— Проходите, господин, — послышался щелчок, и я просто надавил на ручку.

Зайдя, мне открылся вид на органы управления. Они несильно отличались от вертолётных или автомобильных. Так, например, был руль на каждого пилота, которых всего было два. Спидометр, отображавший привычные для меня мили в час. Мощности двигателей: гипердвигателя или прыжкового. Обычно если использовался первый, то их было два, если второй — всего один. В данном случае используется прыжковый двигатель.

Двое мужчин, которые тогда стояли снаружи, являлись верными пилотами моей компании. Полностью проверенные. Не старше сорока, но и не младше двадцати пяти. Сейчас один держал руль и смотрел на космос через лобовое стекло, а второй что-то подсказывал первому высчитывая.

Я аккуратно закрыл дверь и буквально плюхнулся в кресло, находящееся слева от двери.

Пилоты никак не отреагировали, лишь продолжая проводить готовность к прыжку:

— Один-один-двадцать девять? — спросил второй пилот, присматриваясь к другому.

— Готово, — ответил первый, щёлкнув маленький переключатель на верхней панели. — Следующий.

— Один-один-тридцать четыре?

И так продолжалось вплоть до запуска.

— Запускаю... — пробормотал первый. — Готовность?

— Полная.

— Отлично, — сказал первый пилот, что-то указав на главные панели.

Я пристегнул несколько ремней, когда за окном начали образовываться еле-заметные световые отклонения, исходящие от красной звезды этой системы.

Секунда, вторая, третья… Время шло для меня медленнее, когда я ожидал чего-то стоящего. И именно сейчас, я по-настоящему могу назвать это чем-то прекрасным, притягательным, не сравнимым с тем, с чем мне приходится сталкиваться, приходилось сталкиваться, и придётся сталкиваться.

Под громкие завывания одного из двигателей и рёв уже другого, я просто плюхаюсь к стене, ударяюсь не в саму стену, а в пуховик, которого я так ловко подставил. Сопротивление отзывалось в не лучшем свете, когда я попытался искоренить неудобное для меня положение.

Но когда от этого не осталось ни следа, я спокойно расстегнул ремни и подошёл к обширному лобовому окну. Не знаю, правильно ли я это назвал, да и не суть.

Белые точки, превращающиеся в прямые. Их было много, но в то же время мало. Космос всегда был для меня чем-то привлекательным. Всегда любил наблюдать за тем, как я лечу через гиперпространство.

— Я обаятельно защищу вас…

***

Прекрасно быть новорождённым; он ничего не знает об окружающем мире и оттого его мыслительный процесс пытается пройти сквозь барьер, который со временем расширяется в размерах возможного и даёт более обширные возможности продолжать совершенствоваться.

Никаких знаний, лишь первобытное любопытство.

Ребёнок не так далеко ушёл от новорождённого, за одним лишь исключением — в большинстве случаев у него развит потолок возможностей, если не считать ограничения места, в котором он развивается. Самый главный навык — ходьба, остаётся, пожалуй, самым важным и неоценимым, поскольку за счёт неё мы идём вперёд к великому.

Лучшему времени лучшие возможности.

Подросток на фоне остальных уж слишком сильно уходит в себя. Психика, не в силах потянуть правду о мире и быстроразвивающийся растущий мозг, не выдерживает. Вредные привычки, опасные увлечения и необдуманные действия связывают всех их, за исключением меньшинства. Поскольку данная возрастная группа имеет множество недостатков я считаю её самой худшей.

Если не придерживаться повествованию и распорядку всей нумерации, можно с лёгкостью заметить, насколько сильно я похож на подростка, обиженного на весь мир и ненавидящего самого себя.

Однако есть одно исключение — я выбрал правильный путь, идя по которому я точно смогу откинуть собственные предрассудки и страхи, пожертвовав самим собой ради дорогих мне людей. Мама, отец, дядя, тётя, братья, друзья ценны для меня. Все они.

И совсем не важно, переживания ли это, которых я не осмеливаюсь комментировать, или же чувства, которыми я пренебрегаю и всячески отвергаю. Я всё равно продолжу своё дело, даже если в ходе всего пути потеряю самого себя, даже если мне предстоит страдать, я встану на ноги, возьму в руку крупнокалиберный пистолет и выстрелю.

