«Да что б ты сдох, хамло!» — сказала бы, наверное, типичная женщина.

«Это я пожрал плотненько», — басом ответил бы я и полетел бы с этим обалдуем с высоты на асфальт.

Скромная монашка промолчала.

Нас поставили рядом — Хорхе сделал это с величайшим облегчением.

— Ваш билет на любой рейс нашего профсоюза, — обращаясь к Агнес, с поклоном преподнес красный кулон на цепочке водила с цветастой шапочкой. — На нем нужно записать название любого города — пока вас не довезут, все будет бесплатно и по высшему разряду.

Обращение он явно репетировал, потому как, отдав кулон, отступил назад, выдохнул и вытер пот шапкой с лица.

— Совсем скоро, между нами не останется обид, — намекнула брюнетка на патроны.

— Не сомневайтесь! — Кивнул он и, будто опомнившись, стянул с плеча подсумок песчаного цвета. — Тут три сотни патронов! Остальное соберу через три недели!

— Мы решили, что вина ваша не столь велика. — Покачала Агнес головой. — Пусть будет не две тысячи, а тысяча.

— Благодарю вас, мисс, — радостно вздохнул он.

— Вам не составит труда найти для нас приличный кэб? — Попросила монахиня.

И тот, разумеется, не отказал.

Было еще кое-что интересное на парковке, что я не успел рассмотреть — то самое «второе», в виде самых натуральных велорикш — целый закуток их присутствовал за символическим ограждением, а определенная их часть уже ехала вместе с богатыми пассажирами в сторону большого города, обогнав пешцев. Надо сказать, в передачах про Индию подобные транспортные средства смотрелись симпатичнее — технологичнее как минимум, в заводском исполнении, а не велосипедами с жестко приваренной платформой для пассажиров. Впрочем, минимальный комфорт обещался — колеса платформы были на рессорах, сзади находилась багажная полка, а над головами был раскрыт тент от солнца.

Еще у «наших» были значки «Мерседеса», «Форда» и «ДжиЭмСи» под рулем. Номеров не наблюдалось.

— Кэбы считаются как пешеходы, — шепнула тихонько стоявшая рядом Марла.

Видимо, взгляд был слишком удивленным — я вернул себе прежнюю скорбь и кроткость, стараясь их поддерживать.

Хотя не округлить глаза все равно было сложно — когда перед нами подкатила настоящая карета с двумя велосипедистами позади, одним велосипедистом-рулевым впереди и роскошными кожаными креслами под стильными белыми зонтами. Не хватало только слуг с опахалами, которые бежали бы рядом.

Под рулем головного велосипеда красовался логотип «Роллс Ройса».

— Не слишком ли, — усомнилась даже Марла.

— Вряд ли мы можем принять это, — озвучила свои сомнения Агнес.

— Подарок от чистого сердца! — Заверил водила. — И к тому же, коммодор Милена в прошлый раз выбрала именно этот экипаж!

— Так то коммодор…

— Но она сказала: что от чистого сердца — то тяжкий грех не принять!

— Ну раз она так сказала, — прищурилась Агнес. — То не нам идти против слов коммодора. Сестры, возблагодарим же Его за щедрый дар от верных последователей его.

— Вам помочь подняться? — Озарился улыбкой водила.

— Нет необходимости, — деловито подошел пилот головного велосипеда. — Тут выдвижная подножка, — продемонстрировал он чудо техники.

Позади обрадованно выдохнул Хорхе.

— Багаж разместите у ног. — Попросила-распорядилась брюнетка. — Я слышала, из багажа подворовывают на ходу.

— Только не у нас! — Решительно отозвался велосипедист, похлопав по кобуре револьвера на поясе.

Такие же были у «велосипедистов-движков».

— Тем не менее, там важная духовная литература. Возможно, сестры захотят скоротать дорогу за чтением.

— Как изволите, — пожал он плечами.

— Едем, — кивнула нам Агнес.

Первой забежала Марла. Потом забрался я — конструкция чуть качнулась в мою сторону. Да что ж такое…

Благо, старшая сориентировалась и уселась противовесом напротив Марлы — а там и сумки отбалансировали конструкцию.

— Счастливого пути! — Радовался нашему отбытию персонал автобуса, чуть ли не махая вслед.

Велосипедисты принялись деловито крутить педалями, и конструкция начала довольно бодро набирать скорость.

Солнце не палило, ветер приятно обдувал кожу, впереди был огромный и интересный город. Чего еще нужно?

