— Я всё равно спрошу.
— Я всё равно не отвечу.
— Что с тобой творится?
Молчу. Как и последние три дня. Макеев задаёт вопросы, я на них не отвечаю. Замкнутый круг. Но товарищ с завидным упорством продолжает безрезультатные попытки.
— Андрюха, скажи уже хоть что-то! — гаркает в отчаянии, дёргая меня за плечо.
Словно закрученный ураганом, останавливаюсь и оборачиваюсь. Сузив глаза, обдаю друга холодным бешенством. Он с таким же выражением лица и непоколебимой решимостью добиться от меня хоть чего-то смотрит. Замираем посредине плаца, давя друг друга тяжёлыми взглядами. Сдаться значит принять поражение. С меня хватит и одного.
— Не хочешь говорить, окей. Тогда слушай. — хрипит Паха сквозь зубы. Закатываю глаза, только чтобы показать, как мне похуй на его речь. Прокручиваюсь и возобновляю движение в сторону парка военной техники. Он быстро нагоняет и вышагивает рядом. — Молчи, если тебе так хочется, но перестань вытворять эту дичь. — я только хмыкаю и вопросительно выгибаю бровь. — Отрицай, не отрицай, но после встречи с Крис у тебя свистит фляга. — делаю вид, что за рёбрами не происходит очередной обвал, стоит только сослуживцу упомянуть её имя. — Опустим очевидные факты того, что случилось у меня дома. Не стану спрашивать и о следующем утре. Но как у тебя хватило мозгов съебаться из части, когда весь командный состав на месте? И с каких, блядь, пор после отбоя можно выходить на прогулки? Ты плюёшь на все правила и законы. Нарушаешь устав так, будто это правила детской игры и их можно переписать. Нельзя, Дикий! Ты не только сам подставляешься, но и остальных подводишь под трибунал! Пацаны молчат только потому, что не хотят быть стукачами, но если им влетит, каждый будет спасать свою шкуру.
— Ты тоже? — высекаю безразлично.
Макей ведёт плечами назад, раздувая грудную клетку.
— Андрюха, мы друзья, и я в жизни тебя не предам, но реши уже свои проблемы с Крис и перестань подставлять сослуживцев.
— У меня нет с ней никаких проблем. — цежу со свистом сквозь скрипящие челюсти. — И вообще никаких дел. Всё, что было, решил ещё когда свалил в самоволку.
— Тогда на кой хер каждую ночь сваливаешь? — не отступает друг, пристально сканируя мою раскрасневшуюся от жары и наращиваемой скорости передвижения рожу.
— Паха, — выдыхаю и беру паузу, дабы перевести слетевшее ко всем чертям дыхание, — тебе больше заняться нечем, кроме как палить меня?
— Лучше тебя буду палить я, а не Гафрионов. Давай откровенно.
Только откровенности мне и не хватало. Вот очень сильно мне хочется выслушивать его теории о наших с Фурией "отношениях". Их нет. В ту же ночь оборвал все контакты, заблокировал её в соцсети и удалил номер. А что было до, уже не имеет значения. Даже если и был бы шанс нормально поговорить и попробовать выстроить что-то, в этом нет смысла по нескольким весомым причинам. Она генеральская дочка с запросами, которые я не смогу удовлетворить, как и сказал взводник. И всё то же расстояние. Америка, Карелия… Прям вообще херня. Да и я понятия не имею, есть ли у Царёвой ко мне что-то, кроме ненависти.
— Расслабься, брат. — отсекаю прохладно. — Если меня поймают, то всю вину возьму на себя. Из-за меня никому не влетит.
— Андрюха. — толкает тихим сипом. Скатываю взгляд в его сторону. — Побег — не выход.
Говорит он явно не о самоволке, и я прекрасно это понимаю. А толку-то от этого?
— Для меня — выход. Нихуя не получится. Где она, а где я. — да, я признаюсь в том, что помешался на Царёвой, но не чтобы облегчить душу. Это крик о помощи. Если я сам не могу себя остановить, надежда, что это сделает Макеев. — И хватит об этом. — предупреждаю новые попытки вывести меня на чистую воду. — Можешь не париться, дичь больше творить не буду. Никаких ночных прогулок и съёбов. И никакой Кристины Царёвой. Не говори мне о ней. Я не хочу ничего знать и слышать.
Паха притихает и подкуривает сигарету, нырнув в тень забора. Следую его примеру, прокручивая в пальцах папиросу. Смотрю, как медленно тлеет табак. Как вспыхивают и гаснут листья. Проблема в том, что если подуть, они разгорятся сильнее, но и быстрее истлеют. Где же тот ветер, который погасит мои чувства к Фурии?
