провалено.

Пункт четыре: Выиграть войну и проучить стерву.

Ну, вы уже и сами догадались. Я признал поражение.

Пункт пять: Ни за что на свете не признаваться Фурии в том, что со мной творится.

Интересно, когда и около этого пункта появится хештег "провалено"?

Сжимаю смартфон и разблокирую. Свет от экрана слепит. Но ещё сильнее ослепляет единственное слово.

Крис Царёва: Прости.

Это сожаление? Искреннее извинение?

Андрей Дикий: За что?

Крис Царёва: Я не должна была это начинать. Мне правда жаль.

Мотор срывается с цепей, на которые я его посадил, стремясь избежать проблем. Металл с лязгом и звоном рвётся и проваливается в желудок. Злость и непонятная мне печаль смешиваются в адском вареве, бурлящем в груди.

Андрей Дикий: Знаешь, Кристина, я тебя ненавижу.

Поднимаюсь на ноги, слегка шатаясь от упадка сил и четырёх сигарет кряду. Придерживаясь за стену, выхожу из бойницы, как новая вибрация рвёт последние нервы.

Крис Царёва: Я тебя, кажется, тоже ненавижу, Андрюша.

Вот только от ненависти до любви всего один шаг. Я свой уже сделал.

Пункт пять: ПРОВАЛЕНО.

Весь мир сошёл с ума или это мой бред?

— Поговорим?

— Нет.