— Сейчас доедем, вы из кэба не торопитесь выходить, — негромко сказала Агнес. — Хочу скандал устроить.

Ну конечно же — не хватало хорошей драки.

Друзья погибшего отца часто возились со мной — я как-то упоминал об этом. Неплохое времечко, приятно вспомнить. Кое-что, конечно, с тех пор забылось навсегда. А на что-то я не обращал внимания, просто не понимая увиденного — и только когда подрос и переехал в старшую школу, вспоминал некоторые моменты с удивлением.

Например, совместные посещения стрельбища — в такие места мои новые «взрослые друзья» надевали форму, оставшуюся со службы. Такой там был дресскод — место для отставных военных, «только свои».

Странность заключалась в том, что нам охотно уступали дорожку для стрельбы люди старше по званию. В детстве-то объяснение находилось простое — уступали из-за меня. Как стал постарше понял, что хрена с два кого бы разжалобил ребенок.

Тогда все казалось иначе — все вокруг были друзьями, не было субординации, закрытых каст офицеров и солдат, которые обычно старались не пересекаться даже на гражданке.

То, что это не «коллеги из заповедника», мне в те годы тоже было вообще без разницы. Это уже потом, когда мать вручила мне-уезжающему футляр с отцовскими наградами — чтобы не попадался ей на глаза в новом доме и новой семье, наверное — вот тогда я понял, что «Пурпурное сердце» вряд ли дадут на мирной службе. Хотя если бы первой попалась завалявшаяся на дне «За кампанию в Афганистане», то и размышлять бы не пришлось. Батя отслужил, вышел в отставку, занялся мирным трудом. Параллельно заделал меня и развелся.

Так что отцовы товарищи — они тоже от «Дяди Сэма». И из наблюдений за ними — осознанными гораздо позже — я понял, что кроме званий есть неформальные признаки старшинства. Например, принято уважать военных ветеранов.

Ну а если ветераны захотят взять слово — им как минимум дадут высказаться.

Не знаю, в каком церковном чине была Агнес, но строила она представительную компанию, вышедшую встретить «Роллс Ройс», вдумчиво и энергично. И ее, что характерно, все эти кругломордые и пухлощекие слушали с великим вниманием.

— … и что увидели мы с сестрами?.. Миряне считают, что это нормально — дать взятку служителям Его! Что мы возьмем ее, прикрывшись самооправданием о ложном грехе! Что нет больше в сердце и душе наших смирения! Ради этого несем мы слово Его в самые дальние уголки штата? Ради этого сестры крепят доверие к Ордену среди простых людей, испытывая лишения в попытках помочь им, жертвуя здоровьем, а зачастую — и самой жизнью? Чтобы вы здесь вот на таких каретах рассекали⁈

Место для проповеди находилось почти у самого въезда — постовым тоже было слышно. Да и при звучном голосе сестры — разносился на всю Маккалистер стрит, хотя обращалась она в первую очередь к сестрам, вышедшим из восьмиэтажки, сложенной из бело-желтого кирпича. За спиной располагалось гораздо более величественная постройка с колоннадами и мрамором — там тоже мелькали чьи-то лица, и, возможно, пламенная речь была рассчитана в первую очередь на них. Там-то явно кто-то непростой обитал.

Мы с Марлой встали чуть в стороне — нам было велено присматривать за лицами недобровольных слушателей, когда Агнес поворачивалась к ним спиной. Мало ли что промелькнет на благостных лицах.

Я этим занятием пренебрег, все еще переживая внутри себя поездку по крупному городу. Да и не сосредоточился бы никак — эмоций было слишком много.

Сан-Франциско производил впечатление очень контрастное.

Я и в Вингстоне видел запертые кварталы — забаррикадированные хламом или машинами. Но пройти по городу из конца в конец — при определенной доле осмотрительности — все-таки было возможно вполне свободно. В Сан-Франциско блокировано было все — улицы перекрывали баррикады, упиравшиеся в дома с заложенными кирпичом окнами на нижних этажах. Да, были условно «свободные улицы», вроде широченной Маркет Стрит, по которой мы ехали, вывернув с побережья — забитой нищими, попрошайками, жульем всех мастей, не стеснявшимся лезть на ступени кэба — наше сопровождение без затей стреляло по особо наглым, и выстрелы резонировали между домов. А эхом им — слышалась стрельба дальше по улице, где тоже кто-то ехал. Даже мне довелось впечатать свой ботинок в лицо прыгнувшему сумасшедшему — тот мирно валялся на проезжей части — охрана прозевала и его, и нож в его руках.