***

Рассвет.

Скрипнула дверь, и повеяло холодом. Гай показался. Глянул и, будто нахмурившись, ещё сильнее захлопнул дверь с другой стороны. Звякнула стопка новой старой посуды в серванте.

«Странный он какой-то. Я понимаю ещё отец, но Гай. Уйдём ведь. – Ладонь Зое вспотела. – Всегда уходили».

Каждая из сланцевых пластин, каждая отдельно примёрзла к деревянной решетке и точно обзавелось каймой по краю. Гай по ту сторону изгороди чистил бока пепельной, в естественных рыжеватых разводах, лошади. Лицо его было непроницаемо, однако Зое явственно чувствовала, что что-то не так.

Жерар подошёл к рыцарю, крадясь точно вор. По лицу старого кузнеца было очевидно, он сам сомневается, и тем не менее отступать было поздно. Простой свёрток. Самая заурядная мешковина, за которой скрывалась не особенно хорошо выделанная кожа. Шов из жил, и ручка – та самая ручка. Простая, без особых узоров, лишь только мешающих в бою. Обычных размеров, та самая рукоять, что навечно осталась в памяти Зое. Меч сэра Ланца вновь вернулся в этот мир.

«Как?! Он же… отец».

Его памятный заплыв, а после пьянка в кузне.

Гай должен был быть рад, обязан был, однако на обветренном лице не отразилось ровным счётом ничего. Он взвесил меч сэра Ланца на ладони, удивился вроде как, но быстро взял себя в руки. Движением лёгким, будто и не прошло стольких лет, юноша вставил лезвие в новые ножны.

Поймав взгляд, поспешил отвернуться. Жерар кивнул. Ушёл.

– Поговори с ним.

Обернувшись, Зое нашла взглядом мать. Вот на кого всегда можно было положиться. Женщина уже была одета, и, хотя лицо её и выражало некую обеспокоенность, больше не смог бы подметить даже самый внимательный наблюдатель.

– А дети?

– Я сама подниму, – положив платок на спинку кресла, Марта бережно разгладила грубую шерстяную ткань. – Это сейчас важнее.

«И с чего это важнее?»

Возможно, Зое просто не хватало какой-то чуткости, присущей всем женщинам, но это, в общем, и не удивительно. С самых малых ногтей она гонцала с мальчишками, затем, внезапно как юноши гоняла коров, а позже как мужчина взяла на себя ответственность за постройку их дома. Такой и выросла, как это ни странно. Не было у неё времени, чтобы почувствовать себя женщиной.

Дверь захлопнулась, и тут же легчайший порыв, не такой и морозный, но сырой, обжог щеки. Зое сразу же заалела. Насколько это возможно спрятав руки, девушка выдохнула заметное невооружённым взглядом облако.

– Чего здесь?

Взгляд. Хлёсткий и, как показалось девушке, глубоко оскорблённый. Ножны, зажатые в кулак, глухо заскрипели.

– Скотину жаль. Вот думаю в коровник загнать. Отец сена навалит. Всем хватить должно.

Девушка свела плечи. Ветерок проник под жакет, неприятным холодком пройдясь по пояснице. Лопатки закололо.

«Жалко ему, Как-же… А, ладно».

– Слушай, знаю же, что врёшь. Давай говори уже.

Гай отвернулся.

***

Дорога выглядела необыкновенно мирной. Лишённая растительности лента между чёрных, ободранных стволов. Белая, но не Зое надо было объяснять, что на самом деле снег был сырым и липким, а эта гладь не более чем заледеневшая за ночь корка. Ловушка для не местных. Белое лезвие драло одежду и ноги лошадей, оставляя позади бредущих алую, ломанную тропу.

Гай стоял все так же неподвижно:

– Что у тебя с ним? – внезапный вопрос.

«С ним это с кем?» хотела в привычной манере отозваться Зое… «Чего?!» Вспышка понимания была мгновенной, и всё ж девушке потребовалось время, чтобы разум успел в полной мере насладиться нетривиальной глупостью.

«Это он что, к Ассу меня приревновать умудрился? И на собрании не иначе об этом же думал. Война грядёт, а этот ненормальный обо мне думал?!» – про себя поразилась Зое, но ещё раньше она расхохоталась. Звонко и совершенно забыв про мороз. Точно чувствуя несоответствие, пёс за парой заборов захлебнулся лаем, как будто осуждая. Кобыла повела большою головой. Как и все впервые оказавшиеся у озера, здесь она чувствовала себя донельзя неуверенно.