Потому что я Майкл Отто — верный защитник своей отчизны, готовый стоять до последнего, если от этого спасётся как можно больше людей, культуры и имущества Федерации.

А также я являюсь садистом, циником, эгоистом, лицемером, наркоманом и маньяком…

Я меркантильный, агрессивный, алчный, грубый, жадный, жестокий, лживый, мнительный, наглый, упрямый, раздражительный и надменный.

Но это если смотреть на тогдашнего меня, ещё не совсем принявшего правду насчёт всего вокруг.

Да, знаю, что это звучит так, словно на тот момент мне не все шестнадцать, и что я только-только вышел из родного города. Но если оглядываться назад, и всё же принять истину касательно моих действий и пороков, то могу с уверенностью сказать, что тогда и обстоятельства другие были, и чувства, которые всё же лезли в моё сознание заставляя совершать не совсем обдуманные и желанные действия.

Но чёрт… Почему я всё время делаю подобный высер? В чём суть этого монолога? Зачем вообще мне эти логические цепочки или просто анализ собственных проблем? Почему бы просто не… я не знаю… вспомнить себя эффективного и вновь стать ним?

А ведь это идея.

Да. Идея.

Но сейчас это несильно важно, за исключением того, что мне нужно вернуть себя старого, потому что я снова здесь, в пустоте.

— Добрый вечер, или уже как правильно, доброй ночи, — улыбнулся тёмный силуэт парящего чудика.

— Снова ты, уголовник? — на моём лице не было ни унции каких-либо эмоций, и говорил я, что удивительно, очень складно и чётко, чего не было так давно.

— Обидно слышать такое от смертного, — поник голос. — Но сейчас я не об этом. Слышал, что плохо тебе. — он переметнулся к моему правому уху и насмешливо прошептал: — Неужто голоса в голове смогли довести?

И через секунду он появился передо мной.

— Это были твои проделки? — спросил я.

— Нет-нет-нет, ты что-о… — с поставленной ладонью на груди протянул он, дабы через мгновенье образоваться в считанных дюймах от меня буквально всматриваясь в само сознание.

Я запомнил всё. Начиная с его гулко гуляющих тусклых и широких зрачках как у наркомана, заканчивая прогнивших до копоти зубов, от которых несло так, что даже я, нёсшему на своём горбу столько дерьма, зажмурился и закрыл рукой нос.

— Ты сам постарался не хуже меня, смертный, — железным, и до чёртиков гибельным голосом ответил уголовник, прежде чем вновь продолжить парить над плотной пустотой.

От такого я на секунду потерял контроль над телом и чуть не избавился от отходов жизнедеятельности. Хорошо, что чуть, потому что такого я бы не пережил морально.

— Я… зачем я тебе?

— По-вто-ря-ешь-ся, — произнёс он по слогам и прошипел. — Я тебе не отвечу.

— Почему?

— Ей-то ты нормально не ответил, соврав.

— Но…

Я подумал: а чего он этим добивается? Если он всевышний, не знаю… бог?.. Или же просто очень могущественное существо, то и преследователь какие-то цели он обязательно должен, верно?

— Но-о-о-о?..

— Да, я чувствую к ней определённую симпатию…

— Что и следовало доказать, — нараспев похлопал он в ладоши. — Когда свадьба?

— …но и ответить не на неё не могу, потому что…

— У-у-у-у, не мужик! — поменялся он в лице в мгновенье став сердитым; его голос продолжал резать уши, но на этот раз у меня сложилось стойкое ощущение, что из них начала литься кровь. — Слабак, остолоп, имбецил!

— Всё-всё-всё! Перестань! Прошу! Прошу тебя! — закричал я, прикрывая уши, не в силах сопротивляться всей вибрации и чувству, словно в мои барабанные перепонки молотят отбойником.

Прошла секунда, вторая, я как закрыл уши, так и сижу на пятой точке в окружении переливающейся пустоты.

Нехотя, но я всё же убрал руки от ушей и пригляделся к ехидно улыбающемуся уголовнику.