«Уважаемый». В тот момент глава семейства был кем угодно, но только не «уважаемым». Гай ничуть не смутился. Он подошёл, взял мужчину под руку и, воспользовавшись некоторым замешательством, отвёл его в сторону. Напряжённая тишина ожидания, – ничего. И пары слов юноша не успел сказать, а настроение Ивеса уже поменялось вплоть до диаметрально противоположного. Зое была поражена. И это мягко сказано. Да… как?! Даже у матери не всегда так получалось, а она единственная, кто, в самом деле, имел на старого горлопана влияние.

Широко распахнув глаза, девчонка наблюдала, как рушиться фундамент, на котором с детства возводилось её представление о мире.

Небо стоит. Вода – течёт. Отец крикун, которого если и можно было слушать, то только через слово. Можно было не слушать вовсе, и уж точно не стоило воспринимать его слова всерьёз. Если глава семейства взбеленится, успокоить его не было никакой возможности. Простые истины. Зое знала их с малых ногтей, и что же теперь? Гай вроде как что-то ему передал, и мужчина сразу же успокоился.

Почему ей самой раньше не пришло это в голову?! А что он дал то?

Вернувшись, оруженосец попытался вновь накрыть руку Зое своей, однако девушка не дала ему такой возможности.

– Скажи, что ты ему дал! – вновь потребовала Зое, и голос её зазвенел.

– Да ничего такого. То, что нужно всем в этих землях.

– Мясо?

– Деньги, – поправил Гай и всё же положил руку. – Триста ливров.

– Сколько?!

Глаза Зое округлились от удивления. Такая сумма! Девушка в жизни не видела столько денег. Да что там. Даже если сложить всё, что она видела, и трети не набралось бы. Руку она, конечно, вновь отдёрнула.

– Да господи, – лошади! Брису, мельнику вашему продал. Он с самого начала ходил – интересовался, да и стояли они всё одно в его амбаре.

Зое моргнула, промолчала. Мгновение понадобилось ей, чтобы в полной мере осознать произошедшее, и три, чтобы не сказануть, как она это обычно делала. Повзрослела, значит.

–Та-ак!

Ивес ворвался на кухне будто смерч. Споткнулся о порог и перевернул ведро, но, будто этого и не заметив, продолжил движение.

– Телега! Марта… Марта, через твою! Поверить не могу. Этот спиногрыз таки заплатил за проживание. Не попусту я душу рвал.

На лице женщины отразилось удивление. Понимание. Опустившись, петух с общипанным горлом лёг на столешницу по соседству с его же головой.

– Дети, выйдите, пожалуйста, нам с вашим отцом нужно поговорить.

Переглянувшись, счастливые молодые поспешили послушаться совета. Тяжело поднявшись, Дезири рукой поддерживала живот, Банне же метался вокруг, как мотылёк у пламени. Даже как будто боясь дышать. Увидь это Зое, она непременно рассмеялась бы, назвав братца наседкой. Знаете, вполне возможно, в чём-то она была бы права.

Они честно попытались выйти, но неожиданно замерли в дверях, наткнувшись на нежданную преграду.

– Здравствуйте, – в почтении наклонил голову Банне.

– Чего «вуйте»? – оттопырив большое, но крепкое ухо, переспросила старушка. – Да нет, вязать я не умею. В молодые годы могла ещё, а потом-то уж и не до того было.

Мужчина следил за этой сценой взглядом, полным наивного непонимания.

– Дети, останьтесь, куда же вы?

– Ивес, ты должен вернуть деньги.

Без стеснения усевшись на освободившееся место, старушка принялась обсасывать сухарь. Ивес моргнул. Радость на его лице понемногу сменилась раздраженьем. Улыбка вернулась спустя каких-то пару мгновений, но была уже какой-то натянутой. У балаганных артистов, что вместе с шатрами мяли раскисшие дороги, сияли вот такие же улыбки, и глава дома в этот момент чувствовал себя именно так.

– Ты шутишь, да? Нет… Твою да через. Ты с ума, что ли, сбрендила? Как так верни? Наконец, и от этого кровопийцы хоть какая да польза!

– Ивес! Либо ты их возвращаешь, либо сам можешь убираться из этого дома!

Бесцветные, растрескавшиеся губы растянулись. Никто даже не мог предположить, что Марта себе надумала.

