— Понравилось? — сильнее выставил он напоказ свои зубы.

— Нет, не понравилось, если тебя удовлетворит этот ответ.

— Удовлетворил, удовлетворил…

Он начал кивать головой с умным видом смотря куда-то наверх. Это продолжалось долго, что я даже сумел сбиться со времени.

— Это всё? Ты можешь меня отпустить? — первым не выдержал я, всеми силами сдерживая раздражение, которое вызывал у меня этот ублюдок.

— М-м-м… Нет-т… — он медленно повернул голову на меня. — Твоя соратница как-то не спешит тебя лечить.

— В смысле лечить? — искренне не понял я.

— Да тут такое дело… — он замолчал.

— Ну говори уже.

Но этот недоношенный и не спешил продолжать, всё так же смотря на меня кивая с умным видом. Про себя я стойко решил, что как только у меня появится возможность помыться в сауне — я обязательно воплощу это в жизнь.

— Смертный, предлагаю разговор, — наконец выдал голос.

— Ты ответишь? — я нахмурился.

— Только после того, как поговорим.

Думал я недолго, всего семь секунд, после которых пожал плечами и спокойно сказал в пустоту, в которой не было ни намёка на эхо:

— Почему бы и да.

Последнее, что я запомнил за исключительно долгим разговором с голосом, в котором я нехотя, но поделился своими переживаниями, страхами, целями в жизни и проблемами с наркотиками, и который длился, немного-немало по моим внутренним часам, шесть часов, была улыбка победителя на лице хитрого и раздражающего ублюдка, что исчезала и появлялась после того, как она поддержит и добавит что-то от себя.

***

— О, глаза открыл, — прошептал мне в ухо умиротворённый женский голос. — Не-не-не-не-не, ты что?! — меня придавили к полу. — Тебе нельзя вставать, дурень! — и будто успокоившись, добавила: — Совсем из ума выжил…

Да, глаза открыты, только всё будто покрыто мыльной пеленой, где ничего не различимо и не видно, за исключением световой палитры и девушки, что нависла надо мной, сидя слева от меня.

— Пр… кхм-кхм, — я прокашлялся. Непривычно, потому что из горла вышло уж слишком много мокроты.

Девушка встрепенулась, отошла в сторону взяв что-то напоминающее горшок и подставила под мой рот.

Я показал отказный жест правой рукой и лёг на левый бок.

— Сплёвывай.

И я сплюнул. Сплюнул так, что я в одно мгновение даже подумал, что начал сплёвывать уже не мокроту, а сами лёгкие.

Девушка вновь отошла в сторону и вложила в руки стакан тёплой воды. Его я осторожно поднёс ко рту.

— Пей, она стерильна.

— Сткер… кха-кха… чкхёрт…

— Ничего не говори, — своей ладонью она сильнее поднесла стакан, да так, что в мои замкнутые зубы ощутимо ударилось что-то металлическое. — Просто пей.

Сделав так, как она сказала, мне медленно стало легчать.

— Процесс этот недолгий, так что можешь не беспокоиться, — так же умиротворённо проинформировала меня…

— Ккхт… — я больно прокашлялся. — Ккхто тхы?

— Я? — она промолола несколько раз, будто не поверила в заданный вопрос. — Я — Фиттонеса Груховская, но в более обширных кругах я известна как Уонка.

— Тъак ткхебя зовг… — я замолк, с омерзением посмотрев в сторону.

А находился я с Уонкой в отельном номере; я на двухместной кровати, она с боку. Приятный ремонт, где всё что нужно для временной остановки уже здесь — и чайник, и кофеварка, микроволновка, холодильник; всё необходимые для жизни приборы словно подобраны с умом. Ничего лишнего.

Но как я оказался здесь, а не в тягаче…

— Да, меня зовут Фиттонесей. Это имя дала мне мама, — по-мягкому улыбнулась она. — Ты можешь называть меня как называл раньше — Уонкой. Я привыкла к данному прозвищу, так что изменений не замечу, можешь не переживать.

— Чкхто… кхм… слкхучъилось… — выдох. — Тъкхам, на ткхягачхе?

Уонка задумчиво отвёл взгляд.