Всю пятницу работаем с техникой. Я и ещё трое техников занимаемся обслуживанием, а остальные намывают и полируют до блеска броню.
— Надо было идти в танкисты. — брякает Иридиев, выныривая из-под башни Т-64. — Кайф же, катайся и стреляй.
— Ага, кайф. — отбиваю, не отрываясь от изучения сложной схемы транзисторов и резисторов. — Торчать целыми днями в консервной банке, а пострелять тебе будут давать раз в полгода, потому что снаряды дорогие. И не забывай, что вся обслужка машины на его экипаже.
— Так какого хера этим занимаемся мы? — трещит Гребенский снизу, начищая гусеницы.
— Спроси чего попроще. — рыкаю, прикрывая глаза.
От всей этой херни башка трещит. Бессонница тоже аукается. Никак не могу сообразить, как подключить чёртову лампочку. А в придачу ко всему, генерал Царёв лично проверяет нашу работу. Вот только когда вижу его, накатывает не благоговейный страх перед главнокомандующим, а мысли о его дочке. Видимо, мне понадобится ещё немало времени, чтобы избавиться от неё.
В коротком перерыве падаем на бордюр в тени высоких тополей.
— Диксон, сигаретой поделишься? — сечёт кто-то справа.
Молча протягиваю пачку, уже не ожидая возврата. Травлю кровь никотином. В последние две недели запасы курева быстро кончаются.
— Кто завтра в увал? — лупит Ванёк, откинувшись на руки и вытянув вперёд ноги.
Стягиваю кепку и подставляю морду солнечным лучам.
— Мы с Диким. — отбивает за меня Макей.
— Герыч, ты тоже?
— Ейс ав коз. — коверкает язык Гребенский.
— А может, толпой в киноху завалимся? — с энтузиазмом предлагает Иридиев, туша окурок об асфальт. — Там какой-то трешовый триллер вышел.
— Посланники смерти? — сечёт Гера.
— Ага. Читал анонс, публика в восторге. Пишут, что мозг сломать можно.
— Дикий, это по твоей части. — ржёт Ваня.
У меня нет ни капли настроя и желания торчать весь день в окружении рож, которые приходится лицезреть ежедневно в течении года, но и тут Паха свинью подкладывает. Чеша затылок, бомбит, не давая мне возможности отказаться:
— Дюха, ты же у нас мозговитый. Спорим, что до конца фильма не разгадаешь загадку.
— На косарь? — толкаю лениво.
— Да хоть на пять.
— Я в теме. — поддерживает Даниил.
Не то чтобы мне нужны были деньги, но лишними они никогда не бывают.
— Делайте ставки, парни, и готовьте деньги. — рублю, подтянув уголки губ в усмешке. — Ещё до половины фильма я разгадаю, кто убийца.
— Не заливай, Дикий.
— Отсоси, Гребень. — поднявшись на ноги, показываю "балалейку" и уворачиваюсь от летящего в меня кирпича. — Ну ты, Герыч, и мазила. Тебе в роту снайперов надо. Вместо мишени.
— Уёбок! — вопит сослуживец, подрываясь следом.
— Ноги как у Дикого сначала отрасти, а потом в догонялки играй! — орут ребята.
Этой ночью снова изучаю криво побеленный потолок, но не делаю попыток нарваться на неприятности. Макей прав, и я это прекрасно понимаю. Парни не сдадут, но из-за меня подставляться никто не станет. До конца службы осталось меньше четырёх месяцев, и заработать себе "чёрное" дело не самая лучшая перспектива. К тому же, рассматривания потолка не такое уж и скучное занятие.
Утром все навеселе. Поддерживаю шутки смехом. Кажется, я начинаю понимать, почему Фурия ведёт себя так, будто ей на весь мир похую. Вот в чём заключается игра: прятать внутренний пиздец, никому не показывать, что происходит у тебя на душе. Достаточно и того, что Пахан в курсе.
— Во сколько там сеанс? — выбивает Гера.
— В четырнадцать сорок.
— Есть планы, что делать до этого времени? — толкает Макей.
— Жрать! — во всё горло оповещает Ванёк.
После кафехи, убивая время, прогуливаемся по одному из проспектов Владивостока, поглядывая на синюю полосу залива вдалеке. Пацаны присвистывают и вываливают глазные яблоки, стоит пройти мимо хоть одной симпатичной девчонке. К некоторым откровенно пристают. Нимирову даже удаётся выбить у одной номер телефона.