Обиженно сопнув, Гай отвернулся.

– Да успокойся. Я с ним ещё, когда все в одной рубахе ходили, гоняла.

– В одной рубахе?

– К словам не придирайся. Мы просто очень старые знакомые.

– И? – требовательно уточнил Гай.

– И всё! – всё ещё посмеиваясь, отрезала Зое. – И отстань от несчастного животного. Ему и без того нежарко. Не лишай последнего.

На сборы ушло чуть больше четверти часа. Разделавшись[1] с курятником, Ивес молча, и лишь скрежеща, перетащил тёплые вещи на повозку Бриса, к которой тот на зиму приделал полозья. Многие несли сюда узлы, так что ещё одному фунту груза никто особенно не удивился. Марта собирала детей, Зое же задержалась в коровнике. Да, как ни странно, но она слишком много времени провела в поле, чтобы бросить ни в чём не повинных рогатых так. Внешне девушка волновалась о коровах, а на проверку все мысли были о детях. Большие, чёрные и томные глаза. Рука Зое легла на чуть шершавую шею. Жизнь пульсировала под её пальцами.

«Мы вернёмся. Обязательно вернёмся".

Решение было принято, и остальное имело небольшое значение.

– Уходим.

[1] Как он сам заявил, и чтобы это ни значило.

Пустой город. Мёртвый город. Именно такую картину рисовало сознание Зое, в то время как ветер мерно, но неотвратимо выдувал девичью душу. Девичью. Девчонкой она себя чувствовала на этой дороге, и сама боялась в этом себе признаться. Те же козлы[1]. Тоже непонимание будущего и, что немаловажно, та же ругань подпирающая телегу и несущая приободрение лошадям.

Они шли тяжело и медленно. Полных одиннадцать[2] лет назад колёса увязали в грязи и только и делали, что тыркались от кочки до кочки, так что основной силой становились плечи, подпирающие позади. Прошло время, грязь заиндевела, и что же? Они вновь едва продвигались. Снег нещадно налипал на полозья, так что лошадь ушла в мыло, и дорога спорилась лишь за счет плеч деревенских.

Напевая заунывно, ветер трепал рукав.

Чёрные стволы медленно плывут по левую руку. По правую – поле и только под рукой у Зое теперь чужая жизнь.

Опустив взгляд, она нашла чёрную макушку под простым платком. Кто-то из мальчишек с совершенно детской непосредственностью возился в тюках. Кто-то, пользуясь медлительностью их продвижения, поддевал снег, идя рядом, а Гюстав по-прежнему спал, уткнувшись носом в плотный рукав. Ну и пусть спит. Не к чему ему было знать, куда они едут и зачем. Он и не знал и спал только поэтому.

«Ну и пускай», – подумала девушка и сглотнула, всматриваясь в безмятежное лицо. Совсем не такое, как у взрослых. Люди шли без надежды и веры, просто шли, и не по себе становилось от одного вида сгорбившихся фигур. Мона куталась в платок, несколько светлых прядей выбились и следовали движениям холодного воздуха. Лицо старой подруги было непроницаемо.

«Всё обойдётся. Не может не обойтись».

«К-ар-р-р!» – протяжно пропел лес, и многие содрогнулись. Чёрные стволы, почти без сучьев, чёрные крылья на фоне пепельного купола. Большая темная птица на ветви ободранного зимой вяза. Завалив голову, точно курица, ворон взглянул на бредущих большим чёрным глазом.

«Вот ведь скотина безрогая», – не особенно размениваясь на сложные конструкции, сухо и чётко определила Зое. Точно подслушав её мысли, старая птица обиженно нахохлилась. Перья на спине её встали дыбом, поднятые ветром, обнажив совершенно прозаичную белую кожу. Чёрные крылья расправились, сбив белую пыль со ствола.

«Кар-р-р-р!»

– Тётя Зое, а мы скоро вернёмся? – прозвенел колокольчик у левого плеча.

Чуть повернув голову, Зое подметила карапуза в ярких шоссах, поддевающего лёд и не сводящего взгляда с соломенного золота.