— Ты тогда много перебрал и нёс бред. Слава богу, что патрулей не было ни за нами, ни впереди, что и позволило мне немного позже ввести в тебя антитоксиграцин.

— Чкхто экъто? — нахмурился я.

— О, не переживай, — отмахнулась она. — Безопасное лекарство.

Но я продолжил хмуриться, потому что… какого чёрта она ввела мне какую-то инъекцию?

Столько незамысловатых слов я тогда вещал в своей голове о спасении Федерации, победе над Империей, мире во всём мире… Но будем честны — я психопат, и этим всё сказано.

Скольких я погубил, прежде чем сейчас лежать на этой приятной двухместной кровати, вместе с девушкой, которая повёрнута ко мне спиной? Тысяча? Может, десятки тысяч?

Я не знаю, и даже знать не желаю.

Всё время, в которое мне когда-то становилось паршиво от того, что я истребил своими руками столько народу, я утверждал, уверенно и стойко, что все эти кадры были плохими людьми, которые ни в какое корыто и ни в какое сравнение не идут со мной и моими братьями по оружию.

Но конкретно сейчас я считаю по-другому.

Наркоман; колюсь и нюхаю, а также весь кокс, что мы добыли, я позже продал на чёрном рынке через связи Уонки. Психопат; мне плевать на смерти других, лишь бы этот самый процесс был как можно сильнее приятен. Милитарист; я всем сознанием и разумом ценю и уважаю любые средства уничтожения себе подобных, но больше всего я склоняюсь к огнестрелу, так как с самого детства у меня сложилась искренняя любовь ко всему, что стреляет различными патронами из разных металлов.

Я был нейтрален ко своему отцу, позже — негативен. Ненавидел его. Но когда более трезво оценил ситуацию, когда понял, что он хотел, как можно лучше, и чтобы я как можно меньше переживал, и даже сделал он это как всегда прекрасно, я простил его, простил в воспоминании, которое воспроизвёл для меня пустотный ублюдок.

И касательно него. Вытерпел я его персону, да так, что в какой-то степени даже стал понимать его. Сотни тысяч лет ты обитаешь в одном и том же месте, без намёка на конец и собственную смерть. Наблюдаешь, знаешь, высматриваешь, запоминаешь… И всё равно ты можешь умереть. В том разговоре мы делились кто чем: я — переживаниями и трудностями, он — мудростями жизни и бесконечным желанием просто сдохнуть.

Вспомнилась одна небезызвестная армейский анекдот:

«Встретились как-то раз случайно на белом-белом пляже возле белого-белого моря философ, в аристократическом одеянии, и ветеран, в парадном мундире с множественными медалями.

Первый вежливо поинтересовался у второго, поправляя галстук-бабочку:

— Прошу прощения, товарищ подполковник, но который час, не подскажете?

А тот ему чёрство отвечает:

— Время умирать.

Достаёт пистолет, стреляет наотмашь, и сносит пол головы разрывными патронами пятидесятого калибра!»

Суть заключается в том, что философов в Федерации ненавидят и всячески гноят, их даже государство не покрывает; настолько они нужны. Но аристократов-философов все любят, уважают, ценят и в жопу целуют, как только появляется такая возможность. Для нас, ветеранов там, боевиков и просто военных, все эти пыжики, которые в любое возможное время раскидываются пусть и очень нужными, и даже в некотором роде, полезными, цитатами, являются пустыми идиотами, что сидят на самых верхушках главных небоскрёбах в тысячи этажей и раздают указы своей прислуге вытереть свою пятую точку.

Вот как пустотного, ублюдка, уголовника, или просто голоса, могу сказать, что он хоть и не подходит под вышеупомянутое перечисление одной немногочисленной касты, но очень напоминает своим мировоззрением этих «не обременённых» от сложности жизни. Он на протяжении двух часов заливал мне в уши, что хочет сдохнуть, умереть, что устал от своего существования. Даже я, тот, кто думает в точности как также, после разговора, который закончился моей смертью, был максимально потрёпан и высосан морально.

У меня просто не осталось и капельки желания кого-либо слушать.

Но про пустотного я когда-нибудь точно узнаю кто он и кем является. И да, существование могущественных существ, или, как правильно, богов, я до сих пор не верю, хоть уже начал подводить под сомнение точку зрения Федерации.