— Пожар! Горим!

— Сено горит! Пожар!

— Твою же мать!

— Давайте воду! Пожар!

— Горим! Горим!

Нак зло усмехнулся, и откупорил следующий кувшинчик. Густо смочив факелы и стену амбара, он избавился от глиняной тары, засунул один факел за пояс, а второй поджёг. Облитая стена тут же занялась огнём, и он начал поджигать крышу.

— Проклятье! Амбар! Амбар горит!

— Это сучий ветер разносит пламя! Тушите амбар! Тушите!

— Воды! Давайте воды!

Услышав эти слова, Нак забросил факел на крышу амбара и рванул в сторону канавы, хотя, в том аду, что сейчас творился в усадьбе, он мог спокойно идти ни от кого не прячась, но Урфин проинструктировал его очень подробно и доходчиво, и как оказалось — хороший кузнец имел все задатки стать хорошим солдатом. Прошмыгнув в канаву, Нак решил перевести дух. Сердце колотилось, как бешеное. Было страшно, но в тоже самое время — весело. Такая война Наку была явно по душе.

Немного отдышавшись кузнец отправился по канаве в сторону медведя. Операция входила в финальную стадию.

Урфин сильно нервничал. Его сердце тоже колотилось, как бешеное. Не унывали только дуболомы продолжавшие горланить: «Наш Урфин молодец!». Однако, вскоре ночную мглу озарил столб пламени. Не прошло и двух минут, как полыхали уже два стога. Пора! Урфин начал выдвигаться в сторону чулана. В 10 шагах от дуболомовской тюрьмы он остановился и замер. Вскоре стали раздаваться вопли и крики, а когда, наконец-то полыхнул амбар — погорельцы начали блажить дурниной, как потерпевшие, и разбудили своими воплями всю Когиду. Урфин откровенно наслаждался такой музыкой. Чулан по-прежнему грохотал:

Наш Урфин молодец!

НАШ УРФИН МОЛОДЕЦ!

На фоне полыхающих пожаров эта песня звучала особенно весомо, и уже являлась по-сути констатацией факта, отчего довольная рожа Урфина Джюса расплылась в зловещей улыбке. «Спасибо, ребята, что оценили мою работу, если бы было время — я бы даже прослезился от умиления, но сейчас не до этого», — подумал улыбающийся полководец-диверсант.

— У-у-у, у-у-у.

Это был сигнал от Гуамоко, который означал, что тупая стража покинула свой пост и бросилась тушить пожар.

Урфин рванул вперёд. Обежав чулан, он направился к двери, сдвинул щеколду, пинком открыл дверь влетел вовнутрь.

— Повелитель!

— Заткнулись все! Лежать и молчать! — рявкнул Урфин и кинулся резать верёвки дуболомов.

Первым он освободил 4-го Зелёного, затем капрала Ватиса.

— Капрал, выводи своих балбесов и строй их возле входа, и чтобы без звука мне!

Освобождённые дуболомы послушно направились к выводу.

— Ватис! — Прокричал Урфин, вспарывая ножом очередную верёвку.

— Да, сэр! — отозвался капрал.

— Увидишь бегущего к сараю чувака в кожаной куртке с капюшоном — не трогай его — это свой! Как понял меня?

— Так точно, сэр! Чувака в куртке не трогать, сэр! — отчеканил Ватис.

— Всё заткнись, дубина!

* * *

Нак, услашав сигнал Гуамоко, рванул к сараю, что находился неподалёку от чулана, где чудили дуболомы. Топотун оскалил клыки и был готов сразу же броситься в бой на тех, кто попробует помешать освобождению деревянных солдат.

Добежав до сарая, Нак услышал истеричные вопли, судя по которым — пламя с амбара перекинулось на жилые помещения. Привыкнув к темноте, кузнец видел, как из чулана выходят силуэты грозных дуболомов и как здоровенный капрал пинками и подзатыльниками выстраивает их в шеренгу. Теперь ему оставалось лишь ждать когда Урфин Джюс чиркнет огнивом.

Освободив последнего дуболома Урфин выскочил наружу и рявкнул:

— Капрал, слушай боевой приказ!

— Так точно, сэр!

— Луну видишь?

— Так точно, сэр!

— Веди взвод через поле. Ориентир — Луна. За полем роща. В рощу не входить. Встать на опушке и ждать меня. Понял?

— Так точно, сэр!

— Что именно понял?

— Иду через поле, сэр! Ориентир — Луна, сэр! В рощу не входить, сэр! Стоять и ждать вас, сэр!

— Всё, выполнять!

— Взвод! Слушай мою команду! Нале-во! Шагом марш! Песню запе-вай!

— Отставить песню! — взревел Урфин, — идти молча, идиоты!

— Есть — идти молча, сэр! Взвод!

Урфин схватился за голову. Дубина-капрал орал так, что от провала операции их сейчас спасало только то, что у противника творился полный бедлам, бардак, светопреставление, суета и прочий беспорядок. Если вы видели когда-нибудь пожар в дурдоме, то это самое оно.

Тем временем, Урфин поджёг оба факела. Одни из них он бросил во внутрь на лужу масла из разбитого им об пол кувшинчика, а вторым начал поджигать чулан снаружи. В это же самое время Нак Шед подпалил сарай. Через полминуты оба диверсанта уже уходили по полю в сторону рощи.

Медведь Топотун выбрался из канавы и поплёлся следом, прикрывая отход группы.

— У-у, у-у, у-у, у-у, — проголосил Гуамоко.

Урфин Джюс оглянулся. Картина была шикарнейшая — уж очень красиво и величественно полыхала усадьба, освещая окрестности. Казалось, что огни пожарища достают до самого неба. И самое главное — стреляя искрами и заметая следы пылал чулан, не отставал от него и сарай. А внезапно поднявшийся ветер перекидывал пламя на жилища и постройки соседей Према Кокуса.

Урфин улыбался — нет картины прекраснее чем охвативший врага пожар. Конечно же, пожар красив и днём, но ночью он красив вдвойне. Видимо контраст черноты ночной мглы и бушующего огненного света и давал тот эффект, то непередаваемое чувство удовольствия и восторга, что испытывал любой поджигатель, завоеватель, мятежник, бунтовщик, повстанец, революционер, мститель, каратель, партизан, в общем любой человек, кто своими руками порождал и выпускал на ружу это бушующее огненное чудовище. Причём тот, кто сжигал противника в открытую, не испытывал всей той полноты блаженства, всей глубины наслаждения, чем те, кто в тайне, под покровом ночи, пускал ненавистному врагу Красного Петуха. Это и есть настоящее счастье диверсионной войны.

В свете пожарищь, глаза дуболомов играли адским пламенем, и их довольные рожи говорили о том, что они тоже получают эстетическое удовольствие от созерцания охватившей противника огненной стихии.

Топотун уселся на задницу, и любуясь пожарищем, восхищённо развёл передние лапы в стороны.

Хлопая крыльями прилетел Гуамоко и фамильярно уселся Урфину на плечо. Огромные глазищи филина зловеще горели отражаемым, переливающимся пламенем.