Пройдясь по влажной, прохладной доске, рука Зое коснулась чего-то тёплого. Ей бы остановить, но, не сделав этого, загорелые пальцы, сжали кисть юноши.

[1] Только поговорить! Ничего такого.

[2] Вполне возможно, нет, даже, скорее всего, так и было. Чем ещё он мог их натереть? Здесь?! В двух днях от ближайшего города.

[3] У кого б ещё руки дошли.

Долбил заросшую пепельным лишайником чёрную кущу дятел, и клочья тумана плыли над верхушками деревьев. Этой осенью лес ревел. Олени, во множестве прятавшиеся где-то в чаще, били раздвоенным копытом и сталкивались рогами, отстаивая чувства.

Ещё пару месяцев назад они за лье учуяли бы постороннего. Они летали бы над поваленными стволами и, отведя головы с тяжеловесными рогами назад, вмиг скрывались в чаще. Ещё пару месяцев назад у хищника не было и шанса догнать их, но только не теперь. Красной осенью любовь кипела в жилах, и многие вещи теряли своё значение, каким бы важным оно ни было.

«Ру-у-у-у!» – ревел лес, и столкновение рогов слышались сквозь молоко, опутавшее чёрные, уходящие в небо стволы.

Чёрные стволы поднимались над водой. Чёрные стволы уходили вдаль. Чёрные стволы, между которыми неспешно брела серая тень. Раскидистый шаг, при котором изгибалось длинное тело и проминалась, хрустела подстилка. Негромкий шелест костяных, сросшихся на брюхе в пластины чешуй и пахнущий дымом туман, что прорывался меж клинков зубов.

«У-у-у-у-у-у-у», – проревел лес слева, и одетые в роговую чешую пальцы чуть приостановились, упираясь когтями в пучок травы. Длинная голова неспешно повернулась, блеснул серебром огромный глаз.

В паре тройке шагов от отливающей тусклой медью фигуры из-под нападавшей хвои выглядывала окостеневшая вилка. Ветка? Да нет. Чересчур правильной была её форма. Раздувшись, ноздри змея, втянули туман. Из окованной в треугольные чешуи пасти вырвался пахнущий болотом дымок, раздалось пронизывающее до костей гортанное дыханье.

Рога и ничего более. Олень сам сбросил их по весне, а теперь на месте старых уже красовались другие. Дракону не было ни малейшего дела до этого. Он был выше подобного.

Не так пусты эти места. Вот хотя бы летом. Взобравшись на берег, змей подметил, единичный след, что продавил жирный ил на подъёме. Кабаном пахла сырая, перемешанная с ряской земля берега. Молодым, а значит, с ещё мягким, хрустящим пятачком и едва показавшимися из-под верхней губы клыками... Тот и сейчас, скорее всего, бродил где-то здесь, подрывая коренья и грызя опавшие жёлуди в тени изрезанных узорами коры деревьев. Молодой искатель. Весьма и весьма неплохой обед.

Следов было в таком множестве, что даже столь острый, неведомый человеку ум не мог разобрать, охватить всё. Белка пробежала, неся орех. Вслед за ней – лисица. Древолазку та, впрочем, так и не догнала и вскоре вновь прошла это место, обойдясь лишь парой полёвок, которых зачем-то тащила в зубах. Больше о лисице ничего известно не было.

Тройка выискивающих червей – кабанов. Следы даже старше тех, что встречались у озера. Запах барсучий, мышиный, олений и… человечий. Выдохнув пару белёсых струек, дракон чуть разомкнул страшные челюсти.

Зарождаясь где-то под гортанью, глухое горловое дыхание – вырвалось на волю гулким:

– Гру-у-у-у-у-у-Уу-у-у-у-у-у-у…

Несколько чёрных крыльев взмыли в воздух, сумрачными тенями пройдясь по пронизывающим молоко столбам света. Вездесущий голод. Зверь с минуту стоял неподвижно, смежая и вновь раздувая ноздри. Размышлял. Он выдохнул трубно, после чего чуть переместил центр тяжести. Хруст высохшей хвои. Длинный хвост с рядом роговых выступов по бокам покачнулся, и дракон двинулся дальше, загребая былую жизнь этого леса. Пока что он удалился. Пока что.

Повеяло огнём. Предсмертное мычание и корчившийся в молоке хруст не перекусываемых, не глодаемых, как это делают звери, а давимых и раздираемых в игре немыслимой силы костей.