«Есть!»

***

Гюстав было дёрнулся, но Зое не дала ему совершить подобную глупость. Ну что там может случиться? В полях? Мужчина взглянул дико и непонимающе.

– Но, а как же дра… – он запнулся, будто испугавшись того, что собрался произнести. – А как же дра-кон?!

«А, так вот в чём дело, – старушка не смогла сдержать смешка. – А я та, грешным делом, бог знает чего надумала. Годы, что тут сказать».

Точно как много лет назад Зое прищёлкнула языком:

– И к чему она ему? Гюстав ты вырос в деревне, скажи, разве кошки на мух охотятся? – вопросила она с видом, ясно говорящим, что ответа не требуется.

«Дети-дети. Всего-то вы боитесь. Как можно узнать что-то, если бояться всего на свете? Ну да ладно, что я там хотела? Яичница!.. Надо бы посуду помыть. Грязная уж совсем».

Зое положила ладонь на грудину. Давило сегодня.

– Вы тут не скучайте. Если что все знают, где меня найти? – вопрос был скорее насмешкой, и это полностью соответствовало улыбке, и всё же Гюстав нашёл уместным вставить своё слово.

– Да на кухне, скорее всего, – предположил он с видом, будто ответ этот хоть чего-то стоил.

«Да уж, в нашем замке сложно заплутать».

Покрепче ухватившись за палку, Зое выпрямилась. В спине привычно хрустнуло, и дрожь спустилась от плеч в коленки. Ей попытались помочь.

«Ещё чего! Я сама, и пусть только кто попробует сказать, что я чего-то там не могу! Всё я могу… ну кроме готовки, но с этим уже давно всё решено. Да… что-то я устала сегодня».

Рука Зое легла на косяк. Дерево само по себе нагрелось за этот день. Материал тот же, из которого был срублен их старый дом. Перегородка в прошлой жизни или, быть может, балка. Та самая, по которой ползала муха.

«Да, что-то я слишком много вспоминаю».

Столько лет прошло. Всё прошло, но она не жалела. Зое собиралась уже уйти, но чуть помедлила. Обернулась. Сын и Кэтрин, какой бы коровой та ни была. Внуки. Маленькая фигурка в светлой рубашке мелькала у стены рогоза, и колокольчик позвякивал у неё в руках. Исчерченное старостью загорелое лицо как будто разгладилось, а в глазах возник былой блеск. Хитрый прищур. Губы, сухие и тонкие, растянулись. Рука на грудине. «Это моя внучка», – пронеслось в пустом сознании.

Скрип. Кэтрин обернулась удивлённо и непонимающе:

– Мама?

***

Дракон открыл глаза. Выдохнул газ. Не было никакой объективной причины, почему ему нужно просыпаться в этой восъмице, но он это сделал. Зрачок в окаймлении сотен серебряных точек расширился и сузился, всматриваясь в очертания обросшей корнями и затвердевшей норы. Декстер был там. Он вторую или третью восъмицу не отходил от острова. Висел в зелёной мгле почти недвижимо, почти не дышал, но он был там. Декстер. Старый и уже не жирный, а ожиревший и грузный сом. Всё та же плоская голова, выпученные невидящие глаза и след у плавника. Единственное, усы оббились и стали безжизненными, точно разбрюзгнувшие водоросли. Древний сом уж много лет не подплывал столь близко, так как просто не успел бы убежать.

Дракон поднялся. Под гнётом чудовищного веса орлиные чёрные когти сразу же ушли в почву, а спина выгнулась, насколько возможно прижимая кожистые крылья и тем их оберегая. Зашелестела и закачалась чёрная гладь, как это уже происходило тысячу раз, но Декстер не стронулся с места. Зверь чувствовал, как тот словно бревно, вытянулся вдоль водной глади. Ждал.

Выход. Свет. Ощущение ветра в листве.

Солнце вспыхнуло на багровых боках, высвечивая грубые старые рубцы. Мерные и раскатистые движения вдоль кромки воды, – всё дальше от недоумевающего соперника. Пару лет, ничего не значащее мгновение для дракона и целая жизнь для его добычи. Они поняли друг друга без слов.

– Пожри меня, – как будто прошелестел старый сом, выпучивая белые глаза, уже давно не способные на такую роскошь, как зрение.

– Ты уже добыча времени, – бессловесно ответил зверь, краем глаза наблюдая, как вереск колышется у его пястей.

Ноздри затрепетали. Утром по воде плыл туман, это ещё чувствовалось. Природа дышала жизнью. Ветер перебирал траву. Пели птицы, и ящерки величиной с десятую часть острого когтя охотились в траве на стрекоз. Зверь чувствовал всех их единовременно, и знание это было безмерно.

Крыло по-прежнему чуть ныло.

Что-то переменилось.

Ноздри раздулись, трубно слушая воздух. Зверь недовольно перевёл вес на другую лапу. Кто-то рядом? Бесстрашное загорелое существо, что раньше сидело на яблоне, бревне и на скамейке? Показалось. Её больше не существовало. Ни в поле, ни в коровнике. Нигде.

Тихое рычание. Сознание зверя практически ничем не походило на человеческое, и всё ж, ему, почти что, было грустно. Всего каких-то полвека. Ничего не значащее мгновение, и как много изменилось за столь короткий срок! Алое пятно, одно из множества пятен всех цветов и оттенков. Он сросся с этим местом. Целиком. Он стал единым от рыбьих косточек, осевших в броне, и вплоть до воды из ручья, что текла теперь в жилах. Дракон стал частью этого острова. Пропитался им, и именно по этой причине пора было его покинуть.

Змей не был человеком… а великим право жизни так просто не даётся. Пик ждал его.

Взгляд на вершину холма. На камнях пологого склона, коре и древесине, на крае большой деревянной чаши ясно читались отметины от когтей. Бездна зрачка отразила всё разом и сузилась, отражая раздражение.

«Животное, весящее больше оленя, способно лишь парить. Это наука, – объективное отражение действительности, и спорить с ней не имеет смысла».

(Кузьма Прохожий. Проходя Авиньон).

Огонь – это газ, а долгая жизнь не более чем подарок холодной крови. Всё можно объяснить. Огромные кожистые крылья чуть приподнялись, разворачиваясь по локтю, и тут же по-весеннему ласкающие лучи влились во множество сосудов, в меру разогревая кровь и приятным холодком отдаваясь в желтоватых пятнах, где ещё недавно зияли рваные пробелы.

«Ту-дун».

Вибрация прошла вдоль наростов и костяных пластин, от боков и до кончика хвоста. Медленно, с напряжением зверь позволил крыльям чуть опуститься, тяжёлая голова немного повернулась. По касательной поймав луч, глаза его воспылали, точно пара свечей. Фигурка на берегу.

«Ту-дун!»

Девчонка лет пяти. Пара хвостов, которые спутал ветер. Простое чистое лицо и большие карие глаза, отливающие платиновой короной белоцветника.

«ТУ-ДУН!»

Она не боялась. Совсем. Звук негромкий и напоминающий шипение прохудившегося большого чайника вырвался из широкой гортани. Подняв на зверя чистые, детские глаза, чудо жизни нисколько не боясь всматривалось в сказочное, как ей казалось, нагромождение костяных пластин и ороговевших выступов. Смех, – это был именно он, пусть дракон об этом и не догадывался.

Она смотрела!

Пока и снова.

Мощный удар крыльев и животворящий ветер поднял тяжёлое тело, серебряный взгляд в небеса:

«Мы сразимся, – отец».

Конец начала.

[1] Да, спустя годы она начала уважать его безмерно, но разве дело, когда уважение это составляет добрую половину слов, произнесённых за день.

[2] На этой стороне лучше было не садиться.

[3] Да-да, именно так.

«Дорогой племянник, если ты теперь читаешь эти строки, значит, дням моим подошёл конец. Не вини себя и не бери в голову, ибо я верю, что при последнем вздохе моем ты был рядом и сделал всё, что смог. Неуклонна кончина, и у всех свой срок, что, впрочем, не имеет никакого значения. Ты честно исполнял свой долг в течение десяти лет. Подносил мне вино будучи оруженосцем, трудом заслужив титул, который и без того давно уже должен был получить. Каюсь, я боялся отпустить тебя как наставник, и грех этот останется до конца.